Отец Иона болезненно сморщился:

– Вот что, Вольфгер… сынок… Ты иди… вместе с Карлом… А я лучше полежу здесь, хорошо? А ты потом мне всё расскажешь…

Вольфгер нахмурился:

– Тебе нехорошо?

– Так… Ничего особенного… Ты не беспокойся… Не думай обо мне… Идите…

Вольфгер пригляделся и увидел, что за ночь лицо старого монаха посерело, глаза запали, а губы приобрели синеватый оттенок.

– Ута, – позвал он, – посмотри, что с отцом Ионой, он даже говорит с трудом.

Ута выбралась из-под плаща, присела возле монаха и взяла его за запястье. Вольфгера болезненно кольнул вид исхудавшей старческой кисти с безвольно распущенными пальцами.

– Говорю же, со мной всё в порядке! – попытался повысить голос отец Иона и тут же схватился за грудь.

Ута порылась в своём мешке, отлила из склянки в кубок какое-то снадобье, развела водой и дала монаху. Отец Иона выпил и закрыл глаза. Вольфгер поймал взгляд Уты и кивнул на дверь. Они вышли на крыльцо.

– Что с ним? – спросил Вольфгер.

– По-моему, что-то с сердцем.

– Это опасно?

– В его возрасте всё опасно, – вздохнула девушка, – мы с Алаэтэлью сделаем всё, что сможем, но…

– Он не умрёт, пока мы ищем Мюнцера? Что-то он совсем неважно выглядит.

– Ответ на этот вопрос знает только Господь, могу только сказать, что в данный момент он не умирает.

Вольфгер обратил внимание, что после того, как на Броккене Ута была лишена дара ведьмы, она стала упоминать имя Бога, чего не делала никогда раньше.

– Ох, как мне не хочется идти… – пробормотал барон, – но надо, надо! Дьявольщина!

– От того, что ты будешь сидеть рядом с отцом Ионой, ничего не изменится, ты всё равно не сможешь помочь ему. Делай что должно, и будь что будет, – непривычно жёстко сказала Ута.

Барон подавил вздох, махнул рукой поджидавшему его во дворе Карлу и вышел на улицу.

***

Около городской кирхи Вольфгер заметил дом, у дверей в который скучал часовой – крестьянин с рогатиной. Металлического наконечника у рогатины не было, деревяшку просто обстругали и обожгли на костре.

– Наверное, это здесь, – сказал Вольфгер и подошёл к часовому.

– Эй, приятель, послушай-ка, мне нужен проповедник Томас Мюнцер, он здесь?

– Здеся… – угрюмо ответил часовой.

– Пропусти нас к нему.

– Благородным не велено!

Часовой попытался направить рогатину на Вольфгера, но древко оказалось слишком длинным и упёрлось в стену.

– Почему не велено? Кем не велено?

– Не велено и всё тут! – решительно повторил часовой.

– Тогда позови караульного начальника!

– Как же я его позову? Ежели я пойду за начальником, вы в дом и вопрётесь.

– Ну, так крикни ему!

– Не-е… Не услышит он, он на чердаке с женой дрыхнет… – сказал часовой и почесал ногу об ногу.

– Что же делать? – растерялся Вольфгер, но тут на помощь пришёл Карл.

– Слышь, брат, вот я – не благородный?

– Ну, кажись, нет – с подозрением ответил часовой, – и чё?

– Чё-чё… Давай так сделаем: я за тебя покараулю, а ты за начальником своим сбегаешь, мне-то ты доверяешь? Я же свой!

Часовой тяжко задумался. Мыслительный процесс у него сопровождался сопением, чесанием в затылке и топтанием на месте. Наконец, он выдавил:

– Ну, ин ладно… держи рогатину!

Карл, пряча усмешку, принял оружие и встал в дверях.

Ждать пришлось долго. Вольфгер уже собирался плюнуть на караульного начальника и «впереться в дом» без разрешения, как вдруг из тёмного коридора появился часовой, забрал у Карла рогатину и буркнул, пряча глаза:

– Ладно, идите. Начальник сказал: можно. Вы это, ну, не серчайте на меня…

Вольфгер молча хлопнул часового по плечу и вошёл в дом. Карл остался на улице.

Пройдя по коридору, он оказался в большой, грязноватой комнате с низким потолком, из которой зачем-то вынесли всю мебель – на затоптанном полу виднелись светлые прямоугольники, наверное, здесь раньше стояли сундуки и поставцы с посудой. Справа были три окна с мутными стёклами в свинцовых рамах, а слева в стену была вделана печь. Посредине комнаты стоял большой стол, а вокруг него теснились скамьи и табуреты. За столом сидел человек, кутавшийся в парчовый плащ с меховой опушкой, на голове у него была круглая шапочка. Человек внимательно разглядывал большой лист пергамента, углы которого были придавлены книгами.

Услышав шаги, сидящий поднял голову, и Вольфгер сразу понял, что перед ним тот, в поисках кого он проехал половину Германии. Круглое лицо, нелепая, крашеная борода, дёргающийся в судороге рот…

– Кто вы такой? – спросил Мюнцер резким, неприятным, неожиданно высоким голосом, – кто вас сюда пустил?!

– Я – фрайхерр Вольфгер фон Экк, – ответил барон подчёркнуто спокойным, вежливым тоном.

– Что?! Барон? Соглядатай Трухзеса? Сейчас же повесить! Эй, стража!

– Я не соглядатай, – возразил Вольфгер, – я не служу никому. Я проехал половину Германии, чтобы…

– А-а-а, так вы хотите вступить в армию Добра? Что же вы сразу не сказали? Это другое дело!

– Я не говорю «да» и не говорю «нет», окончательного решения я ещё не принял.

– И что вас останавливает, позвольте спросить? Вера? Опрометчиво данный обет? Я освобожу вас от него! Мне нужны опытные командиры, потому что сражение вот-вот грянет.

– Позвольте объяснить… Есть один вопрос, ответ на который для меня чрезвычайно важен. Я задавал его множеству учёных людей, и никто, даже Лютер…

– Лютер? – перебил барона Мюнцер – Эта стыдливая вавилонская блудница! Нашли учёного человека, ха! Спору нет, он неплохо начинал, но потом позорно струсил, предал Христово дело, предал свою паству и переметнулся на сторону князей. Не упоминайте при мне его имя!

– Как вам будет угодно, но, всё-таки, не соблаговолите ли вы выслушать мой вопрос и дать на него ответ? Возможно, тогда и я смогу оказать вам встречную услугу…

– Услугу? – быстро переспросил Мюнцер, – а какую? Деньги? Деньги – тлен, сейчас деньги уже не значат ничего. Грядёт битва, в которой воинство Добра сойдётся с армией Зла… Вам доводилось воевать?

– Разумеется, в имперской армии я командовал отрядом рейтаров.

– Превосходно, превосходно, это то, что надо. Садитесь! Вот сюда!

Вольфгер кивком поблагодарил Мюнцера и уселся на табурет. Наконец-то ему удалось вблизи рассмотреть лежащий на столе пергамент. Это была старинная, вычерченная от руки карта окрестностей Франкенхаузена. Вольфгер надеялся разглядеть на ней расположение отрядов мятежников, а, может, и войск Швабского союза, но на пергаменте не было ни одной пометки. Мюнцер, видимо, просто изучал местность.

– Расскажите мне о войске Швабского союза, – потребовал вождь мятежников. – Как оно устроено? Из чего состоит? В чём его сила и в чём слабость?

Вольфгер задумался. С одной стороны, рассказывать всё, что он знал, ему не хотелось, это было похоже на предательство. С другой стороны, он не знал, насколько осведомлён о противнике Мюнцер, вдруг он поймает его на лжи или умолчаниях? Пришлось на ходу изобретать полуправду.

– Главная сила войск Швабского союза в коннице и пушках. Конница объединена в отряды, которые называют ренфанами. У каждого ренфана есть свой штандарт, обычно на нём изображены скрещённые красные мечи на чёрно-белом фоне и что-нибудь ещё, у каждого ренфана своё.

– Для чего в сражении используют эти ренфаны?

– Они обучены взламывать на поле боя каре пикинёров, прикрытые аркебузирами. Тяжёлая рыцарская конница беззащитна перед залпами аркебуз, потому что пули пробивают любые доспехи, а в стремительных кавалеристов ренфана попасть гораздо труднее.

Пехота – это наёмники, ландскнехты. Они разделены на полки, в каждом полку несколько рот. Их легко отличить по флагам. Если рота набрана в каком-то одном городе, то на флаге обычно герб этого города. Ротой командует капитан, ему помогают лейтенанты. Полк – это для командиров, а вообще ландскнехты привыкли воевать ротами. Наёмники обязательно выбирают круг капитанов, который решает все спорные вопросы.