– Ну и что? Вальбурги так Вальбурги. А кто она такая? Хотя, постой… А-а-а, вот оно что! Ну, конечно! Вальпургиева ночь, верно? Праздник ведьм. А ты же ведьма…

– Ты угадал, именно Вальпургиева ночь. И я должна быть там.

– Где это «там»?

– На горе Броккен.

– А где эта гора?

– Недалеко. От Вартбурга – два или три дня пути верхом, точно не знаю, я никогда не ездила туда на лошади.

– То есть, я так понимаю, ты уже бывала на Броккене в Вальпургиеву ночь? – поднял брови Вольфгер.

– Да, была, – коротко ответила Ута, – и в этот раз ты должен там быть со мной .

Вольфгер, который в это время потягивал вино, поперхнулся:

– Я?! А я-то зачем? Я же не…

– Пожалуйста, не спрашивай! – со слезами в голосе сказала Ута, – просто пообещай мне. Я не могу сказать зачем. Ты должен, я чувствую.

– Ну, хорошо, хорошо, конечно, – поспешно согласился барон, который, как и большинство мужчин, страшился женских слёз. – А как мы туда попадём? Полетим на мётлах? Ух ты!

– Если бы я была одна, я смогла бы пройти по моим путям, но тебя они не выдержат, – не приняла шутливого тона Ута. – Мы поедем на лошадях, только ты и я. Чтобы успеть к Вальпургиевой ночи, нужно выехать завтра. Так ты поедешь?

– Конечно, я же обещал. Но вдвоём сейчас ездить опасно, давай возьмём с собой Карла.

Ута хотела возразить, но Вольфгер знаком остановил её:

– Он проедет с нами столько, сколько будет можно, а потом останется и будет ждать нас. Дальше мы поедем вдвоём. Хорошо?

Ута кивнула, с облегчением вздохнула и вытерла глаза. Вольфгер обнял её, привлёк и хотел поцеловать, но девушка упёрлась ладонями ему в грудь:

– Нет-нет, Вольфгер, прости меня, но до ночи святой Вальбурги – нельзя.

– Ну-у, вот этого я ей никогда не прощу!

– Молчи! Нельзя про неё такое говорить! – с непритворным испугом воскликнула Ута и закрыла ему ладошкой рот. Вольфгер воспользовался оказией и поцеловал её в ладонь.

Ута неожиданно покраснела, как маленькая девочка.

***

Стояли чудесные, солнечные, не жаркие дни. Путешествие на Броккен могло превратиться в лёгкую и приятную прогулку, если бы не тревожное и мрачное настроение Уты. Девушка чего-то явно боялась, но о причинах своих страхов говорить отказывалась и сразу замыкалась в себе. Вскоре Вольфгер махнул рукой на попытки разговорить её, стараясь быть с девушкой ласковым и внимательным. Кот не отходил от Уты ни на шаг.

Карл сохранял обычное спокойствие, впрочем, держал секиру под рукой, а Вольфгер выбирал дорогу внимательно и осторожно, опасаясь встречи с какой-нибудь разбойничьей шайкой или с отрядом крестьянской армии.

Они выбирали узкие, заросшие кустарником, заброшенные дороги, объезжали стороной деревни и ехали так, чтобы в случае опасности можно было сразу нырнуть в лес. Для Уты на вьючной лошади везли маленький шатёр, мужчины спали на земле.

В полдень, не отходя далеко от дороги, сделали привал. Ута легла под тенистое дерево, накрылась плащом и задремала, а Вольфгер и Карл тихонько беседовали, разглядывая карту, взятую у Берлепша.

Вдруг Карл насторожился и привстал:

– Господин барон, слышите? Что это?

– Ничего не слышу, ты не сравнивай слух оборотня с человеческим. Что там?

– По-моему, по дороге идёт большой отряд, но какой-то странный, не пойму, кто это, очень уж шумят. Надо взглянуть на всякий случай.

Барон подошёл к Уте и дотронулся до её плеча. Она рывком сбросила плащ:

– Что случилось?!

– Тихо, тихо… На дороге какие-то люди, мы с Карлом пойдём посмотреть. Я тебя разбудил, чтобы ты не испугалась, проснувшись в одиночестве.

– Да я и не спала, так лежала… А можно мне с вами?

– Не надо. Во-первых, часть пути нам, может, придётся ползти, а потом, ты лучше последи за лошадьми, чтобы, спаси Христос, не заржали. Услышат с дороги – не миновать драки.

Ута кивнула и пошла к лошадям.

Вольфгер и Карл, пригибаясь, двинулись к дороге и залегли за кустами.

Шум нарастал. Слышался топот многих ног, громкие голоса, скрип телег и конское ржанье. Наконец из-за поворота появилась голова отряда. Это были не кнехты и не разбойники, а простые крестьяне, которые, загребая ногами пыль, без всякого порядка шли по дороге. Большинство было в обычной крестьянской одежде, но на некоторых были помятые, ржавые шлемы, куртки-бригантины, наручи и поножи, драные кольчуги. Всё это воинское имущество лязгало, скрипело и гремело, цепляясь друг за друга. Мужики были вооружены косами и серпами, насаженными на длинные, кривые древки, вилами и другим крестьянским инструментом, наскоро превращённым в оружие. У некоторых Вольфгер разглядел невесть как попавшие в крестьянские руки алебарды, мечи и даже моргенштерны. За пешцами ехали телеги, запряжённые одной крестьянской лошадью или о двуконь. В телегах сидели женщины, перекликавшиеся высокими, пронзительными голосами. Вдоль колонны с лаем носились тощие собаки, сновали грязные дети. С дороги потянуло едким лошадиным потом, дёгтем и немытым человеческим телом. Вольфгер поморщился:

– Экое пахучее войско, право слово…

– Тихо, господин барон, – прошептал Карл, – у них собаки, как бы они не почуяли нас…

– Не почуют, ветер же на нас.

Они лежали в кустах, боясь пошевелиться, и ждали, пока это странное войско не промарширует мимо. Наконец, когда последняя телега скрылась за поворотом, Вольфгер встал и сказал Карлу:

– Ну, кажется, все. Пошли обратно, а то Ута, наверное, волнуется.

– Пригнитесь, ваша милость, а то, не ровен час, какой-нибудь воин, отставший от отряда по надобности, увидит нас и поднимет тревогу.

– Ты прав, Карл, их слишком много, чтобы рисковать…

На поляне их ждала встревоженная Ута.

– Что случилось? Почему вы так долго? Я чуть с ума не сошла от тревоги!

– Нельзя было встать, пока отряд не пройдёт, – пояснил Вольфгер.

– Что за отряд? – удивилась Ута, – здесь, в лесу?

– Крестьяне, – коротко пояснил оборотень, – причём вооружённые, человек пятьдесят. Куда и зачем идут, не знаю.

– А я вот, пожалуй, догадываюсь, куда, – сказал Вольфгер. – Скажи, Карл, ты видел, что они тащили на пике в голове отряда?

– По-моему, драный башмак.

– Верно, а зачем?

– Понятия не имею! Я думал, подцепили по дороге, ну и тащат ради смеха…

– Нет, Карл, смеха тут мало. Башмак – это старинный символ крестьянского бунта.

– Башмак – символ бунта? – удивился Карл. – Но почему башмак?

– Не знаю, но насчёт символа – не сомневайся, про башмак мне Иегуда рассказывал ещё прошлой осенью. Интересно другое: вот откуда крестьяне, не умеющие ни читать, не писать, знают, что было символом бунта в прошлый раз, двадцать, тридцать, даже пятьдесят лет назад? И почему каждый раз, как только где-нибудь в Германии крестьяне начинают бунтовать, они поднимают над головами этот драный символ? А раз этот отряд не банда разбойников, то ясно как день, куда они идут. В Мюльхаузен они идут, в армию Мюнцера.

– А женщин-то они зачем с собой тащат? – поинтересовался Карл.

– Ну, как обычно: еду готовить, стирать и всё такое, но главное – грабить. Они, Карл, за добычей едут, а не просто так. Слава Богу, мы не встретились с ними на дороге… Давай-ка поищем тропинку в лесу. Что-то мне больше не хочется на дорогу выходить, думаю, что такой отряд не один…

***

К исходу второго дня пути Ута остановила лошадь и сказала подъехавшему к ней Вольфгеру:

– Дальше ехать нельзя, надо искать место для привала. Карл останется здесь, а мы продолжим путь пешком.

Вольфгер осмотрелся. Они стояли на небольшой, уютной полянке, за которой начинался густой ельник. Между деревьев вилась едва заметная тропа. Местность впереди заметно повышалась.

– Да можно прямо здесь остановиться, – сказал он, – как по-твоему, Карл? Воды только нет…

– Воду я найду, – ответил оборотень, – а поляна хорошая, другую искать, пожалуй, не будем.

– Ута, когда нам надо идти? – спросил Вольфгер.