Тропинка становилась все более каменистой, значит, и берег близко. Впереди шел Вибава, широко размахивая руками и словно выруливая, таким быстрым был его шаг. Она же замыкала процессию, еле успевая за мужчинами.

Последние минуты перед отплытием от северо-восточного побережья острова Катарина будет помнить вечно, столько, сколько сможет еще жить после этого.

Когда с высокого плато раскинулся фантастический вид на океан, у нее закружилась голова от прилива ощущения полноты и даже величия окружающего мира. Океан казался бескрайним и бездонным. Откуда-то издалека, видимо, из середины, он выстреливал волны, и они, стремительно приближаясь к берегу, с шумом разбивались о скалы. Гребни этих волн сильно отличались от синей водной глади: они были более светлыми, как будто накачанные маленькими воздушными пузырьками, и поэтому, ударившись о скалы, убегали назад, оставляя за собой белую пену.

Сколько раз видела она океан, но только сейчас по-настоящему почувствовала его красоту и силу.

Бог Рассвета, близнец Ашвин, высветил небо, и на нем начали появляться оранжевые разводы. А вдалеке уже виднелась золотая колесница Бога Солнца Сурьи, он выезжал из своего дворца, чтобы принять эстафету сына. Купол неба, еще совсем недавно темный и тяжелый, бледнел на глазах, превращаясь из плотного занавеса в легкий полупрозрачный шелковый шарфик.

Мужчины свернули на еле заметную, извивающуюся между крупными валунами, тропинку, и Катарина поспешила за ними, помахав на прощание рукой всем, кто был на небе. Сухарто, он шел впереди, оглянулся и, улыбнувшись, крепко взял ее за руку:

– Смотри, не упади, здесь крутой спуск.

Ей нравилась эта улыбка, она была такой искренней, и даже – по-детски наивной. Когда он так улыбался, она думала о том, что перед ней – не мужчина, а совсем еще ребенок, которому самому еще нужна материнская поддержка. И в такие минуты ей хотелось даже стать такой опорой, но потом она себя сдерживала… От руки Сухарто наполнялась теплом не только ее ладонь, но и ее сердце. Это ощущение Катарина хорошо запомнит, интуитивно чувствуя, что больше никогда, никогда в жизни не будет он вот так держать ее за руку.

…Она стояла на палубе корабля, который держал курс на Амстердам. Еще совсем недавно мечтала она отправиться домой, и только домой. Ей так хотелось покинуть страну, в которой она не просто оказалась одинокой, но и получила уроки жестокости. Даже там, где этой жестокости не было, тревожно гремели барабаны, как в те ночи, когда туземцы били в них за стенами крепости Батавии.

– Не спится?

Сзади подошел Альберт и обнял ее за плечи:

– Забудем все, что могло разделить нас! Я тебя очень прошу! Ведь ты сказала, что простила меня, так?

Она сделала резкое движение плечами, пытаясь сбросить эту тяжелую мужскую руку:

– Альберт, прошу, мне нужно побыть одной… Мои раны еще не зажили…

Она замолчала, продолжая вглядываться вдаль, а потом вдруг спросила:

– А как ты мог догадаться, что меня нужно искать на Бали?

– Мне известно, что Сухарто оттуда родом. Так что все просто. Да и оставаться на Яве ему было опасно, ведь она в подчинении Ост-Индской компании. А Бали… Бали – свободный остров…

– Но ведь твои люди не могли курсировать вдоль всего побережья! Как они догадались, где именно нас искать?

– Мне донесли, что Сухарто из рода Менгви, их фамильный храм на юге острова… А добраться до него лучше по воде, так что…

– Так что ваши люди курсировали вдоль берега, да?

– Катарина! А ты знаешь, сколько белых женщин со светлыми волосами и в длинных европейских платьях разгуливает по таким островам?

– И сколько?

– Только ты одна! Все остальные сидят дома, вышивают гладью или крестиком, плетут кружева, наряжаются, ходят на балы… И только ты стаптываешь свои туфли на еле заметных дорогах чужой страны…

– Но ведь ты меня бросил! Вот и пришлось идти куда глаза глядят…

– Пойми, были такие обстоятельства… Дик меня шантажировал… Короче, вляпался я в историю с драгоценностями так, что еле-еле выполз из нее. Только благодаря… – Альберт замолчал, недовольный тем, что проговорился.

– Благодаря кому, Альберт? Или – чему? – Катарина предполагала, что в этой истории ей известно не все.

– Знаешь, ведь Дик погиб… – задумчиво произнес он.

– Как погиб? Надеюсь, что ты к этому непричастен?

– Конечно, нет… Его убили на острове в море Банда. Там он с дружками решил поохотиться…

– За драгоценностями?

– Да.

Они замолчали, и слышен был только шум океана за бортом, где острый нос корабля разрезал толстые водяные пласты. Наконец, она неуверенно произнесла:

– Я тебя действительно простила… Но сможешь ли и ты меня простить?

– Сколько раз я говорил уже об этом! – Альберт был явно раздражен. – Я уже сказал, что тоже прощаю тебя…

– Ты знаешь, Альберт, – в ее голосе прозвучали нотки скорби.

– Мне сейчас кажется, что я и есть та самая девушка из старой голландской легенды, которой парень не вернул перчатки. Он питал к ней горячие чувства, поэтому хотел, чтобы перчатки остались у него в знак любви…

– И что же?

– Да ты не знаешь эту легенду?

Катарину охватило отчаяние, и это видно было по слегка вздрагивающим, как от плача, плечам, по опущенной, как в храме, голове, по стекающим вдоль туловища безжизненным рукам…

– А ведь без этих перчаток она не могла жить… – Катарина застонала, все больше подчиняясь охватившему ее чувству горя.

– Вот почему река Мёз окрасилась ее кровью!

– Дорогая, у тебя больное воображение… В жизни все гораздо проще, чем в легендах. И прозаичнее…

– Нет-нет, Альберт, в жизни так же, как и в легендах! Я думаю, что у этой девушки перчатки были из ее кожи… Вот почему она не могла долго жить без них!

– Какой бред, Катарина! Пойми, это – легенда, вымысел…

– Нет! Не вымысел…

Она посмотрела на свои кисти рук, как будто бы на них тоже были перчатки. Последний раз Сухарто оставил на этих руках тепло в то утро, когда они почти дошли до лодки…

Альберт почувствовал, что от нее веет холодом. Вот сейчас она стоит рядом с ним, а думает о другом, и не просто о чужом мужчине, и не просто о своем любовнике… И он не сдержался, выплеснул ей в лицо то, что до этого тщательно скрывал:

– О Сухарто думаешь? Забудь, его уже нет!

– Я знаю, Альберт… Его уже нет в моей жизни…

– Я – о другом! Его вообще нет!

– Что ты имеешь в виду? – она резко повернулась к нему и вцепилась руками в рубашку. – Говори, Альберт!

– Его убили… Не я, не смотри на меня так! Его солдаты убили – это их работа…

Она отдернула от его груди руки и поднесла их к своим глазам, словно показалось ей, что по белым перчаткам потекли струйки крови. Она так близко держала кисти рук перед глазами, что он подумал о сумасшествии этой женщины. Что там она увидела? И так захотелось ему в этот момент причинить ей еще больше боли! Вот сейчас он об этом тоже скажет, вот сейчас… Внутренний голос просил успокоиться, но Альберт сам не хотел его слушать и тем более – подчиняться ему:

– И еще, Катарина… Я не заберу назад твоего сына… Он так и останется в деревне… Я тебя обманул: у меня нет с той женщиной договора о том, что возьму ребенка назад… Так что она воспитает его вместе со своими… Их там полный двор… и все – босиком… Он станет таким же черным, как они, и будет разговаривать только на их языке…

– Альберт…

Он подумал, что сейчас она побледнела. Не видно в темноте, но побледнела – это точно. Вот теперь, наконец, чувствовал он свое превосходство над ней, свою власть. Ребенок – это последняя его «козырная карта», теперь эта женщина будет мягкой, как шелк, ведь только от него зависит, сможет ли она увидеть сына.

– Альберт… – Катарина закрыла ладонями глаза, как будто это могло помочь ей оказаться совершенно в другом, пусть даже – в иллюзорном, мире. – Я не увижу своего сына?

– Да…

У нее подкосились ноги, она оперлась руками о поручни и посмотрела на небо. Там не было ни Бога Солнца Сурьи, ни его сыновей близнецов Ашвинов – Заката и Рассвета. На небе правил другой бог – Бог Ночи, а может, это была богиня… Он разбросал по куполу большие и маленькие звезды, и они горели на нем, как в опрокинутой чаше с водой зажженные свечки.