– Я тоже раньше так считал. А сейчас – по-другому. Вот… доберемся до моего дома. Что скажем маме? Это – Катарина, она просто сопровождает меня… Нет, я ее сопровождаю… И куда? В Амстердам! А мама нам поверит…

– Сухарто, ты очень неплохой парень, но я ведь тебя не люблю…

Он замолчал, и она не стала продолжать разговор. Оба думали. Если бы мысли были цветными, и если бы их было видно, наверное, вся комната была бы разрисована кудрявыми разноцветными облаками или волнами-колечками. Мыслей было так много, и они прыгали туда-сюда, кружились на месте, потом стремительно разбегались и вновь встречались, загибаясь в новые и новые кудряшки.

– Хорошо, – сказал он, – сегодня не будем принимать решений. Но вот о чем я подумал: нам надо двигаться на юг острова, чтобы добраться до Бадунга. А если потом нужно будет вернуться назад?

– Для чего – назад? – испуганно вскрикнула она, словно назад – это в Батавию, где остался Альберт.

– Если мы захотим попросить что-нибудь у богов…

– У вас же есть храмы, разве там нельзя попросить?

– Конечно, можно. Можно даже и без храма, мысленно обратиться к богам, и они тебя услышат.

– Вот видишь…

– Но если вопрос очень серьезный, то нужно к ним идти. И если мы соберемся это сделать, придется идти опять сюда.

– А что, боги живут где-то здесь?

– Вот именно! Недалеко отсюда – Великий Гунунг Агунг.

– А это кто такой?

– Не «кто», а «что»! Это гора, точнее, не просто гора… Это мировая гора, которая соединяет подземный и небесный миры. Вот на ней и живут боги…

И вновь наступила пауза. И только вились разноцветные колечки над их головами…

Часть четвертая

Нити для полотна прошлого, или о том, как завязывается узел

Глава 1

Таинственные амулеты

Декабрь 2013 года.

Хлопнула входная дверь, значит, Стас действительно ушел.

– Катюша, ты как-то так резко с ним… – Георгий Дмитриевич, наконец-то, выдавил из себя эти слова, хотя по добродушному тону его голоса было понятно, что он поддерживает решение дочери. Чем-то не нравился ему Стас, и все. С одной стороны, парень имеет множество достоинств: и внешностью удался, и образованностью, да и профессия у него достаточно престижная, а семья – так об этом вообще разговора нет… А вот с другой… Но нет в нем… чего? Чего же нет? Может, душевного расположения к людям? Или простой человечности? Ведь существует же такое качество.

– Папа, я и сама не знаю, что это на меня нашло…

– Ладно, это ты перегрузила себя информацией, вот и заклинило мозги. Ну что, спать пойдете, или еще посидим немного? – Георгий Дмитриевич сделал такое сильное ударение на слове «посидим», что дураку было понятно, он и не собирается выпускать из кабинета ни Катю, ни Буди. Видимо, не все еще «экспонаты» показал.

– Да нет, папа, еще не поздно…

– У меня, Катюша, есть для тебя новость. Только сегодня узнал об этом, да все не доходит черед сказать. – Он посмотрел в сторону Буди, который как раз заканчивал изучение коллекции монет. – От нашего гостя секретов нет, ведь мы знаем почти всю его родословную. А вот что я узнал о нашей родословной…

– Папа, так ты и этим занимался?

– Дочка, не сам… Я обратился с такой просьбой к профессору Кардапольцеву, ты же знаешь его. И вот сегодня он предоставил мне некоторые факты…

– Ну же, папка, не тяни, раз заинтриговал – давай выкладывай!

– Оказывается, один из моих предков был кораблестроителем, это еще во времена Петра Великого. С чего же начать? – Георгий Дмитриевич явно разволновался. – Ладно, начну с того, что известно. О внуке этого кораблестроителя. Так вот, он служил в военном флоте, в офицерском звании. И только благодаря тому, что корабль затонул… Тьфу, ты… Что-то я совсем заговорился, если благодарю за то, что корабль затонул…

– А говоришь, скоро защита у тебя… – подколола Катя.

– Да ладно, Катя, это все мелочи… Слушайте дальше. В конце ноября тысяча восемьсот шестьдесят первого года вышел из Ост-Индской Батавии русский клипер «Опричник». Незадолго до этого на корабле сменился офицерский состав, а нижние чины были набраны из других экипажей: с корвета «Воевода» и клиперов «Наездник» и «Разведчик». То ли это повлияло, то ли попало судно в штормовую волну, но только не вернулся этот клипер на родину…

– И кто же там был, если ты рассказываешь об этом судне? – Катя горела нетерпением узнать самое главное.

– А был там офицер Павел Блэнк, русский моряк с… нерусской фамилией.

– Папа, ты хочешь сказать, что этот человек был нашим пра-пра-пра?..

– Сначала – об «Опричнике». Данные о нем было собрать совсем просто. Многое сохранилось в архивах именно благодаря тому, что клипер затонул. В честь него в Кронштадте перед входом в летнее помещение Морского собрания установлен памятник – монумент русским военным морякам. И на большой медной мемориальной табличке стоит надпись: «В память погибшим в декабре 1861 года в Индийском океане на клипере «Опричник» Командир Капит. Лейт. Петр Селиванов».

– Это интересный документальный факт, – вступил в разговор Буди. – И на корабле действительно находился Павел Блэнк?

– Вот именно!

– А как можно доказать, что этот Блэнк имеет отношение к вашим предкам? Ведь вы еще и говорите сейчас о Кронштадте, а не о Санкт-Петербурге, где, видимо, и жили ваши пра-пра-пра?

– Кронштадт, действительно, город-порт, но он построен Петром Первым здесь, рядом – на острове Котлине в Финском заливе. А сейчас, кстати, соединен с Питером не только кольцевой дорогой… Он является частью объекта «Исторический центр Санкт-Петербурга и связанные с ним комплексы памятников». То есть, почти единое целое. Ну, а тогда… Думаю, что очень вероятно, и даже – естественно, если питерский житель Павел Блэнк служил в военном флоте в близлежащем городе-порту.

– Хорошо, – Буди явно заинтересовался темой разговора, – а как можно узнать, что именно этот человек ваш предок?

– Есть письмо жене Ольге, в котором он написал: «Если родится сын, назови его в честь Петра Великого». То есть, здесь он говорит о том, что Ольга ждала ребенка, а значит, после смерти Павла его род не умер, он продолжился. Второе, и самое главное: Павел дал ей наказ беречь крест заморский, который носила мама его деда, голландка…

– Что? – Катя вскинула брови. – Так вот откуда наша фамилия пошла!

– А что за крест? – удивился Буди.

– Крест, который мне оставил мой дед, а ему – его дед… Вот он! – Ееоргий Дмитриевич выдвинул ящик стола и достал небольшую шкатулку. Он с таким торжественным видом открывал ее крышку, словно там хранились несметные богатства!

– Да это же – свастика! – воскликнула Катя. – И она всегда была у тебя, я знаю… А почему ты раньше не говорил?

– Я говорил вам! Помните, когда доставал монеты, сказал «и еще кое-что есть». Но тогдая не знал о значимости этой вещички. Да, предполагал, что отнюдь не простая безделица, если дед сохранил, но не настолько… Я же говорю, только сегодня услышал про Павла Блэнка!

– Дайте, я посмотрю, – Буди потянулся к шкатулке, не скрывая чрезвычайного удивления.

Он взял этот предмет и стал внимательно его рассматривать, даже провел пальцами по загнутым на кресте кончикам. Серебряный крест был высотой с мизинец. Гладкий с одной стороны и шероховатый с другой, он, ко всему прочему, был еще и инкрустирован мелкими белыми, точнее, матовыми, камешками. Несомненно, ручная работа, причем, очень древняя.

– Это индуистская свастика, – уверенно сказал Буди. – У нас этот символ говорит о вечной сменяемости жизни, когда душа принимает новые тела, и в круговороте сансары человек рождается, умирает, и снова рождается…

– Если так рассуждать, можно отнести этот символ ко многим народам мира: и к индийцам, и к корейцам, и к китайцам… Да и к русским… – Георгий Дмитриевич переложил крест на свою ладонь. – Я тоже мог бы сказать применительно к своему народу, что у нас это символ солнца и счастья. А доказательство – слово «свастика» перекликается со словом «свет». А в Скандинавии сказали бы, что это их символ верховного бога Одина. И греки бы тоже сказали свое слово…