— Садись рядом со мной и ни о чем не думай, — прошептала она. — После первой чарки твое присутствие и внимание будет совсем не обязательно.

Виктор примостился у краешка стола и первые полчаса лишь наблюдал за приглашенными. Слева от него устроился худощавый старик с жиденькой седой бородкой и бегающими глазками. Он, не умолкая, о чем-то спорил со своим лысым соседом, после каждой рюмки доставал из кармана табакерку и, нюхнув из нее, чихал на всю комнату. Неожиданно повернувшись к Виктору и увидев его удивленное лицо, старик добродушно рассмеялся и принялся торопливо объяснять:

— Я, милок, был заядлым курильщиком, лет сорок, не меньше… Однажды прихватило так, что пришлось ехать к доктору в город. Он послушал и сказал: «Хочешь жить — забудь про папиросы». С тех пор вот таким способом балуюсь.

Старик вновь потянулся за табакеркой, и через минуту на всю хату, заглушая голоса разгулявшихся гостей, послышалось громкое «апчхи». Виктор немного отодвинулся от болтливого соседа и переключил внимание на других участников застолья.

Сидевшие напротив Виктора мужики, то и дело обзывая друг друга, развернули дискуссию о политике, да так связно, что впору было удивляться их осведомленности. Вдруг неугомонный сосед вновь толкнул Виктора в бок и довольно громко спросил:

— Как думаешь, война с Азией будет?

— Что? — от неожиданного вопроса Виктор едва не поперхнулся.

Старик повторил.

— Пойдут на нас чурки или нет?

Виктор произнес было несколько стандартных фраз, но вдруг заметил, что стал центром всеобщего внимания. Даже женщины нетерпеливо смотрели ему в рот, словно ждали от столичного гостя какого-то необычного ответа.

— Я, как и любой из вас, — Виктор обвел глазами сидящих за столом, — негативно отношусь к войне. Ведь в таких случаях гибнет множество людей… Впрочем, это дело политиков, а я — ученый.

Кто-то разочарованно вздохнул, и с другого конца стола донеслось:

— Это мы в школе проходили…

— Да, это все знают, — подхватил старичок сосед и, вновь толкнув Виктора, попросил: — Ты скажи, что ты сам думаешь.

Виктор растерялся. Он на мгновение задумался и с удивлением понял, что своего мнения на этот счет у него нет. Несмотря на то, что работал под крышей Министерства обороны, при слове «война» у него возникали ассоциации лишь с учебником истории и только.

— Значит, ученый? — вновь крякнул старичок, не дождавшись ответа.

«Вот прилип», — с раздражением подумал Виктор и, понимая, что сосед просто так не отстанет, кивком подтвердил: да, мол, по научной части.

— Так вот, скажи мне, ученый… — начал было не на шутку разошедшийся собеседник.

— Я еще раз повторяю, — поспешил оборвать его Виктор. — Война — дело политиков и их совести…

Старичок хитро прищурился и скорее себе, чем молодому собеседнику, сказал:

— Да-а-а, начинают политики, воюют генералы, а выигрывают-то ученые…

Положение спасла Оля. Заметив, что жених попал в трудную ситуацию, она негромким, но мелодичным голосом вдруг запела. Видимо, эту песню знала вся деревня, потому что женская половина собравшихся сразу же подхватила мелодию. Олин расчет оправдался: болтливый старик наконец отстал от Виктора и добросовестно подвывал общему хору. А Виктор почувствовал непреодолимое желание выпить. Налив себе в рюмку водки, он лихо опрокинул ее в рот и сморщился, спеша побыстрее закусить огурцом. «Русская» сразу же разлилась по телу приятной теплотой, и все вокруг показалось Виктору не таким уж и скучным.

— Витька, кончай пить, а то с непривычки упадешь, — толкнула Оля жениха в бок.

— Не упаду, — обиженно возразил тот.

Однако замечание невесты немного отрезвило его, и до конца застолья Виктор больше не взял в рот ни капли. Так и просидел с краю, наблюдая за деревенскими и борясь со сном.

К тому времени, когда гости начали расходиться, он был уже на грани отчаяния — решил, что гульба затянется до утра. Машинально подавая каждому руку на прощание, поискал глазами невесту. Оля улыбнулась ему, выглянув из-за чьих-то широких плеч, и подмигнула.

Когда за последним из гостей закрылась дверь, молодые люди вздохнули с облегчением.

— Устал? — участливо спросила Оля.

— Не настолько, чтобы не помочь тебе убрать со стола.

Она со смехом замахала руками.

— Не вздумай! Еще тарелку уронишь…

— Ты хочешь сказать, что я пьян? — Виктор сурово нахмурил брови, изображая сердитого мужа.

— Ты трезв как стеклышко, — парировала Оля, кивнув на замерзшие окна, и принялась ловко складывать посуду.

Виктор все-таки попытался ей помочь, но тут появилась Марья Степановна и шумно запротестовала:

— Не мужское это дело возиться на кухне!

Виктору ничего не оставалось, как вновь сесть на диван и оттуда следить, как ловко и складно управляются мать и дочь.

Наконец все было убрано, и будущая теща с Олей уселись напротив него. Марья Степановна, естественно, заговорила о своей деревенской жизни. Вначале Виктор с интересом слушал, даже задавал какие-то вопросы. Но разговор постепенно перешел на личности. Никого из односельчан, о которых рассказывала теща, он не знал, поэтому ему трудно было ориентироваться в ситуации. Он быстро потерял нить разговора, закрыл глаза и постарался расслабиться.

И тут услышал слабый стон, доносящийся откуда-то со двора. Желая удостовериться, что это ему не померещилось, посмотрел на невесту и ее мать. Женщины как ни в чем не бывало продолжали интересный только им разговор.

Стон повторился.

«Не могли же они не слышать», — подумал Виктор, ничуть не сомневаясь, что уж на этот раз непременно прочтет на лицах женщин беспокойство.

Однако те, судя по их поведению, и думать не думали о чем-то ином, кроме своих проблем.

Он поднялся из-за стола и вышел на крыльцо. Было темно, и Виктор не сразу рассмотрел, что снег сошел и повсюду проросла молодая трава.

— Ой! — сдавленно донеслось откуда-то из темноты.

Это был голос ребенка. Виктор прислушался, чтобы определить, откуда исходит звук.

— Нет, нет, не надо… — повторил все тот же голос и захлебнулся в рыданиях.

Почувствовав, что во мраке происходит нечто ужасное, Виктор бросился на голос. Донеслось несколько глухих ударов, и рыдания прекратились. Он остановился. Молодая ярко-зеленая трава у него под ногами стала багровой. Постепенно кровавое пятно начало расползаться, и вскоре Виктор обнаружил, что стоит посреди поляны, где все сплошь такое же багровое, как и то пятно: трава, кустарники, деревья, небо. Вдруг среди этого торжества густого багрянца Виктор увидел белую фигурку мальчика. Его руки, лицо, глазки были точно под цвет белой, старательно накрахмаленной рубашки, и лишь бросались в глаза синие следы пальцев у него на шее…

Виктору стало жутко.

— Я помогу тебе! — неожиданно ворвался откуда-то голос невесты, и Виктор почувствовал прикосновение ее руки к своей.

— Да, — кивнул он и последовал за нею.

— Устал?

— Есть немного.

Вместе они вышли с багрового поля, и, приглядевшись, Виктор обнаружил, что невеста привела его в дом своей матери, усадила на кровать и выключила свет. Виктор машинально разделся и залез под пуховое одеяло.

«Я убежал, как последний трус», — терзаемый укорами совести, он никак не мог заснуть. Встал, осторожно вышел из дому и вновь оказался на багряной поляне. Посреди нее лежал ребенок. Увидев синие следы на шее малыша, Виктор понял, что тот был задушен. Едва сдерживая отчаяние, рванулся к нему, но не смог сделать и шага. Красные стебли какого-то змееподобного ползуна обвили его ноги и, продолжая расти, тянулись вверх. Когда они добрались до груди, Виктор схватил топор и отсек один из багровых стеблей. Обрубок с неприятным шумом упал на землю. Виктор посмотрел на растение и, к своему ужасу, вместо него увидел отрубленную голову женщины. Показалось, что она смотрит на него.

— Это не я его задушила, — прошептали губы, и глаза закрылись.

В это мгновение из-за деревьев донесся глухой демонический смех. Виктор, судорожно сжимая в руках топор, бросился туда, понимая, что это голос убийцы. Оказавшись среди деревьев, он понял, что еще раз ошибся. Это были не деревья, а люди. Они цепочкой проходили мимо и, тыча в него пальцами, презрительно шептали: