Как же она заблуждалась, думая, что мужчине добиться цели несравненно проще, чем женщине. Что она без особых усилий получит место при дворе короля. Но если даже у Дункана — с его-то знаниями и ученой степенью — было столь мало влияния, то на что рассчитывать ничтожному клерку по имени Джон?

И ее мечты о том, как легко и смело она зашагает по миру мужчин, дали крен, ибо она поняла — им ничего не достается задаром. Напротив, добиться цели можно только путем упорного труда, продвигаясь маленькими шажками, которые порой невозможно объяснить никому. Даже женщине, которая делит с тобой постель.

Порываясь хоть как-то успокоить его, она обняла его за талию.

— Ты сделал все, что мог.

— Видать, не все, коли ничего не вышло.

Она откинулась назад и отвела прядь волос с его лба.

— Нет. Ты сделал все, что было в твоих силах, — сказала она твердо. — Это Господь может передвигать горы, поворачивать реки вспять и влиять на помыслы королей. Но ты просто человек. И ты не безупречен, знаешь ли.

Он насупился и попытался высвободиться, но она не отпустила его.

— Ну, спасибо за напоминание. А то я вообразил, что одержал великую победу.

— Думаешь, если стараться быть во всем безупречным, это вернет тебе Питера?

Удар меча не поразил бы его сильнее. Он раскрыл рот. Взгляд его сделался отрешенным, словно он увидел перед собой искалеченное тело брата и заново пережил момент его гибели. Больше жизни он хотел повернуть время вспять и спасти его.

Она дотронулась до его щеки, и его взгляд постепенно прояснился.

— Тебе не обязательно быть безупречным. Ты жуткий упрямец, но я люблю тебя таким, какой ты есть.

Вместо ответа он взял ее лицо в ладони, и его родные, горячие губы накрыли ее рот. Целуя его, она уловила в его настроении нечто незнакомое. Какое-то странное отчаяние, привкус печали сродни той, что звучала в балладах о его родине.

Когда он, наконец, оторвался от нее, она посмотрела ему в глаза и не нашла в них ответов на вопросы, которые рвали ей сердце.

Я заступила слишком далеко? Ты хочешь, чтобы мы были вместе? Хочешь, чтобы мы поженились?

А если узнаешь обо мне правду?

Но тот, кому никогда не приходилось лезть за словом в карман, молчал.

В коридоре послышались чьи-то шаги, и они отошли друг от друга. Он взъерошил ее волосы — совсем как в былые времена, когда она была Маленьким Джоном.

— Пусть его величество тысячу лет после смерти гниет в чистилище. Может, тогда он поймет, каково приходится нам, простым смертным.

И как теперь сознаться в том, что они с Ричардом — кровные родственники?

— Собирайся. Нам пора. — Настроение его снова переменилось. — Чем раньше мы выедем, тем скорее вернемся в Кембридж. И тем быстрее я разберусь с делами до своего отъезда.

Ее пробрала неприятная дрожь.

— До отъезда куда?

— На север. Я должен сам отвезти выкуп.

— Но почему именно ты? — Все ее страхи выплеснулись наружу в этом раздраженном восклицании. Она еще не успела повидать маленького племянника, не сообразила, что сказать матери, не придумала, как им с Дунканом быть дальше. Ехать в забытую богом северную глухомань, да еще зимой… — Ректор не разрешит тебе так долго отсутствовать. А мне назначен экзамен у магистра грамматики.

Он как-то странно взглянул на нее, и она похолодела. Что это, что такое появилось в его глазах? Сожаление? Жалость? Печаль? Предчувствие чего-то страшного и необратимого обрушилось на нее словно удар, от которого нельзя было увернуться.

— Дело такое, милая. Я уезжаю один. И я не вернусь.

Глава 20

Она замерла, словно оглушенная, и Дункан мысленно проклял себя. Нужно было как-то подготовить ее, смягчить удар. Начать издалека, как при разговоре с ребенком. Но Джейн приучила его говорить с собой откровенно, и переучиваться было поздно.

— Почему? — пролепетала она. Растерянность в ее взгляде боролась со страхом.

Казалось бы, простой вопрос, но не так-то просто на него ответить.

— Я отвезу все, что удалось собрать, и буду молиться, чтобы тюремщики отца удовлетворились этой суммой. А если ничего не выйдет, попробую обменять его на себя самого.

Растерянность исчезла из ее глаз. Остался один только ужас, словно она была маленькой девочкой, а он бросал ее одну в темноте. Или то был не ужас, а гнев?

Она вцепилась в его руку.

— Дурень ты несчастный, а вдруг они посадят под замок вас обоих?

— Тогда, полагаю, мы сгинем в плену вместе, — мрачно хмыкнул он. Самый что ни на есть подходящий финал и для него, и для старого ублюдка. Возможно, единственный, который положит конец вражде между ними.

— А если его все-таки отпустят, то кто соберет выкуп за тебя?

Его молчание было красноречивее любых слов.

— У тебя есть брат. Почему он ничего не делает?

— Долг моего брата — заботиться о жене с ребенком, о земле и о доме. — Его, в отличие от самого Дункана, полностью устраивало отведенное ему место в жизни. — А мой долг — освободить нашего отца.

Она воззрилась на него, будто он был каким-то героем, но он знал, что таким образом она всего лишь маскирует свой страх.

— И ты его освободишь. Золота короля хватит, и вы оба вернетесь домой. А потом ты вернешься сюда. В Кембридж. Согласно своему обету.

За нарушение которого ему предстояло выплатить штраф.

— Нет. Я останусь и буду защищать свой дом. Странно требовать от короля то, чего я не делаю сам, не правда ли? — В день, когда они познакомились, она сама недоумевала, почему он сбежал вместо того, чтобы драться.

Он сделал это не потому, что струсил. По крайней мере, этот страх был не физического свойства.

Сбежав, он оставил позади бесплодную, но прекрасную землю. Как он ни пытался вырвать память о ней из сердца, все было напрасно. В Кембридже он начал жизнь с чистого листа, но тоска по дому жила внутри, разламывая душу надвое, и между этими половинками не было мира, только временное перемирие.

«Теперь мне нигде нет места», — однажды сказал он Джейн. Единственное место, где ему было хорошо — с нею рядом. Но он не мог позволить себе остаться.

Она заплакала. Если у него и были сомнения в женской природе ее сердца, то теперь они развеялись окончательно.

— Но ты же ученый, а не рыцарь…

Очередное свидетельство того, как мало она его знает. У них не было времени познать друг друга до конца, и увы, никогда не будет.

— Думаешь, можно вырасти на границе и не научиться драться? Я умею управляться и с мечом, и с луком. А если вдруг останусь без оружия, — он потряс перед ее лицом кулаками, — у меня всегда остается вот это.

— Вспомни, сколько воинов было казнено при Оттерберне. Тех, за которых некому было заплатить выкуп. Сотни! Ты сам говорил. Их перебили и бросили умирать.

Дункан был готов кусать себе локти. Сколько лишнего он наболтал в ее бытность мальчишкой!

Чтобы ненароком до нее не дотронуться, он сплел на груди руки, ибо когда их тела соприкасались, то все мысли о долге и чести затмевало одно-единственное желание: обнять ее и никогда больше не отпускать.

— У меня нет выбора. Если король не хочет защищать мою родину, это сделаю я.

— Но почему именно ты? Почему ты всегда крайний? Почему ты один несешь на себе этот груз?

— Ничегошеньки ты не поняла за все это время. — Какая же она все-таки… женщина. Это просто выше ее понимания. «Думаешь, это вернет Питера?» Ничто его не вернет. Но если он будет бездействовать, то на совесть новым грехом ляжет вина за гибель отца.

— Но ведь ты все еще дышишь, а значит не все потеряно. Должен быть какой-нибудь выход, разве не так?

Ее слова потрясли его. В них не было сарказма, как можно было бы ожидать, только глубокое понимание того, почему он покорился судьбе и зову долга.

Все-таки она кое-чему научилась, пока жила среди них.

— Так.

— Я поеду с тобой.

Его заново скрутил страх. Но не перед смертью или войной. Он боялся того, что она там увидит.