— Подожди. Сперва ты должен узнать одну вещь.
Холодок пополз по его спине. Не от сквозняка, а от того, что с ее лица сошло счастливое выражение.
— Какую вещь? — спросил он, нутром чуя недоброе. — Говори, только быстрее.
Глава 22
Глядя в его серые, словно близкая буря, глаза, Джейн гадала, о чем же ему так не терпится поговорить. Она напомнила себе не дотрагиваться до него. Иначе морок страсти овладеет ею, и она вновь не отважится рассказать правду из опасения все испортить.
Она покрепче запахнула края покрывала. Довольно тянуть. Пришло время исправить ошибки. Если им суждено быть вместе, между ними не должно быть никаких недомолвок.
— Ты не все знаешь о моей семье, — начала она дрожащим голосом.
— Я не знал, что ты женщина. Согласись, после этого сложно чем-то шокировать.
Его бесцеремонность несколько умерила ее смелость.
— Если я скажу тебе правду, ты не будешь сердиться?
Ты не разлюбишь меня? Но ведь он так и не признался, что любит ее.
— Не буду. Говори.
Она ждала от него слов любви, а он подгонял ее, бездумно и нетерпеливо.
— Обещаешь?
— Ну что за пристрастие к обещаниям, Маленькая Джейн? — Его нетерпение сменилось какой-то другой эмоцией. — Легкие обещания легко нарушаются.
«Обещай», — взмолилась она мысленно. Но он никогда ничего ей не обещал.
Нужно начать издалека. Подвести его к правде постепенно.
— Я говорила тебе, что осиротела.
— На самом деле это не так?
Она покачала головой.
— Я так и предполагал. Кто твои родители?
— Мой отец умер.
Он переменился в лице.
— Милая, мне очень жаль. — Он, переживший смерть брата, мог посочувствовать ей как никто другой.
Однако суть ее признания заключалась в другом, и она поспешила добавить:
— Он был королем.
Дункан издал резкий смешок.
— Сейчас не лучшее время для шуток. Ты не принцесса.
— Нет. Не принцесса. — Она сделала глубокий вдох. — Я дочь покойного короля Эдуарда и Элис де Вестон.
Смех застрял у него в горле. Лицо исказилось болью и замешательством. А затем пришла ярость.
— Значит, все? Ты со мной наигралась? На это ты намекаешь?
Кровь сошла с ее лица.
— Вовсе нет…
— Милая, можешь не беспокоиться. Я не собираюсь заставлять тебя жить «долго и счастливо» на проклятом богом севере.
Она ожидала чего угодно — вспышки гнева, обиды… Чего угодно, только не этого.
— О чем ты?
— Наше общество тебе приелось? Понимаю. Вовремя король пообещал устроить тебя в Кингс-холл. Из общежития с дикими северянами да в королевский колледж. Большой скачок!
— Я же говорила тебе. Я не отказала ему, потому что боялась прогневать.
Но он не слышал ее.
— А в Вестминстере, пока я стоял на коленях перед советом, выпрашивая хотя бы фартинг, ты, наверное, занималась тем, что присматривала себе среди придворных нового любовника?
— Неправда. Ты же знаешь, это неправда!
— Для начинающего школяра я еще годился, но после того, как ты с блеском сдала экзамены на спине, пришла пора перебраться в постель рангом повыше, так?
— Замолчи! Замолчи!
— О, я польщен, что был — если был — у тебя первым. Что, стало любопытно отведать члена северного дикаря? У меня, конечно, не королевский botellus, но ты, вроде, не возражала иметь его у себя между ног.
Ее ладонь взвилась вверх, и она влепила ему пощечину, вложив в удар, как он и учил, все свои силы.
— Я не заслужила этого. И ты тоже.
Он хотел было возразить, но так и остался стоять с раскрытым ртом. Лицо его стало пустым, безжизненным.
Джейн смотрела на него и не узнавала. Перед нею стоял чужой человек. Она думала, что познала его — его тело, душу и разум, — но так ли оно было на самом деле? Судя по тому, с какой готовностью он бросился осыпать ее оскорблениями, она тоже стала для него чужой.
Все, что он знал о ней, было погребено под тяжелым пластом предубеждений.
«Ты наслышан о нас, парень», — сказал он в их первую встречу. Что ж, наверняка о ее матери он был наслышан не меньше.
— Боже, да ты стыдишься меня. Поэтому ты отказываешься брать меня с собой, да? — Она нервически засмеялась. — Ну конечно. Ведь я жила в одном доме с распутными школярами… Такую девицу не покажешь родителям, верно?
Выражение его глаз изменилось, и на миг она узрела прежнего Дункана.
— Не в этом дело, — заговорил он. — Ты не знаешь, какие они… Каково это… жить с ними. — Он, который своим красноречием мог переполошить парламент, оказался не в состоянии подобрать слова, чтобы оправдаться. — Я не могу взять тебя с собой, но не потому, что ты себе надумала. Я как раз собирался назвать причину. Мои отец и мать…
Его жалкое бормотание едва доходило до ее сознания.
— Я не желаю слышать ни слова ни о твоих родителях, ни о твоих братьях, ни о твоих проклятых горах и озерах. — Она принялась торопливо натягивать на себя одежду. — Язык у тебя подвешен что надо, наставник Дункан, спору нет, но ты подлый обманщик. — Его акцент стал на вкус как слезы. — Чем врать, сказал бы прямо, что стыдишься меня. Я бы поняла тебя, милый.
Клеймо дочери шлюхи будет стоять на ней вечно, куда бы она ни сбежала, какую бы личину ни нацепила на себя. Теперь она понимала это.
— Все не так. И никогда так не было. — Он смотрел на нее с каким-то странным выражением во взгляде, но слишком поздно было задумываться над тем, что оно значит. — Но тебе нельзя со мной. Перед отъездом я отвезу тебя к сестре.
— Нет. Мне ничего от тебя не нужно.
— Тогда я скажу, чтобы тебя отвезли Джеффри и Генри. На дорогах опасно…
— Ты ничего никому не скажешь. Ни о Джейн, ни о ее семье. — Отныне она самостоятельно несет ответственность за себя и за ужасные последствия своих поступков. Все сложилось так, как она мечтала. Но отчего так бесприютно и одиноко? — Я не приму никакой помощи ни от тебя, ни от кого бы то ни было из вас.
— Но я должен быть уверен, что о тебе есть кому позаботиться. Если будет ребенок…
Они оба застыли, сраженные этим словом как молнией.
Что делать, если жестокий Господь услышал ее молитвы?
— Если у тебя будет ребенок, пришли весточку, — произнес он шепотом. — Мы поженимся по доверенности, я отдам тебе все, что имею.
Все, кроме себя самого.
Она не выдержала и бросила на него взгляд — в последний раз.
— Ты не услышишь от меня ни единого слова. Мы больше никогда не увидимся. Все. Отныне я тебе не обуза.
С горьким комом в горле она замерла на пороге.
— Прощай. — И ушла.
Не веря в то, что произошло, Дункан смотрел в закрытую дверь.
Мальчик. Девушка. Дитя короля. Дочь шлюхи. Он рвался оградить ее от нищеты, которая ждала его дома. Она же сразила его своим признанием наповал.
Сперва он решил, что она шутит. В то время, как ему было не до шуток. Потом — что она отвергает его. Если жизнь в холодной каменной башне с земляным полом была недостойна сироты, то дочери короля — и подавно. Можно не дожидаться, пока она познакомится с его родителями и, увидев, насколько скверно они живут, начнет презирать его. Она уже питала к нему презрение. Как он и ожидал.
Потом к этим дурным мыслям примешался страх, что все — ее невинность, ее любовь — было притворством. Что она забавлялась с ним перед тем, как променять на какого-нибудь знатного щеголя из свиты короля.
Он на равных дискутировал с лучшими учеными мужами. Но когда дело дошло до того, чтобы донести свои чувства до этой женщины, он понес полную околесицу, а к тому времени, как раскаялся в том, что наговорил сгоряча, было уже поздно. Она ушла.
Впрочем, к чему сожаления? Теперь она точно с ним не поедет. Он добился своей цели.
Но какой ценой?
«Ты стыдишься меня», — стоял в ушах ее нелепый упрек. Неправда. Он не видел ничего постыдного в том, чтобы она была внебрачной дочерью короля. Какая разница, кем были ее родители — пусть хоть последним батраком и поденщицей, он и тогда любил бы ее не меньше.