Джейсон предполагал, что охранники остановятся, чтобы сделать ему повторный укол, и вот этим он должен будет воспользоваться. Только пока не знал, как. Вряд ли он со связанными руками сможет сбить с ног мужчину фунтов на пятьдесят его тяжелее, тем более — двоих, а потом ещё и убежать от них. Оставалось надеяться, что машина рано или поздно остановится, например, в пробке (маловероятно поздним вечером) или на светофоре, если въедет в какой-нибудь город.
— Слушай, мне бы отлить, — произнёс охранник на пассажирском сиденье.
— А… Давай терпи до «Мака», — ответил водитель.
— Да тут после развязки будет заправка, там остановись.
— У них кофе поганый, а в «Макдоналдсе» ты мне кофе заодно возьмёшь.
— Ну ладно, давай до «Мака».
Джейсон напряженно прислушивался к разговору. Судя по всему, «Макдоналдс» был не очень далеко, значит, он может попробовать сбежать, когда машина остановится. Это был вариант гораздо лучший, чем какая-то безлюдная заправка, которая может стоять одна посреди поля. Забегаловки «Макдоналдса» обычно стояли в компании других заведений — кафе, магазинов, мотелей — по крайней мере, насколько Джейсон помнил это по Штатам.
Они ехали ещё около двадцати минут, прежде чем машина начала снижать скорость и вскоре свернула с шоссе. Какое-то время они маневрировали по ярко освещённой парковке, и Джейсон за эти секунды пришёл в такое невероятное напряжение, что подумал, что раньше скончается от сердечного приступа, чем поднимется на ноги.
Машина, наконец, остановилась, охранник открыл дверь и выскочил наружу. Водитель на секунду обернулся, бросил беглый взгляд на тут же прикрывшего глаза Джейсона и уныло уставился вперёд. Джейсон пока не решался ничего предпринимать — мужчина мог заметить движение в зеркале заднего вида. Прошло ещё около минуты или двух, прежде чем водитель повернулся направо и начал что-то рассматривать в боковое окно.
Тогда Джейсон, стараясь издавать как меньше шума, сполз с сиденья на пол. На его счастье, шум с трассы был достаточно сильным, даже несмотря на закрытые окна, и водитель не обратил на еле слышный шорох никакого внимания. Джейсон планировал красться до самой двери, не привлекая внимания, но выброс адреналина в кровь был столь сильным, что он просто бросился к дверям, забыв про всякие планы, рванул за ручку, каким-то чудом открыв её с первого раза, и вывалился на асфальт. Он слышал, как охранник закричал и как открылась водительская дверь, но не стал ни оглядываться, ни обращать на это внимания. Он просто бросился через парковку, не понимая даже, куда бежит, не чувствуя холода и луж под босыми ногами. Охранник несся за ним.
Джейсон, наконец, сориентировался, куда бежать, и бросился к освещённому зданию. Оно находилось совсем близко, буквально в пятнадцати шагах, но те секунды, которые отделяли Джейсона от его светящихся стеклянных дверей, показались ему долгими минутами. Он добежал до дверей и, толкнув створку плечом, ввалился внутрь. Только тогда он оглянулся назад. В темноте было видно не очень хорошо, но он заметил, как крупная чёрная фигура бежит теперь в обратном направлении.
Джейсон огляделся: он был в придорожном магазинчике, где продавали еду, напитки и журналы. Несколько посетителей и продавец изумлённо смотрели на него.
— Вызовите полицию! — срывающимся голосом выкрикнул он. — Быстрее!
Продавец и один из посетителей одновременно схватились за сотовые телефоны, не сводя испуганных взглядов с Джейсона, его странного наряда и запястий в наручниках.
Первым приехал дорожный патруль — уже через несколько минут, потом подъехали ещё машины. Пока полицейские записывали показания свидетелей, Джейсона увели в заднюю комнату, сняли наручники и дали чью-то обувь и куртку.
Он был недалеко от Бирмингема. На календаре было четвёртое февраля. Он провёл в заключении без малого месяц.
Глава 12
Из дневника Джейсона Коллинза
19 февраля 2006
Ничего не могу делать. Опускаются руки. Считается, что ведение дневника — своего рода терапия. Может быть, и мне поможет.
В записях образовался большой пропуск, и не потому, что ничего значимого не происходило. Наоборот. Но я не хочу и не могу писать об этом. Мне никогда в жизни не было так плохо. Я пытаюсь не вспоминать о тех событиях, но это невозможно.
Я никогда не стану прежним. Они что-то сломали во мне. Я ненавижу их за это. Буду ненавидеть всю жизнь.
Их так и не смогли найти. Я сбежал неподалёку от крупной транспортной развязки, куда машина могла приехать из тысячи разных мест. В полиции пытались очертить хотя бы район поисков, но я не видел здания снаружи и мог сказать только то, что мы были в пути около полутора часов. Микроавтобус, в котором меня везли, на следующие сутки нашли сожжённым и брошенным. Его угнали три месяца назад вблизи Лондона, а номера на нём были от совершенно другой машины, тоже угнанной. Что касается похитителей, то записи с камер наблюдения не сильно помогли. Было темно, лица совершенно непримечательные, не за что зацепиться. От фотороботов тоже толку особо не было.
Полицейским я рассказал не всё. Может быть, это глупо, и я таким образом лишил их важных деталей — не знаю, я просто не мог заставить себя признаться, что они делали со мной. Я сказал, что провёл всё это время в камере, ни с кем не общаясь, зная только, что меня должны отправить на какой-то аукцион. Сказал, что почти всё время был под воздействием наркотиков и ничего не помню. Они поверили, когда пришли результаты анализа крови: там был такой коктейль из самых разных препаратов, какого им давно не приходилось встречать. Из-за этого меня два дня продержали в больнице. Как ни странно, со мной всё в порядке. По крайней мере, пока.
Общение с полицией было не самым приятным. Они никогда не говорили мне этого прямо, но по их вопросам и отношению было понятно, что они считают меня отчасти ответственным за то, что произошло. Они постоянно допытывались, не отвечал ли я на подозрительные объявления, не оказывал ли сексуальных услуг, не посещал ли заведения определенного толка. По-моему, мне так и не удалось их убедить, что я никого не провоцировал и не умолял забрать меня в секс-рабство.
Расспросы полицейских — наименьшая из моих проблем. На работе к моей истории отнеслись с гораздо большим подозрением. Естественно, они не могут исключать того варианта, что меня на самом деле похитили, пытали и завербовали. Финлэй отстранил меня от работы, пока не будет завершено расследование. Уехать отсюда я тоже не могу. Пока жду, чем это закончится. Боюсь, что ничем хорошим.
В первый же день, как меня выпустили из больницы, я забрал из квартиры самые необходимые вещи и уехал в гостиницу. Через два дня нашёл новую квартиру и переехал туда. В старой я не могу жить. Мне страшно. Те люди знали обо мне так много, они и поджидали меня недалеко от дома…
Новая квартира, конечно, похуже и далеко от работы, зато стоит дешевле. А это важно: пока я не работаю, платить мне будут только очень скромную компенсацию. У меня есть кое-какие накопления, но на них я долго не протяну. Даже не знаю, что делать. Может быть, вернуться в Штаты? Можно поступить в университет, думаю, проблем с этим не будет. Скорее всего, я по-прежнему могу рассчитывать на стипендию. Правда, до начала учебного года надо ещё дожить — сейчас всего лишь середина февраля.
Я понимаю, что это значит. Это значит, что я буду делать то, что запланировал для меня отец: начну научную карьеру, погружусь в исследования с головой и так далее. Но по сравнению с тем, что я пережил, эта перспектива уже не кажется мне такой неприятной. Я всегда злился на отца, что он вёл замкнутую жизнь, ничем не интересовался, кроме своих теорий и расчётов, и заставлял меня жить точно так же. Но теперь я отчасти его понимаю — я тоже не хочу видеть людей, не испытываю потребности общаться с ними, я бы с радостью вообще не выходил из квартиры.