В 1925 году в стране возобновились технические искания, вновь начались геологоразведочные работы, заговорили о заводе, возникла проблема Урало-Кузнецкого бассейна".
И. Бардин с радостью принимает приглашение возглавить строительство сибирского завода, но перед отъездом в Сибирь заезжает в Ленинград, чтобы изучить состояние проектных дел.
"Еще в 1926 году в Гипромезе боролись два течения: американское и немецкое.
Сторонники немецкой ориентации доказывали, что в Сибири надо строить небольшие, маломеханизированные печи, что американский завод где-то на отлете, в глуши, будет плохо работать, что Сибирь является слабым рынком сбыта и поэтому невыгодно для будущего завода дорогое оборудование.
Сторонники американской ориентации, со своей стороны, возражали, что потребность в металле в Советской стране быстро возрастет, что завод будет работать минимум 30 лет и неправильно поэтому проектировать и строить его исходя из первых 3-4 лет нагрузки. Американцы правильно полагали, что не следует бояться мощных агрегатов и капитальных затрат. Все это будет оправдано значительным удешевлением продукции.
Спор окончательно решило правительство. В области металлургии был взят определенный курс на Америку.
Проект Кузнецкого завода был заказан фирме "Фрейн" в Чикаго. (Эта же фирма выполняла проект Криворожского завода.)
...Комплексное строительство представляло для меня огромный интерес.
Я был горд и счастлив, что именно на меня пал выбор строить завод в Сибири, в крае, который многих отпугивал своей суровостью и дикостью".
И вот И. Бардин приезжает в Сибирь.
"Надо было посмотреть, что представляет собой Кузнецк, каковы его производственная и строительная базы и, наконец, что такое сибирская действительность, о которой я не имел ни малейшего понятия.
С этой действительностью я столкнулся очень скоро на станции Тайга. Здесь пришлось наблюдать техническую нищету края. Я увидел, как "машиной" подают кирпич на второй этаж. Огромное колесо диаметром метра в четыре, и в нем человек безостановочно ходит, упираясь ногами в деревянную перекладину, точно белка в колесе.
Нечего сказать, двигательная сила. Да ведь этой механизации тысяча лет! Я понял, как трудно будет работать с людьми, не имеющими представления о современной технике.
Четыре тысячи километров, отделяющие Кузнецк от Москвы, создавали впечатление оторванности и изолированности от всей страны.
Впрочем, я рисовал себе все гораздо мрачнее, чем это оказалось в действительности. Я думал, что вследствие оторванности мне придется переживать одному много тяжелых минут. Я опасался, что помогать нам не будут, а требовать с нас будут много.
Но этого не случилось. Кузнецк стал в центре внимания всей страны. Сюда были направлены и люди, и машины, и материалы".
Описывая ход строительства, И. Бардин часто замечает: мы теряли темп, опаздывали, упустили время... А между тем в историю Урало-Кузнецкий комбинат (УКК) вошел еще и "беспрецедентно высокими темпами капитального строительства, ставшими доступными социалистическому государству".
Котлован первой домны начали копать в апреле 1930 года.
Задули первую кузнецкую домну 1 апреля 1932 года. В 3 часа 55 минут. Через 36 часов из летки пошел первый чугун.
"С этого дня Сибирь стала родиной металла", - пишет И. Бардин.
Металлургический цикл на Кузнецком комбинате был замкнут в конце 1932 года, на Магнитогорском - почти годом позже. Но эти два индустриальных первенца на востоке при всем их значении совсем не исчерпывают понятия УКК.
Создание угольной промышленности и черной металлургии Урала и Кузбасса призвано было стать материальным фундаментом для "построения" сложного многоотраслевого комплекса, который, в свою очередь, стал бы базой дальнейшего индустриального развития восточных районов.
Дальновидность такого решения подчеркивается еще и следующим обстоятельством.
В те годы европейская часть страны имела достаточные запасы многих видов минерального сырья. Тогда строительство предприятий на западе обходилось дешевле, чем на востоке. И реконструкция черной металлургии Донбасса - Приднепровья (при принятых нормативах эффективности затрат) обещала больший экономический эффект, чем строительство новых заводов одинаковой производительности на Урале и в Сибири; во всяком случае, более быстрый хозяйственный результат, что было важно для страны, поднимавшейся из отсталости и руин.
Но в том и принципиальный смысл этого проекта, что решение о создании УКК диктовалось не только и не столько хозяйственными, сколько политическими, социальными, оборонными интересами государства. И жестокая проверка правильности этого решения, к сожалению, не заставила себя ждать.
Реализация первой программы освоения ресурсов Сибири внесла существенные поправки в тот портрет края, который мы набросали несколько страниц назад.
Накануне войны в Сибири выплавлялось уже 2,3 миллиона тонн стали (до революции 10 тысяч тонн).
Добыча угля по сравнению с 1929 годом выросла в 7 раз, в том числе коксующихся углей в 28 раз.
Мощность электростанций в первые две пятилетки увеличилась примерно в 14 раз.
Появился сибирский металл и вызвал к жизни сибирское машиностроение. Сначала это были предприятия по выпуску горнорудного оборудования и ремонтные заводы, затем стало зарождаться современное турбостроение, станкостроение, сельхозмашиностроение. И если за 10 лет, с 1928 по 1937 год, валовая продукция крупной промышленности СССР выросла в 5,4 раза, то по Сибири этот показатель чуть не вдвое превосходил союзный - в 9 раз.
В целом накануне войны 17 процентов всей валовой продукции Сибири давали отрасли машиностроения и металлообработки. К началу войны доля промышленности Сибири в общесоюзном производстве удвоилась. Восток стал надежным тылом фронтов Великой Отечественной. Его новые предприятия вместе с эвакуированными с запада вынесли на себе всю тяжесть военного снабжения армии и тылового хозяйства.
Значительную часть брони дал стране в годы войны Кузнецкий металлургический комбинат. Каждая вторая тонна стали выплавлялась на кузбасском коксе.
А ведь могло не быть ни Магнитки, ни Кузнецка, если бы взяли верх соображения очевидной временной выгоды.
Заметим, кстати, что и с чисто хозрасчетной точки зрения создание новых заводов на востоке страны оправдало себя. Освоив проектные мощности, они стали давать более дешевый металл, чем заводы европейской части, и это быстро окупило повышенные затраты на капитальное строительство (об этом же говорил и И. Бардин).
Есть еще и такие интересные данные. Общая энерговооруженность населения на Урале и в Кузнецком районе, связанного с предприятиями Урало-Кузнецкого комбината, в 1945 году составляла 3,43 тонны условного топлива на человека (в переводе на электрическую энергию - 4760 киловатт-часов). Средняя же энерговооруженность труда для всей Западной Европы, включая Германию в довоенных границах, но без Придунайских и Балканских стран, в 1939 году составляла не более 2 тонн условного топлива, то есть меньше средней по Урало-Кузбассу в 1,7 раза. Это дополнительный факт в доказательстве высокой эффективности освоения ресурсов востока нашей страны.
Когда-то в беседе с И. Бардиным В. Куйбышев, возглавлявший комиссию по созданию УКК, назвал это крупное дело на востоке страны "глубокой разведкой партии и рабочего класса в завтрашний день". И именно сегодня мы можем должным образом оценить дальновидность замыслов этой программы. "Второй основной угольно-металлургический центр СССР", как определило значение комбината постановление ЦК партии от 15 мая 1930 года, представлял собой, однако, в перспективных проработках сочетание отраслей горного и тяжелого машиностроения, коксохимической промышленности, сети железных дорог, создание новых городов с легкой и пищевой промышленностью, организацию продовольственной базы. Иначе говоря, это был... современный Кузбасс, то есть угольный, химический, машиностроительный комплекс с предприятиями всесибирского и союзного значения, самая маленькая область Сибири с самой высокой плотностью населения и концентрацией производства.