Елизавета. Прошу вас, не подходите ко мне.

Шешковский. Сударыня! Вы полагали, в Италии пребываете в безопасности. А у державы длинные руки. Она и в Италии вас достанет. Их сиятельство граф Орлов-Чесменский не такие дела совершал. А уж вас схватить да доставить ему не занятие, а забава.

Елизавета. Вотчемжелают меня сломить! И вы, презренный человек, надеетесь, что хоть на миг я поверю столь отвратительной клевете? По-вашему, я потому в отчаянии, что схвачена так вероломно и подло? Нет, сердце мое болит оттого, что в эти минуты мой супруг страдает столь же сильно, как я, что он, пред кем склонялся весь мир, сейчас в заточении и бездействии.

Шешковский. Сударыня, все суета суетствий. Обман чувств, помраченье ума. Граф Орлов вам такой же супруг, как ваш покорный слуга, который по воле господней давно женат.

Елизавета. Вы-негодяй! Вы клянетесь богом и здесь же смеетесь над святым таинством. Нас обвенчал корабельный священник в присутствии Грейга и де Рибаса.

Шешковский. Венчал вас, голубка, ряженый матрос, хлебнувший пред тем для храбрости водки. Граф же Орлов и их превосходительства адмирал Грейг и де Рибас исполняли монаршую волю. Все мы ее усердные слуги, а я, здесь стоящий Степан Шешковский, сын коломенского полицеймейстера, моей государыни верный пес. И всех ее недругов и врагов клыками перегрызу, клыками-с. (Приближается к Елизавете.)

Темнеет.

Голос Елизаветы. Спасите!

7

Зал. Слева – небольшая комната, ведущая во внутренние покои

Екатерины. […]

Алексей. Брат мой ушел от тебя столь темен – вижу, изрядно тобой награжден.

Екатерина. Я его свыше мер наградила. Дальше можно лишь отставлять.

Алексей. Весело мне, государыня, слышать такие речи.

Екатерина. Что делать, граф.

Короткая пауза.

Все поминутно напоминают свои услуги и благодеяния. Все кругом мои благодетели. И Панин, и Дашкова, и Григорий. Можно подумать, все, что сделано, делалось не России, а мне. Можно подумать, что я сама пальцем не шевельнула, – все вышло в нашем отечестве без меня.

Алексей. Чем тебя, матушка, мы прогневали?

Екатерина. Все дружбы хотят, а в толк не возьмут, что на троне друзей не имеют.

Алексей. В былые дни мы от тебя другое слыхали.

Екатерина. Мало ли что. В былые дни ты, разлучившись с распутной девкой, не слег бы с тоски.

Алексей. Откуда, матушка, у тебя подобные занятные вести?

Екатерина. Не все тебе знать, Алексей Григорьевич. Алексей. Быть может, один молодой дворянин, обучавшийся в Европе наукам, доносит и о моей тоске?

Екатерина. Чрезмерно много видите, граф.

Алексей. Правило у меня такое: идучи на трудное дело, видеть, что делается за спиной.

Екатерина. Не думала я, что победитель турецкого флота сочтет за подвиг схватить бессовестную бродяжку.

Алексей. Кто знает, матушка, что трудней.

Екатерина (вспыхивая). Не рано ль, граф, с постели встали?

Алексей. Приказывай, я уже здоров.

Екатерина. Наглость развратницы выходит из всех пределов. Она осмелилась просить меня об аудиенции.

Алексей (усмехнувшись). Она тебя, матушка, худо знает.

Екатерина. Уж пятый день стоит на своем. Нет у нас пыток, вот и упорствует.

Алексей. Нет пыток, есть кнут.

Екатерина. Что далее, граф?

Алексей (негромко). Такая женщина, государыня, уж вовсе не для твоего кнутобоя.

Екатерина (встает, побледнев от гнева). Тебе ее жаль? Так сладко было?

Алексей. Что с тобой, государыня?

Екатерина. Сладко? Очень уж хороша? Говори! (Бьет его по щеке.)

Алексей (глухо). Что говорить-то?

Екатерина. Аей сейчас сладко? Вишь, как чувствителен. Как добросерд! Сатир, кентавр! Так сам и допросишь. Коли жалеешь. Без кнута.

Алексей. Богом прошу, избавь, государыня. Как мне допрашивать?

Екатерина. Как ласкал. Ты ведь улещивать искусник. Что мне ученого учить.

Алексей (поглаживая щеку). Спасибо. Щедра твоя награда.

Екатерина. Это тебе – от женщины, граф. А государыня, будь покоен, – государыня наградит. (Распахнув двери во внутренние покои.) Проходи, Алексей Григорьевич. Скажешь моей

Катерине Ивановне, чтоб проводила. Она и проводит. (С усмешкой.) Не хватятся тебя до утра?

Алексей склоняется к ее руке, медленно идет. С тою же усмешкой она глядит ему вслед.

8

Петропавловская крепость. Голицын, Шешковский, Елизавета.

Голицын. Ее величество не пожелала принять вас, сударыня. Я получил письмо государыни. В нем она пишет, что не примет вас никогда. Ей известны ваша безнравственность, преступные замыслы и попытки присвоить чужие имена и титлы. Ее величество напоминает, что если вы станете в лжи упорствовать, то будете преданы суду самому строгому и суровому.

Входит Алексей, он останавливается на пороге и Елизавета его сразу не видит.

Елизавета. Иэто все, что может сказать женщина женщине? Как страшно! О господи! Неужто на троне все человеческое уходит?

Голицын. Сударыня, я не могу допустить подобных слов об ее величестве.

Елизавета (обернувшись, увидела Алексея, бросилась к нему). Алешенька!

Голицын. Граф, я вас оставляю. (Быстро уходит.)

Елизавета. Мой любимый, ты жив! Ты цел!

Шешковский (неопределенно усмехаясь). Очень тревожилась, ваше сиятельство, очень болела за вас душой, что вы страдаете в заточении.

Алексей. Оставь нас, Степан Иваныч.

Шешковский. Иду. Блаженны ходящие в законе господнем, как сказано в псалмах Давидовых. (Уходит.)

Елизавета. Алеша, что это означает? Он говорил мне, что ты был послан меня схватить, что все – обман, что нас венчал матрос ряженый…

Алексей. Выслушай…

Елизавета. Ведь это ж навет?!..

Алексей (глухо). А если правда?

Елизавета. Правда? Постой! Ты обезумел! Какая правда? Да можно ли в мире прожить хоть час, если возможна такая правда? Такая измена?

Алексей. Было б изменой, если б я нарушил присягу и данное государыне слово.

Елизавета. Слово, данное мужеубийце! Присяга! Но ты присягал Петру! Что ж ты не вспомнил о присяге, когда душил своего императора? Присяга! Да есть ли на свете присяга выше той, что мы дали друг другу? Была ли когда такая любовь? Иль не было? И была лишь ложь? Ложь, ложь, ни словечка правды? Ни капли сердца! Ах негодяй, ах выродок… грязный палач… предатель…

Алексей. Молчи! Мне такого не говорят.

Елизавета. Не говорят? А я скажу. И ты послушаешь. И запомнишь. Будь проклят! И пусть мое проклятье преследует каждый твой шаг и вздох.

Алексей. Довольно!

Елизавета. И ты еще явился! И смог на меня смотреть! Смотри ж, любуйся на дело рук своих. Алеша! Меня здесь бьют и мучат. Франциску от меня увели, кроме платья – все отобрали. Минуты побыть не дают одной. В комнате моей неотлучно два солдата и офицер. Открою глаза – чужие лица. Закрою глаза – чужое дыханье. Я помешаюсь! Спаси меня!

Алексей. Послушай… Скажи им все, как есть.

Елизавета. Ах, верно… Ты пришел допросить. Что ж без кнута? Меня стегают. Стегай и ты. По тем плечам, которые ты ласкал так сильно. Возьми же кнут.

Алексей. Елизавета… Я так поступил, как долг велел. Орловы на безнадежное дело не идут. Орловы там, где выигрыш. На этом свете бог судил одним побеждать, другим проигрывать.

Елизавета. Прочь! Убирайся! И передай своей государыне – суд человеческий мне не страшен, а перед божьим судом я чиста. Еще ей скажи: я – лишь слабая женщина, зато осмелившаяся любить. И ради любви не убоялась все отдать, что имела, все! Впору ей со мной тягаться?

Алексей. Прощай! (Идет.)

Входит Шешковский.

Шешковский. Прощайте, ваше сиятельство. Сколь смертные неразумны.

Елизавета (вслед). Алеша!.. Куда же ты?! Алеша… Милый… Во мне уже дышит твое дитя… Але-шень-ка-а!