Почему именно через Смирнову? Дело в том, что однажды, разговорившись с ней (она была фрейлиной императрицы) и узнав, что она часто видит у себя Пушкина и разговаривает с ним, царь стал интересоваться этими разговорами, а затем и попросил приносить ему стихи Пушкина, которые попадали к ней в руки. Смирнова рассказала об этом Пушкину, а потом стала пересказывать и свои разговоры с царем по поводу его стихов. Пушкин не только воспользовался этой ситуацией, чтобы в случае необходимости показывать стихи Николаю в обход Бенкендорфа, но и передал через нее царю, что он записывает все, что тот говорит о его, Пушкина, стихах. Николай отнесся к этому благосклонно, но через несколько лет, в 1835 году, думая, что умирает, передал Пушкину через Смирнову просьбу уничтожить все записки, в которых поэт фиксировал мнения и мысли царя; точно такая же просьба была и в отношении рукописи Десятой главы с царскими пометками, рекомендующими (требующими?) выбросить или заменить некоторые строки или строфы. Интуиции Николая I, опасавшегося поставить себя в смешное или невыгодное положение в глазах потомков, надо отдать должное.

Пушкин обещание выполнил (общеизвестно, что перед смертью он попросил Жуковского бросить в огонь объемистый запечатанный пакет), но не смирился с тем, что из-за таких цензурных изъятий (если иметь в виду те строфы, которые «порекомендовал» выбросить царь), обессмыслившись, пропала важная глава, и выброшенные куски главы зашифровал.

В 1908 году Н. Лернер высказал догадку, что написанные Пушкиным в случайном порядке стихи на сложенном пополам листке бумаги с водяными знаками 1830 года, исписанном с обеих сторон, — черновик, являющийся попыткой вспомнить стихи 1821 года. В 1910 году П. Морозов опубликовал фрагменты «большого зашифрованного стихотворения», написанного на внутренних сторонах листка, и Лернер догадался, что это стихи из уничтоженной Пушкиным Десятой главы «Евгения Онегина». С тех пор, почти 100 лет, пушкинисты пытаются их расшифровать.

В соответствии с рифмами Морозов решил, что шифровка заключалась в том, что в четырех столбиках строк — вверху и внизу, слева и справа — разбросаны строки четверостиший: в первом столбике (вверху слева) — третьи строки, во втором (внизу слева) — четвертые, в третьем (вверху справа) — первые и в четвертом (внизу справа) — вторые: 3 4 1 2. Правда, Морозов в таком, цифровом виде ключ не записал, а описал «расшифровку» словами.

Шифровка оказалась не такой примитивной, как подумалось Морозову. Пушкин 3 года проработал в Иностранной коллегии под началом Каподистриа и вел тайную переписку с греческими повстанцами, а на Юге год с лишним был членом масонской ложи и владел тайным символическим языком масонов, так что шифровальное дело знал не на дилетантском уровне. К тому же он понимал, что работники III отделения, которые будут после его смерти рыться в его бумагах, — не круглые дураки и примитивный шифр разгадают. Масонский шифр Пушкин использовал в сказках (об этом речь впереди), а при зашифровке X главы он предпочел применить усложненный шифр в расчете на то, что потомки, догадавшись о наличии зашифрованного текста, проявят настойчивость. Своей задачей он поставил дать потомкам ключ к шифру и сделать это так, чтобы его нашел тот, кто будет понимать его тексты, читая между строк.

Ключ обнаружил Александр Лацис. Указание на местонахождение ключа нашлось в начале эссе «Вольтер», написанном и напечатанном в 1836 году: «Всякая строка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были ни что иное, как отрывок из расходной тетради…»

Если Пушкин хотел обратить внимание на свои хозяйственные записи, эпитет «великий» он поставил исключительно для отвода глаз: хотя он и знал себе цену, так он про себя не написал бы. Лацис предположил наличие именно отвода глаз (в начале эссе Пушкин говорит о Вольтере и о себе, в конце — о себе и о Вольтере) и обратился по указанному адресу. В сборнике «Рукою Пушкина» опубликованы приходно-расходные записи Пушкина, среди которых обнаружилась запись о плате за проезд: за 100 верст, до Оренбурга, на 4 лошадях — 44 рубля. Комментарий к этой записи говорит, что 4 лошади указаны ошибочно, — Пушкину по чину полагалась тройка. Тут же есть и колонка, состоящая из тех же цифр:

44

32

12

Цифры были расположены не ровными столбиками, «скособочены», что давало возможность прочесть их «по овалу»; получалось 2,1,3,4. Сочетание напомнило Лацису «магический квадрат» (4 клеточки на четыре, все клетки «пронумерованы» цифрами 1,2,3 и 4, сумма цифр во всех горизонтальных и вертикальных рядах одинакова и равна 10), а затем он нашел и подтверждение тому, что шифровка производилась с помощью «магического квадрата». Однако Пушкин усложнил шифр, введя в формулу «магического квадрата» «пароль»: он поменял местами две цифры, изменив суммы двух вертикальных рядов с 10 на 8 и 12 соответственно:

А 3 4 1 2

В 4 1 2 3

С 1 2 4 3

D 2 1 3 4

Видимо, опасаясь, что запись о плате за лошадей не уцелеет или ее не разгадают, Пушкин дал еще один ключ. В папке под названием «Застольные разговоры» на отдельном листке он делает запись, не имеющую никакого отношения ни к остальным записям, ни к названию папки:

«Форма цыфров арабских составлена из следующей фигуры».

Если перевести буквенные обозначения в соответствующие им цифры, нетрудно заметить, что суммы цифровых эквивалентов всех четырех треугольников и будут суммами вертикальных рядов усложненного «магического квадрата».

В таком виде ключ дал Лацису возможность распределить по строфам строки из 4-х столбцов внутренних сторон пресловутого листка — но и этого оказалось недостаточно для полной расшифровки.

Дело в том, что строки, даже перемешанные, могли быть узнаны тем, кто их ранее читал, — в частности, царем: его цепкая зрительная память была общеизвестна. Пушкину пришлось изменить их, причем так, чтобы будущие отгадчики смогли их восстановить. Это была непростая работа: ему пришлось продумывать не только мыслимую реакцию императора, но и ход мысли будущего разгадчика его шифра. Частично Пушкин вышел из положения за счет усилений, которые делали строки неузнаваемыми для глаз царя, частично — за счет умышленной, но разгадываемой порчи.

Процесс расшифровки пушкинских «разбросанных строк» описан Лацисом в его книге «Верните лошадь!» (М., 2003). Нецелесообразно подробно пересказывать это филологическое детективное расследование — интересующимся придется дождаться ее переиздания; я полагаю, она появится и в Интернете. Сегодня же я хочу показать широкому читателю результат его труда — восстановленные первые 10 строф «уничтоженной» 10-й песни «Евгения Онегина»; в таком, «собранном виде» они публикуются впервые: