Объяснения причин, обусловивших добровольное принятие отдельными язычниками христианства, не всегда отличаются глубиной и убедительностью. Так, Фишер, описывая у юкагиров культ умерших шаманов, скелеты которых они возили с собой, в заключение делает неожиданный вывод о том, что именно этот культ и является основной причиной добровольного принятия многими юкагирами христианства. Доводы Фишера в сжатом виде таковы: юкагиры в подавляющем большинстве бедны, оленей у них мало, а шаманов много, и необходимость возить с собой кости всех умерших шаманов так им досаждает, что они предпочитают креститься, чтобы избавиться от этой надоевшей обязанности. Не более убедительно одно из приводимых Гмелиным объяснений причин перехода некоторых мусульман в христианство (возможность пьянствовать, чего не допускает мусульманская религия). Впрочем, более многочисленными ученый признает случаи, когда мусульманин-холоп крестился, чтобы получить свободу. В большинстве же случаев путешественниками отмечены действительно важные причины, обусловившие добровольное принятие сибирскими аборигенами православия. Так, Миллер указывает на желание аборигенной знати таким образом упрочить свое положение. И Миллер, и Гмелин одной из важнейших причин добровольного крещения называют обрусение тех коренных жителей, которые из-за бедности были вынуждены покидать сородичей и нанимались на работу к русским. Описывая тунгусов, относящихся к Братскому острогу, Гмелин пишет: «Тех, которые не имеют оленей, называют бедными. Впрочем, они, может быть, из-за своей бедности много общаются с русскими жителями и в большинстве случаев понимают русский язык и часто позволяют себя крестить».
Своеобразной и в определенной мере противоречивой была в вопросе о христианизации сибирских народов позиция Г. В. Стеллера. Будучи самым резким критиком сибирской действительности во многих ее проявлениях, он приводит немало примеров негативного в истории крещения аборигенов, в особенности ительменов. Он, в частности, сообщает, что если раньше у каждого казака было от 15–20 до 50–60 рабов-ительменов, то после строгих императорских указов, согласно которым всех холопов на Камчатке следовало освободить и впредь похолопление запрещалось под страхом строгих наказаний, вместо рабов все работы в хозяйствах казаков выполняли новокрещенные («крестники и крестницы» казаков). Священники же не только не заступались за свою паству, но и сами немилосердно грабили ее, беря с новокрещенных за венчание, крещение детей и отпевание столько, что это не уступало прежнему ясаку.
(Элерт А. Х. Религиозная ситуация в Сибири в оценках участников второй Камчатской экспедиции // Гуманитарные науки в Сибири. 2002. № 2. С. 28–31)
Русская политика в отношении аборигенов крайнего Северо-Востока Сибири (XVIII век)
К началу XVIII в. русские землепроходцы завершили свое триумфальное шествие по Сибири, выйдя на ее северо-восточные рубежи – Чукотку, Корякию и Камчатку, где встретились с народами – чукчами, азиатскими эскимосами, коряками и ительменами, которые по уровню и характеру своего политического и социально-экономического развития находились еще на стадии каменного века и первобытного строя, только вступив на путь перехода от эгалитарного к стратифицированному обществу. В этом отношении они резко контрастировали не только с пришельцами-русскими, но и со многими другими сибирскими аборигенами, уже попавшими под власть Москвы.
Однако, несмотря на то, что за русскими служилыми и промышленными людьми стояла вся мощь огромного государства, их усилия по подчинению малочисленных обитателей Северо-Востока Сибири трудно назвать успешными. Последние в своем большинстве, не желая платить ясак и противодействуя русским попыткам закрепиться на их землях, оказали ожесточенное сопротивление, в результате чего вторая половина XVII – первая четверть XVIII вв. были насыщены многочисленными русско-аборигенными столкновениями.
К началу XVIII в. чукчи, часть которых была кочевыми оленеводами («оленными»), часть – оседлыми морскими охотниками и рыболовами («сидячими», «пешими»), образовывали две территориальные группы: одна занимала собственно Чукотский полуостров, вторая обитала между низовьями рек Колымы и Алазеи. Последняя по не вполне выясненным причинам бесследно исчезла к 1720-м гг. Ближайшими соседями чукчей были азиатские эскимосы, которые проживали на побережье от Анадырского залива до мыса Шелагского и занимались морским промыслом.
В XVII–XVIII вв. русские не отличали особо эскимосов от чукчей, называя всех их чукчами. По весьма приблизительным подсчетам чукотско-эскимосское население в это время насчитывало 8–10 тыс. чел. обоего пола. Коряки также делились на «оленных» и «сидячих» и на несколько территориальных групп, именовавшихся, как правило, по названию рек, на которых обитали (пенжинцы, паренцы, гижигинцы, алюторы, апукинцы, укинцы и т. д.). Они занимали северную половину Камчатки, северную часть Охотского побережья и побережье Берингова моря до р. Анадырь. Их численность на рубеже XVII–XVIII вв. определяют ориентировочно от 7 до 13 тыс. чел., а в 1760-х гг. – около 5 тыс. чел. В отличие от своих северных соседей все ительмены были оседлыми рыболовами, но и они делились на несколько территориальных групп, обитавших на Камчатке к югу от рек Тигиль и Ука до мыса Лапатка.
Причем проживавшие к северу представляли собой смешанное ительмено-корякское, а к югу – ительмено-айнское население. К началу XVIII в. их насчитываюсь около 13 тыс. на рубеже 1730–1740-х гг.-8–9 тыс., в 1760-х гг. – около 6 тыс. чел. С конца 1720-х гг. российское правительство активизировало усилия по подчинению народов и земель на крайнем Северо-Востоке Сибири.
Для решения этой задачи в 1727 г. была создана специальная военная экспедиция, названная позднее Анадырской партией. Ее деятельность, однако, вопреки ожиданиям, привела не к быстрому умиротворению «иноземцев», а к резкому обострению русско-аборигенных отношений в регионе, вылившихся в длительную войну, которая с переменным успехом продолжалась до 1760-х гг. События, развернувшиеся в 1730–1750-х гг. на Чукотке, Камчатке и в Корякин, представляют собой, пожалуй, самую драматическую страницу истории русского присоединения Сибири, поскольку были насыщены многочисленными сражениями, взятием русских и аборигенных острогов, взаимным ожесточением и немалыми жертвами (особенно со стороны «иноземцев»).
К моменту активизации русского наступления на Северо-Востоке Сибири в конце 1720-х гг. в активе аборигенной политики российского правительства уже имелись основополагающие и универсальные при покорении любой новой «землицы» установки по взаимодействию с иноземцами и их подчинению. Суть их сводилась к тому, что ради пополнения государственной казны пушниной необходимо было объясачивать аборигенное население с последующим взиманием с него максимального и стабильного ясака. Это, в свою очередь, требовало не только сохранения, но и увеличения численности ясачноплательщиков, невмешательства в их внутреннюю жизнь и даже консервацию их социального устройства. Отсюда декларируемое в правительственных наказах сибирским властям предписание подчинять аборигенов и обращаться с ними «ласкою, а не жесточью», «напрасных обид и налогов не чинить».
Поскольку пополнение казны являлось делом первостепенным, то и получалось, что в условиях нежелания аборигенов добровольно вносить ясак и идти в подданство служилые люди, действуя в рамках правительственных предписаний, принуждали их к тому силой оружия. В результате заложенный в правительственной установке приоритет «ласки» над «жесточью» на практике воплощался, как правило, с точностью до наоборот, а провозглашаемая охранительная патерналистски-прагматическая политика государства на этапе присоединения новых территорий превращалась в пустую декларацию.
Чукчи в марте в 1730 г. на р. Егаче (впадающей в северную оконечность Пенжинской губы) наголову разгромили отряд А. Ф. Шестакова, убив и самого казачьего голову, а в следующем 1731 г. «в штыки» встретили команду Д. И. Павлуцкого, совершавшую поход по Чукотскому полуострову, дав ей три крупных сражения. И хотя они потерпели в них значительные поражения, тем не менее, категорически отказывались идти в подданство. Как отмечал сам капитан в одном из своих отчетов, «оные чюкчи народ непостоянной, не так как протчие иноземцы в ясашном платеже обретаютца». Вдобавок летом 1731 г. разразилось восстание ительменов, охватившее почти всю южную половину Камчатского острова. Восставшие сумели захватить Нижнекамчатский острог, чуть ли не поголовно перебив его гарнизон и жителей. Почти целый год, до мая 1732 г. казаки при помощи бывшей в то время на Камчатке морской экспедиции под командованием штурмана Я. Генса подавляли «бунтовщиков», жестоко расправляясь с ними. Но, получив информацию о жестком противодействии аборигенов, правительство и местные сибирские власти все же продолжали декларировать мирные способы их подчинения.