О жизни простолюдинов Великого княжества московского Герберштейн сообщает понемногу в разных частях своего произведения, поэтому можно привести более компактное сообщение английского посла Джильса Флетчера, сделанное на полвека позже:
«Дворянству дана несправедливая и неограниченная свобода повелевать простым или низшим классом народа и угнетать его во всем государстве, куда бы лица этого сословия ни пришли, но в особенности там, где они имеют свои поместья или где определены царем для управления. Простолюдинам сделана также некоторая маловажная уступка тем, что они могут передавать свои земли по наследству любому из сыновей, в чем они обыкновенно следуют нашему Gauillkinde, и располагать имуществом своим произвольно, имея право дарить и завещать его по собственному желанию. Несмотря, однако, на это, оба класса, и дворяне и простолюдины, в отношении к своему имуществу суть не что иное, как хранители царских доходов, потому что все нажитое ими рано или поздно переходит в царские сундуки…» [61, 35].
Это время отмечено деятельностью двух женщин: королевы польской, великой княгини литовской Боны и великой княгини московской, затем регента при своем сыне Елены. И та и другая жаждали неограниченной власти в целях личного обогащения, но при этом как выходцы из более цивилизованных стран способствовали развитию экономики своих новых государств.
От своего мужа королева Бона получила в управление Мазовецкое княжество, в котором пресеклась династия Пястов, а затем выкупила значительные земельные наделы у литовских и польских магнатов в Полесье, Подляшье и Волыни, тем самым создав государство в государстве. Именно при ней возвысился Иероним Ходкевич, который впоследствии стал преданным сторонником ее сына Сигизмунда-Августа. В противовес королеве Боне, ставшей самым богатым магнатом Польско-Литовского государства, объединились ранее соперничающие друг с другом род канцлера Альберта Гастольда и род великого гетмана Георгия Радзивилла. В 1538 г. этот союз подкрепили браком Станислава, сына канцлера, и дочери великого гетмана Варвары (Барбары). Новая коалиция литовских магнатов даже потребовала от Сигизмунда I, чтобы он выбрал своей постоянной резиденцией Вильнюс, предполагая, что присутствие здесь первого лица государства уменьшит влияние королевы в Литве.
Тем не менее совершенно разрушенное Гродно, именно благодаря заботам королевы Боны и ее привилею об освобождении купцов от таможенных налогов и других поборов, стало процветать, и в нем возобновились три ежегодные ярмарки. В 1536 г. королева передала Гродно своему сыну, хотя продолжала заниматься там хозяйственно-экономической деятельностью. В ее владениях земледельцы стали выращивать ранее невиданные в этих местах овощи и фрукты, завезенные из южных краев, а животноводы занялись разведением завезенного по ее желанию племенного скота. Одной из ее заслуг было введение в сельское хозяйство более прогрессивных методов агротехники.
Великая княгиня Елена тоже добилась существенных успехов, будучи у власти. За пять лет правления она сумела реализовать желание своего покойного мужа по укреплению не только великокняжеской резиденции Кремля, но и по созданию в 1534 г. крепостной стены вокруг самого города, с башнями и проездными воротами, получившей название Китай. Н. М. Карамзин считает, что это название пришло в русский язык из татарского, хотя, на мой взгляд, это наименование скорее соответствует английскому Сити, французскому – Сите, итальянскому – Чита, т. е. торгово-деловому центру города.
Вероятно, великой княгине, отец и дядя которой получили европейское образование, очень хотелось, чтобы ее столица соответствовала международному уровню. Помимо укрепления самой столицы, в правление матери Ивана IV создаются новые укрепленные города – Мокшан в Мещере, Балахна, Устюг; а многие города восстанавливались после пожаров и обустраивались крепостными стенами, в том числе сгоревшие в один год Владимир, Торжок, Ярославль и Пронск. Великая княгиня Елена приглашала из Литвы земледельцев и мастеровых, давала им земли, подъемные для обустройства и льготы для заведения собственного дела, а также выкупала многочисленных пленных из литовской и татарской неволи.
Она провела в государстве и денежную реформу, до этого многие умельцы стали подделывать деньги, теперь же по ее указанию стали отливать монеты с изображением всадника с копьем строго определенного веса: из фунта шесть рублей. Н. М. Карамзин и многие его последователи считают, что именно от этой детали на изображении монеты получили название копейки. Естественно, когда есть желание вытравить из нашей истории все, что связано с литовским присутствием, то и копейка будет происходить от копья. Стоит, однако, обратить внимание на литовскую денежную единицу того периода – «копу», соответствующую шестидесяти грошам. Великой княгине Елене, учитывая ее литовское происхождение, было бы свойственно именно так и назвать новую монету, а народ, сопоставив впоследствии наименование монеты с изображением на ней, сделал свои выводы.
В апреле 1538 г. великая княгиня Елена Васильевна умерла, летопись не сообщает ни о болезни, ни о какой-либо другой причине смерти молодой женщины, матери великого князя московского Ивана IV, но через шесть дней «поиман бысть великого князя боярин и конюшеи князь Иван Федорович Овчина Телепнев Оболеньскыи, боярским советом князя Василия Шуиского и брата его князя Ивана и иных единомышленных имъ без великого князя веления, своим самовольством за то, что его государь князь велики в приближенье держал да сестру его Огрофену Васильевскую жену Андреевича. И посадиша его в палате за дворцомъ у конюшни, и умориша его гладом и тягостию железною, а сестру его Огрофену сослаша в Каргополь и тамо ее постригоша в черницы» [42, 32].
По поводу смерти великой княгини барон Сигизмунд Герберштейн приводит следующие сведения, сообщая также о судьбе ее дяди, князя Михаила Львовича Глинского: «Сняв опалу с Михаила и освободив его, он (великий князь Василий III. – Ю.Д) не сомневался, что его сыновья от Елены, под влиянием дяди, будут в большей безопасности; об освобождении Михаила рассуждали в нашу бытность. При нас сняли с него оковы и отдали на поруки, а наконец дали и полную свободу; в завещании государя он был поименован между прочими князьями и наконец назначен опекуном своих племянников, Иоанна и Георгия. По смерти князя, видя, что его вдова оскверняет царское ложе с одним боярином, Овчиною, бесчеловечно поступает с братьями мужа, заключив их в оковы, и управляет весьма жестоко, Михаил увещевал ее, чтобы она вела жизнь более честную и добродетельную, руководясь при этом единственно родственною любовью и своею честностью. Но она худо приняла его увещевания и с того времени начала искать средств к его погибели. Говорят, что Михаил скоро был обвинен в измене, снова брошен в темницу и наконец жалкою смертью погиб; вдова в непродолжительном времени также была отравлена ядом, а обольститель ее Овчина рассечен на части» [42, 183].
Великому князю Ивану IV Васильевичу в год смерти матери было всего восемь лет, самостоятельно править государством он еще не мог, поэтому управление страной захватили бояре Шуйские – князья Василий и Иван Васильевичи. При их самовластии многие сановники попали в опалу, а другие, наоборот, возвысились, но через полгода князь Василий Шуйский внезапно умер. Брат его пытался в одиночку противостоять оппозиции, сумел сменить двух подряд неугодных ему митрополитов, а многих именитых князей посадил в темницу. Но и ему пришлось по болезни отойти от дел в 1542 г., передав управление страной своим родственникам: князьям Андрею и Ивану Михайловичам Шуйским и князю Федору Ивановичу Скопину-Шуйскому. В том же году было продлено перемирие между Польско-Литовским и Московским государствами еще на семь лет, так как ни одна из сторон не имела возможности вести военные действия из-за нехватки финансовых средств в казне и внутренних неурядиц.
Король Польши и великий князь литовский Сигизмунд I на восьмом десятке лет от роду был уже серьезно болен, а его сын, избалованный матерью и придворными, больше заботился об увеселениях и приятном препровождении времени, чем о государственных делах. Тем не менее в 1544 г. литовская аристократия решила передать власть в Литве 24-летнему Сигизмунду-Августу. Этот великовозрастный баловень еще в 1529 г. был возведен в ранг великого князя литовского, а в 1530 г. – польского короля, хотя, конечно, без каких-либо полномочий по управлению союзным государством. Теперь же назрела пора реальной передачи власти. В октябре 1544 г. король Сигизмунд I подписал грамоту о разделении прерогатив, согласно которой его сын получил право предоставления судебных, духовных и светских должностей и возможность управления Великим княжеством литовским. Но чтобы не потерять совсем бразды правления, король ввел специально для себя титул верховного князя.