Майор вопросительно, но совсем не строго, а с плохо скрываемой нежностью, взглянул на Верочку. Та взяла миниатюрными пальчиками листок, исписанный минуту назад, и зачитала:

«Крылья являются собственностью гражданина Нистратова Е.Н. и такой же неотъемлемой частью его организма, как, например, глаза, руки, или орган размножения».

– Нистратов, это который? – уточнил майор.

– Вон тот. – Верочка указала на притаившегося с края скамьи мужчину.

– Так-так, – Загробулько улыбнулся, – орган размножения, значит…

– Именно! – тревожно подтвердил похожий на птицу арестант.

Загробулько недобро скосился на него.

– Телебашня ваших рук дело? – спросил прямо в лоб милиционер.

– Отчасти, – ничуть не пугаясь, признался лысый в пиджаке.

– И банк вы ограбили? И самолёт угнали? – подозрительно прищурился майор.

– Банк? Нет, не мы, – с сожалением ответил обладатель фальшивого паспорта. – И к самолёту отношения никакого не имеем…

– Его, кстати, никто не угонял, – вставил веско лысый. – Самолёт, если так можно выразиться, был спасён от катастрофы. Но это вовсе не мы. Зачем нам нарушать ход событий? Самолёт должен был разбиться, пассажиры погибнуть, а телебашня как стояла, так и должна была стоять.

– Значит, должен был разбиться, но не разбился… – пробубнил майор, посматривая на арестантов хмуро. Тот, которого объявили хозяином крыльев, был самым напуганным. Он сидел, вжавшись в стену, и походил на невыспавшегося студента, не знающего урок. Арестант словно прятался от проникновенного взгляда майора.

– Значит, крылья ваши? – обратился Загробулько непосредственно к нему.

Тот с минуту сидел молча, рассеянно глядя в пространство, потом внезапно, будто вспомнив что-то очень важное, откашлялся, утвердительно кивнул, но ничего не произнёс.

– И вы что же, – усмехнулся майор, чувствуя, что нашёл клиента, которого надо «жать», – летать умеете?

Нистратов боязливо покосился на своего лысого товарища. Лысый сделал какой-то едва заметный знак и слегка подтолкнул плечом. Снова откашлявшись, задержанный обладатель крыльев кивнул, опять ни слова не произнеся.

– Немой, что ли?

– Вовсе нет. Но молчанием он выражает протест в связи с необоснованным задержанием, – заступился за товарища птиценосый. – И он не обязан отвечать на ваши вопросы!

– Выходит, ваша троица была в тот раз на передаче? Этот, значит, ангела изображал, – Загробулько вытянул короткий пальчик в сторону Нистратова, – летал по студии, на крыльях. Так? А кто же тогда из вас выступал в роли холодильника?

– Повторяю, это были не мы, – спокойно ответил лысый.

– Значит, ваши сообщники?

– Нет. Я бы не назвал их нашими сообщниками.

– Но ведь ангел-то был? – Загробулько сам удивлялся вылетающим из его рта вопросам. – Это сотни людей могут подтвердить.

– Несомненно, ангел был, – согласился лишённый волос арестант, – но это другой ангел.

– Другой? А вы, значит, тоже ангел? – Майор перевёл взгляд на совершенно бледного Нистратова. Вид у того был странный. Казалось, он случайно попал в компанию умалишённых, обсуждающих захват власти в галактике.

– Я не уверен… – начал задержанный владелец пернатых приспособлений, но его прервал лысый в пиджаке, явно старший из троицы.

– Он ангел, но в прошлом. Сейчас такой же, как вы, обыкновенный смертный. Почти такой же…

Тут Загробулько увидел, что Верочка тщательно записывает бредоподобный допрос, посматривая на дискутирующих блестящими глазками, в которых он уловил искры детского восторга. Она была словно маленькая девочка, увидевшая перед собой оживших сказочных персонажей.

– Вера Степановна, – стараясь придать официальности голосу, нахмурился Загробулько, – не стоит…

– Мне нетрудно, – отмахнулась она. Получилось у неё это так непосредственно-сексапильно, что Загробулько с минуту стоял, словно контуженный у зеркала, вспоминающий, кто он такой и зачем, собственно, здесь находится.

– Тогда, может, вы знаете того ангела? Или его сообщников? – продолжил Загробулько, вновь повернувшись к задержанным.

– Возможно, – подтвердил лысый главарь.

– И кто же они? – заинтересовался майор, прищурившись.

– А вы их арестовать намерены?

– Именно!

– Тогда я вам не скажу, – заключил пленённый милицией обладатель красного пиджака.

Майор молча уставился на допрашиваемого, и получил в ответ взгляд властный и насмешливый. Но теперь майор чувствовал, что наконец-то у него в руках оказались те, кто напрямую связан с невероятными событиями последних дней. И это его несказанно воодушевляло. Эти трое совершенно точно знали что-то.

Майор положил крыло обратно в сумку и увидел, как нечто поблёскивает на дне. Он вытащил предмет, завёрнутый в упаковочную бумагу. Один край отогнулся, и была видна чёрная гладкая поверхность, отражающая падающий в окно свет.

– А это что? – задал вопрос Вифа Агнесович, взвешивая в руке прямоугольный предмет. Весом тот был никак не меньше трёх килограмм. А может, и больше.

– Кирпич сознания. Пожалуйста, будьте с ним аккуратнее, Вифлеем Агнесович, – ответил Егор Фалкон.

– Кирпич со… – но тут Загробулько понял, что задержанный гость из Сочи назвал его по имени, – …э-э-э, вы откуда… вы как сказали?

– Вас ведь Вифлеем зовут?

– Да, – опешил майор.

– Хорошее имя, – похвалил арестант, кивнув носом-клювом.

Майор непонимающе взглянул на Верочку, но та удивлённо закачала головой, отрицая своё участие в информировании преступного элемента:

– Я не говорила…

– Выше имя на доске почёта написано, а рядом фотография в рамке, – улыбнувшись, объяснил задержанный, – а вы что подумали? Что я мысли ваши читаю?

Майор не нашёлся, что ответить, а только судорожно припомнил, висит ли, в самом деле, его фотопортрет в коридоре на доске, где помещают отличившихся по служебной линии. И вспомнил, что действительно висит. Должен висеть. Фотографироваться Вифа Агнесович не любил и рассматривать свои фотографии тоже, а потому, вероятно, старался из памяти сей факт стереть, как вызывающий в душе тоску и саморазочарование.

– Кирпич сознания, говорите, – продолжил майор, манипулируя увесистым предметом, – и зачем он?

– Понимаете, человеческое сознание – сложнейший механизм. Можно сказать, это целый мир, вселенная, не ограниченная ничем. Это, конечно, в изначальном состоянии. Только представьте себе, какое количество людей живёт в мире. И каждый – вселенная! Может быть, больше, чем вселенная. Вселенные разные, уникальные и непохожие, населённые образами утопическими и абсурдными, необъяснимыми ни для кого, кроме самого человека, в чьём сознании они существуют. Представляете?

– Э-э-э… представляю, – озадачился милиционер, косясь на сослуживицу, тоже, вероятно, силящуюся представить себе картину, рисуемую задержанным кавказцем.

– Так вот. Как вы думаете, что нужно сделать, чтобы люди, столь изначально не похожие друг на друга, могли сосуществовать? – прищурился Фалкон.

– Что?

– Не знаете?

– Нет, не знаю, – согласился милицейский работник.

– А ответ прост. Нужно ограничить сознание. Усреднить образы и привести их к чему-то одному. Сделать так, что бы они стали всеобще понятны. Адекватны для каждого. Для большинства. Проще говоря, из миллионов миров нужно скомпоновать один мир, в котором каждому жилось бы более-менее комфортно. Согласитесь, трудная задачка?

– Вы к чему ведёте? Вы мне свои догадки об устройстве мира сейчас высказываете?

– Это, уважаемый Вифлеем Агнесович, не мои догадки, это истина. Так устроен этот мир.

– Хорошо. Предположим, что это так, – согласился Вифлеем, присаживаясь за стол, – предположим, вы серьёзно это говорите. Но вы так и не сказали, зачем этот кирпич? И почему «кирпич сознания»?

– Так он же и объясняет, – перебил майора лысый главарь, – нужно из множества, невероятного множества миров, создать один! Приемлемый для всех. Для этого существует некая стена, называемая «Стеной сознания», которая ограничивает вселенные, проецируемые каждым человеком, объединяя некоторые ключевые образы и комбинируя из них тот мир, в рамках которого ВЫ, – лысый сверкнул глазами, – живёте!