Лавандышева прошла. Не разуваясь, она продефилировала в гостиную, увидев, что всё вокруг заставлено бутылками из-под алкогольных напитков, немытой посудой, окурками и прочими непотребностями, сопровождающими запой.
– Водку будешь? – поинтересовалась у подруги Вознесенская, возникнув в комнате.
– Ты что! Ты больная? – удивилась певица.
– А что?
– Не знаешь, что ли?
– Чего?
– Что водку пить нельзя?
– Это почему ещё? – деловито поинтересовалась Эллада. И словно в доказательство, что водку пить не только не нельзя, а наоборот, можно, прошла к бару, налила полный фужер, предназначенный скорее для шампанского, и, приподняв платок, влила в себя новую порцию.
– Элка, ты что! – Подруга задрожала, округлив глаза до размеров бильярдных шаров. – Ты знаешь, что с теми, кто водку пьёт, происходит? Сама же журналистка, газет, что ли, не читала?
– Не-а!..
– Помнишь моего политика?
– Это который? Тот, что из «Партии разногласия»?
– Нет, – отмахнулась Катерина, – другой, из административного корпуса.
– А-а-а-а, – Вознесенская вспомнила, – он у меня на передаче был, рассказывал о… – но о чём рассказывал политик, Эллада не вспомнила. У неё снова зачесался пятачок, требуя добавки, и она потянулась за новой порцией. – Как его звали-то?
– Валерий Дмитриевич Гомнюк.
– Ну и что он?
– Мы с ним в субботу встречались у меня дома. Всё как полагается: цветы, закуска…
Эллада под тканью платка порозовела, подрагивая свиным носиком в предвкушении повествования интимного характера.
– Ну, и Валерка, как обычно, выпил слегка, – продолжала Лавандышева, её взор затуманился, словно она снова погружалась в события того дня, – я в это время с Фарухом по телефону разговаривала, а когда повернулась… – тут в глазах певицы застыл испуг, и она, сделав долгую трагическую паузу, выдохнула: – он превратился!
– В кого? – визгливо вскрикнула Эллада, уронив только что налитый бокал.
– В свинью!
– Как, и он? – Глаза тележурналистки подозрительно заметались.
– Не только он, все, кто водку пьёт, превращаются…
– А ты чего же? Ты чего не превращаешься? – злобно прохрипела Вознесенская.
– А я не пью! – гордо заявила звезда эстрады.
– Врёшь!
– Нет, не вру. Что я, дура, что ли, пить? Чтобы в свинью превратиться? – брезгливо заявила Лавандышева, не подозревая, что обидела подругу смертельно.
– Да ты же беспробудно жрёшь! Не просыхая! – закричала взбешённая Эллада, колебля дыханием платок.
– Когда это было, я теперь себя в форме держу…
На самом деле Лавандышева перестала потреблять именно в тот самый момент, когда её любовник Гомнюк обернулся хряком. Не желая следовать его примеру, Катерина в панике вылила весь имеющийся дома алкоголь в раковину, словно какую-то отраву.
– А это ты видела? – демонически изрекла Вознесенская и сорвала с лица ажурный платочек, предъявив подруге блестящий, покрытый испариной пятачок.
Лавандышева испуганно вскрикнула и попятилась, неловко спотыкаясь о разбросанные по ковру бутылки. Злобная, уродливая гримаса подруги заставила её сердце сжаться до размеров невызревшей сливы. В голове тревожной мембраной запульсировал страх.
– Что, нравится? – истерически хрюкнув, поинтересовалась перевоплощённая телезвезда.
С зажатой в руке початой бутылкой она наступала на певицу, и в глазах её блестел сумасшедший огонёк. Вид её был ужасен. Так, наверное, мог бы выглядеть маньяк-потрошитель, приближающийся к жертве. Отступающая Катерина задела журнальный столик, с которого, звеня, посыпалась грязная посуда, споткнулась и, подвернув ногу, упала на пол.
Вознесенская в этот момент, словно хищник, воинственно взвизгнула и набросилась на подругу, вцепившись той в волосы. Завязалась борьба. Лавандышева, напуганная до смерти, извивалась глистой, пытаясь укусить атакующую стерву, но та не давалась. Злобно хрюкая, обдавая певицу невозможно зловонным перегаром, Эллада пыхтела, жилистая и жёсткая, словно пружина, вжимая подругу в ковёр. В ней проснулись неведомые силы, и в какой-то момент она сломила сопротивление певицы, зажала той нос и вставила в распахнувшийся за глотком воздуха рот горлышко бутылки. Водка стремительно потекла внутрь Лавандышевой, и та рефлекторно проглотила её, поперхнувшись.
Сипя от ужаса, Катерина таращилась на дрожащее свинское рыло подруги и ощущала, как водка, пройдя по пищеводу, растекается тёплым воском в желудке.
– Сука! – прохрипела звёздная певица.
– Сама ты сука! – Эллада победоносно ослабила хватку. – Сука и свинья!
В домике
– Иван Афанасьевич, к вам посетители, – прозудел в селекторе голос секретарши Зины, – пускать?
– Кто такие? – насторожился начальник.
– Первый раз вижу. Говорят, по поводу переговоров на самом высоком уровне.
– Переговоров? – На минуту начальник замолчал. – Пусть пройдут.
Посетители, молодой человек и морщинистый старик, двинулись к двери начальника треста. За ними, ранее не замеченный секретаршей, появившийся словно из ниоткуда, величественно шествовал огромный пятнистый пёс.
– С собакой нельзя! – закричала Зиночка, испугавшись невесть откуда взявшегося зверя. Четвероногий посетитель остановился и замер, глядя огромными глазами на девушку.
– Уберите животное, – пискляво приказала служительница офиса. Но никто её не послушал. Совершенно по-человечьи собака встала на задние лапы и подошла к секретарше, покачивая хвостом. Зина ошалело отпрянула, врезавшись в стену, с которой шумно упал календарь. Пёс же, став ростом метра под три, остановился у парапета конторки, протянул лапу и завладел кофейной чашкой секретарши.
– Фу! Фу, нельзя! – вскрикнула Зина, выпучив глаза.
Однако пятнистый зверь, игнорируя запрет, саркастически ухмыльнулся и, как ни в чём не бывало, изящно отхлебнул дымящийся напиток, не по-собачьи вытянув нижнюю губу. Видно, кофе ему понравился, потому что он, раскрыв чудовищно огромную пасть, отправил в неё саму чашку и, похрустев стеклом, спокойно проглотил. Зина упала без чувств, а троица отправилась в кабинет гендиректора.
– Добрый день! – поздоровался старик, первым войдя в кабинет. За ним следом вошёл красивый молодой человек с пятнистой собакой.
Иван Афанасьевич Берг подозрительно осмотрел гостей и изумился крайне, увидев здоровенную псину.
– Это что? – брови его приподнялись, а папахоподобная шевелюра, казалось, съехала на затылок.
– Вы о чём? – хитро прищурился старик.
– Собака ваша? – громыхнул Берг тревожно.
– Он с нами, – согласился молодой человек, погладив пса.
– Вам здесь что, балаган? – брызнул директор треста из-под густых усов. – Вы в своём уме? В кабинет с животными?
– То есть, вы хотите сказать, что в кабинет животным нельзя? Однако сами сидите в кабинете? Следовательно, животным не являетесь? – поинтересовался старик, задумчиво осматривая обескураженного начальника. – Тогда кто же вы? Какое существо?
– Убирайтесь! – гаркнул Иван Афанасьевич страшно, словно врезавшийся в айсберг танкер. Это, однако, ничуть не испугало посетителей, а даже раззадорило. Пёс снова, как и в приёмной, встал на задние лапы, коснувшись кончиками ушей навесного потолка, и гавкнул. Гавкнул так, что от мощнейшей звуковой волны начальнику стало нехорошо, а в ушах загудело, словно рядом взорвался фугас. Берг побледнел и вжался в кресло.
– Вы не ответили на вопрос, – напомнил старик.
– Я – я – я, – начал, заикаясь, Берг, – я – человек, – пропищал он. – Я директор треста!
– Верно, вы человек – один из видов многообразной фауны планеты. В сущности, такое же животное, как и любое другое существо, движущееся по нити событий от рождения к смерти, правда, наделённое уникальным сознанием. И то, что вы директор, тоже верно. Поэтому, собственно, мы к вам и пришли. Нам нужен ваш офис.
– Мой офис? Зачем? – Иван Афанасьевич с ужасом косился на собаку, которая без приглашения уселась на стул возле стены и положила по-ковбойски лапу.