ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Крупная промышленность при Петре Первом

Великая реформа Петра Великого, которая вывела Россию «из небытия в бытие», представляет собой, по словам Соловьева, великий подвиг, огромный, всесторонний переворот, сопровождающийся крупными всемирно-историческими последствиями и заложивший новые начала во всех сторонах внутренней жизни народа^{710}. Петр «взял из старой Руси силы, верховную власть, право, сословия, а у Запада заимствовал технические средства для устройства армии, флота, государственного и народного хозяйства, правительственных учреждений» и все же произвел «коренной переворот», или «скорее потрясение; оно было революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и по впечатлению, какое произвело на современников». Впечатлительным иностранцам «Россия представлялась как бы одним заводом; повсюду извлекались из недр земных сокрытые дотоле сокровища; повсюду слышен был стук молота и топора; отовсюду текли туда ученые и всяких званий мастера с книгами, инструментами, машинами, и при всех этих работах виден был сам монарх как мастер и указатель. Но даже иноземцы, недоверчиво смотревшие на промышленные усилия Петра, признавали, что при множестве лопнувших предприятий некоторые производства не только удовлетворяли внутренний спрос, но и снабжали заграничные рынки, например, железом, парусиной»^{711}.

Однако насколько подготовлена была та почва, в которую бросались эти новые семена? Впервые поставил этот вопрос Корсак в своей замечательной книге «О формах промышленности» и пришел к отрицательному выводу. «Самое важное условие для развития фабричной промышленности в стране, — говорит он, — есть подготовка значительной части населения к роли искусных и дешевых работников… Россия в эпоху Петра находилась в положении, далеко не благоприятном для введения в ней фабричного или мануфактурного способа производства. Петр между тем хотел перенести на русскую неподготовленную почву мануфактурную деятельность в полном и целостном ее объеме. Он разом захотел ввести у нас почти все отрасли промышленности, существовавшие в то время на Западе. В одно и то же время нужно было и подготовить работников, и основывать фабрики, и открывать сбыт для их произведений. Средства, которые избрал Петр для исполнения своих планов, заключались большею частью в тех мерах и той регламентации, которые были произведением меркантилизма на Западе»^{712}.

Корсак находит, что «самый прямой и естественный переход к фабричной и мануфактурной форме производства должен бы состоять в соответственной организации тех местных и наиболее распространенных промыслов, изделия которых прежде имели довольно обширный сбыт… Вместо того чтобы простых сельских ремесленников, которые до сих пор работали на продажу в свободное время самостоятельно, делать фабричными работниками, было бы гораздо лучше сделать их самих фабричными предпринимателями, — и вместо того, чтобы строить на счет казны фабрики и отдавать их потом купцам и помещикам, не лучше ли было бы отдавать их целым местностям, которые были заняты тем же промыслом при помощи домашних простых орудий… Новая форма промышленности была решительно противоположна всем народным привычкам и формам жизни»^{713}.

Эта мысль — что Петр направил развитие нашей промышленности по ложному пути, придал ей искусственный характер насаждением крупного производства, повторялась затем многократно. Ярким выразителем ее, хотя и в несколько видоизмененной форме, является П. Н. Милюков. Он касается этого вопроса уже в своем «Государственном хозяйстве в России в первой четверти XVIII ст.». «В необходимости целей, — читаем здесь, — в которой сомневались современники Петра, было бы теперь поздно и бесполезно сомневаться; относительно своевременности их постановки могут быть, к сожалению, два ответа, смотря по тому, будем ли мы их рассматривать по отношению к внутреннему или внешнему положению России. По отношению к внешнему положению России своевременность постановки этих целей доказывается уже их успешным достижением… По отношению к внутреннему положению ответ на вопрос должен быть отрицательный. Новые задачи внешней политики свалились на русское население в такой момент, когда оно не обладало еще достаточными средствами для их выполнения. Политический рост государства опять опередил его экономическое развитие… Ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы»^{714}.

Указывая на то, что на Западе «домашняя форма промышленности мало-помалу превратилась в чисто капиталистические формы», в другом своем сочинении тот же автор противопоставляет Западу Россию, где «мануфактура и фабрика не успела развиться органически, из домашнего производства, под влиянием роста внутренних потребностей населения», а «создана была впервые правительством, которое руководилось при этом как своими нуждами (например, в сукнах для армии), так и теоретическими соображениями о необходимости развития национальной промышленности… Старинные русские кустари при этом были забыты и новая форма производства перенесена с Запада готовою. В стране без капиталов, без рабочих, без предпринимателей и без покупателей эта форма могла держаться только искусственными средствами и привилась лишь благодаря продолжительному и усиленному покровительству. Рабочие даны были фабрикантам даровые в лице приписанных к заводам крепостных (так называемых поссессионных крестьян). Покупатели даны были обязательные, так как фабрики получили монополию на производство, а однородные иностранные продукты были обложены тяжелыми ввозными пошлинами». И результат все же получился слабый. При поверке в 1730 г. многие фабриканты оказались «подложными», а в 1744 г. «за неразмножением фабрик и за худым мастерством сделанных на тех фабриках товаров» закрыты были 44 фабрики; немало предприятий закрылись и сами собой^{715}.

Против этих взглядов решительно выступил М. И. Туган-Барановский. Он исходит из того факта, что «Петру несомненно удалось вызвать у нас крупное производство» — это подтверждается количеством и размерами возникших при Петре фабрик; о дальнейшей их судьбе, о «подложных» фабриках он не упоминает. Возвращаясь, таким образом, к старому, приведенному выше взгляду об огромном значении деятельности Петра в области создания нашей промышленности, Туган-Барановский, однако, в отличие от указанного направления не ограничивается констатированием факта, а старается показать, что «случайные личные воззрения Петра и его преемников» отнюдь не играли решающей роли в истории нашей промышленности. Он пытается установить, что хотя в «допетровской Руси не существовало промышленного капитализма, но был развит торговый капитализм… концентрация торгового капитала, наблюдавшаяся в допетровской Руси, была вызвана не правительственными мероприятиями, а естественной эволюцией торговли, преимуществами крупной торговли перед мелкой». Дело в том, что «ничего не может быть ошибочнее представления о Московской Руси, как о государстве исключительно земледельческом, почти не имевшем торговли. Наоборот, всех иностранцев, приезжавших в XVII веке в Москву, поражало развитие торговли в этом городе и вообще склонность русских к торговле». Мало того, торговый капитал успел к этому времени проникнуть и в область промышленности. «Уже в XVII веке кустарь был в руках торговца, владевшего рынком», «торговец являлся необходимым посредником между производителем (в огромном большинстве случаев деревенским кустарем) и потребителем»^{716}. Этот-то торговый капитал, — по мнению М. И. Туган-Барановского, — и явился базисом, на котором основалось крупное производство в эпоху Петра». Но «торговец отнюдь не обнаруживал наклонности делаться самостоятельным предпринимателем и обращать своего поставщика-кустаря в наемного рабочего, работающего в мастерской хозяина». Перемена произошла лишь благодаря тому, что на сцену выступил новый фактор — государство. Последнее нуждалось в целом ряде предметов вооружения, обмундирования и т.д., и самые крупные фабрики и заводы — оружейные, пушечные, литейные заводы, суконные, парусно-полотнянные, писчебумажные фабрики — поставляли свои изделия исключительно или главным образом в казну. «Итак, — заключает он, — хотя без мер, принятых Петром, крупное производство не имело никаких шансов развиться в тогдашней России, эти меры имели успех лишь вследствие подготовленности русской экономической почвы к новым формам промышленности». Да и самая «промышленная политика Петра совершенно не была случайна, диктовалась экономической необходимостью. Промышленное производство России по западноевропейскому образцу было так же необходимо, как и переустройство ее армии на европейский лад. Для того чтобы успешно вести войну, требовались не только обученные солдаты, но также и пушки, ядра, порох, оружие, солдатское сукно, полотно» и т.д. Наконец, если «крупное производство возникло в России под непосредственным влиянием правительства», то это вовсе не является чем-либо характерным именно для русской промышленности, ибо не существует ни одной страны в мире, на Западе или на Востоке — все равно, где капитализм развился бы без деятельной поддержки правительства. Об «искусственности» русского капитализма, таким образом, говорить не приходится^{717}.