На то, откуда она берется умные люди нашли ответ. Они говорят, что любовь - это Бог, (и пусть каждый понимает как хочет), а вот что нам с нею делать... Опыт показал, что сделать с ней ничего нельзя. С ней можно только смириться.

  "А любовь ли это? - порою думаем мы, подперев ладонью подбородок, в тягостных муках, - Любовь ли то, что я чувствую сейчас?"

  А знаете, все может быть! Может быть и правда это она!..

  В таком случает позвольте вам посочувствовать.

  Чем дальше уходил Гарик от уютного частного ресторанчика, который покинул в безумной и заранее обреченной на провал попытке освобождения, тем лучше он себя чувствовал. У него прям таки выросли крылья за спиной. Он не догадывался, что это временное облегчение страданий, которое бывает у больных перед смертью. Он даже не догадывался, что вообще болен.

  Только в тот момент, когда он протягивал руку к кнопке звонка, странная мысль мелькнула в его голове, вернее, это были обрывки мыслей - мыслеобразы.

  "Скрип...

  Осень...

  Гнилые листья...

  От чего бежать, а главное - куда?..."

  6

  Благонамеренные граждане спят, и изнасилованный ими мир ускользает от их строгого надзора и становится таким, каким замышлен Творцом. Преображаются и сами граждане - ночь скрывает их постыдные тайны, то, что они сами считают неприличным, непристойным и смешным, и под покровом ночной темноты они позволяют себе немного побыть смешными.

  Ночью Дима тоже позволял себе быть смешным, а утром делал вид, что ничего не помнит. У него это хорошо получалось.

  Благонамеренные граждане спят. И если бы вдруг наступила вечная ночь и они, ничего не подозревая, остались бы в своих снах навечно, ничего не изменилось бы для них. Они не умели пользоваться данной им жизнью, и она пылилась у них на полочке, как дорогой сервиз, который выставляют на стол только по о-очень большим праздникам.

  А ведь потом обижаются на кого-то. Глупо, невыразимо глупо с их стороны...

  Нестор не относился к благонамеренным гражданам, поэтому он не удивился позднему визиту Гарика.

  - Малыш! Откуда ты? Какими судьбами? - эхом разнёсся по этажам спящего дома его радостный вопль, - Вот, тапочки надень, - засуетился он, захлопывая дверь.

  - Я голодный, - предупредил его Гарик.

  - В таком случае тебя ждёт ба-альшой бифштекс.

  Нестор стоял перед мальчиком взъерошенный, в накинутом наспех халате, глаза его растроганно блестели, и был он как всегда чрезвычайно миловидным и кокетливым - всё тот же Нестор.

  Гарику вдруг показалось, что он не видел его целых сто лет - долгих сто лет. Он тоже невольно растрогался. Он щёлкнул Нестора по носу, выразив таким образом свою нежность.

  - Чёрт возьми, ты совсем не изменился...

  С ума сойти как много произошло с тех пор, как они виделись в последний раз. И так странно было видеть его сейчас - словно вернулся в прошлое. И как будто не было этих ста лет, наполненных бурными событиями.

  - А ты изменился, - грустно вздохнул Нестор.

  - Постарел? - услужливо подсказал Гарик .

   Нестор попытался подобрать подходящее выражение, и на лице его отразилось столько школьнического усердия, что Гарик невольно захихикал. Нестор покачал головой.

  - Трещина какая-то появилась в тебе...

  - Что?! Где?.. - Гарик оглядел себя с преувеличенным вниманием.

  Нестор посмотрел на него с укором.

  - В глазах что-то такое появилось, знаешь - в них силуэты зыбкие растений и мачты затонувших кораблей...

  - А ты не бредишь ли, друг мой? Ты меня пугаешь... - с опаской выдохнул Гарик.

  - Господи, ну почему надо мной все издеваются?! Все кому не лень! - с чувством воскликнул Нестор.

  - Ты располагаешь к издевательствам. У тебя слишком мягкий и податливый вид, - позлобствовал Гарик .

  - Ну ладно-ладно, - уныло протянул Нестор, - А как у тебя дела-то? С тобой всё в порядке? - спохватился он.

  - Да нет конечно! - трагически молвил Гарик, - Никто меня не любит и все меня ненавидят - всё как всегда... Ты, надеюсь, приютишь меня по старой памяти?

  - Ну конечно!

  - А как возлюбленный Дима? Помидоры вашей любви ещё не завяли?

  - Т-ш-ш... - Нестор выразительно округлил глаза, прижимая палец к губам.

  - Понятно, - усмехнулся Гарик.

  Не завяли.

  - Иди на кухню, я сейчас!

  Гарик насмешливо посмотрел как Нестор упорхнул в спальню и пошлёпал в слишком больших для него тапочках на кухню, переставляя ноги как лыжник, неожиданно оказавшийся на песчаном пляже.

  - Кого это чёрт принёс в такую пору? - мрачно поинтересовался Дима, приподнимаясь на локте.

  - Это Гарик, - улыбнулся ему Нестор. Он присел на постель и чмокнул Диму в щёчку.

  - Какой ещё Гарик! - с досадой воскликнул Дима, отводя от своего лица его руку.

  Нестор не расположен был обижаться, в отместку он взлохматил Димины волосы, потом, приглаживая их, нежно сказал:

  - Ну тот мальчик, который жил у меня - помнишь?

  - Ну и чего ему надо? - Дима понял, что сопротивляться бесполезно и позволил Нестору делать всё, что он хочет, - Он что - с ума сошёл ходить в такое время в гости?

  - Ну он не в гости... - уклончиво ответил Нестор, проводя пальцем по его губам, - У него опять какие-то проблемы, и он останется здесь на ночь.

  - Что?!

  - Успокойся, Дима, - развеселился Нестор, - Он не храпит, не разговаривает во сне и не страдает приступами лунатизма.

  - Ну ты что - действительно не понимаешь?! - раздражённо воскликнул Дима.

  - Чего? - печально спросил Нестор.

  Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, потом Дима демонстративно рухнул на подушку, а Нестор тихо вышел.

  Дима сам толком не смог бы объяснить, чем не устраивало его присутствие Гарика. На самом же деле всё было просто - присутствие кого-то третьего заставляло подумать о том, как ты выглядишь в глазах этого третьего - кем ты выглядишь - заставляло осознать себя и признать себя в том самом качестве, в каком выглядишь.

  Но не мог же Дима добровольно признать самого себя педерастом!!! То есть не мужчиной, отщепенцем, чем-то вроде отвратительного, грязного бомжа, над которым даже хлипкие мальчишки имеют право издеваться! Стоило ему на мгновение увидеть себя глазами Макса - всех обывателей этого района, этого города, этого мира, как ему хотелось "уколоться и упасть на дно колодца, и пропасть на дне колодца"...

  Жаль, оч-чень жаль, что нельзя прожить жизнь в состоянии младенческого не различения добра и зла, жаль, что нельзя не делать выбора.

  Внезапно в голове Димы с поразительной осязаемой реальностью зазвучал звонкий мальчишеский голос, произносящий дурацкую бессмысленную, а теперь вдруг обретшую странный глубокий вселенский смысл считалочку. Голос из детства, может быть голос его самого:

   Родина или смерть?

   Чет или нечет?

   Быть или не быть?

   Ты за веревку или за канат?

   Ты за большевиков или за коммунистов?

   Ты за советскую винтовку или за фашистский автомат?

  С первого взгляда казалось, что Дима плыл по течению, что он ни о чем не думал, что он принял навязанное ему положение вещей, смирился с ним и с той дорогой, на которую его поставили. На самом деле это было не так. Да, пожалуй, в Германии он действительно не особенно задумывался над тем, что делает (что позволил с собой сделать), в конце концов у него было оправдание - он приносил себя в жертву бизнесу. Но потом, когда они летели в самолете на родину, когда все вокруг спали и Нестор тоже - тут, рядом, на соседнем сидении - он смотрел в черное окно иллюминатора и размышлял о том, что будет. Что ему следует сделать, когда они прилетят.

  Он уже знал, что не хочет разрывать связь с Нестором и придумывал себе новое оправдание.

  Дима не был романтиком, он был очень прагматичным человеком и умел взвесить все за и против. Как никогда в жизни своей он не испытывал влечения к мужчинам, он и сейчас его чувствовать не стал. Нестор... во-первых, если уж на то пошло, Дима не считал его мужчиной. Так, нечто странное и непонятное. И в отношении к нему однозначно определиться было вообще невозможно. Дима его не любил (впрочем, он никогда никого не любил) и однако же что-то в нем тянулось к нему. Иногда даже его тело вызывало желание дотронуться, приласкать (это случалось редко в те моменты, когда приходило время удовлетворить похоть и было по сути все равно с кем) чаще же всего тело Нестора было ему отвратительно до тошноты, просто потому, что это было мужское тело и все вопиюще мужское бросалось в глаза и казалось омерзительным.