Ему было тогда лет шесть. Единственное лето в деревне без матери...

  ... А что было бы, если бы остаться здесь жить? Навсегда? Просыпаться в этой постели каждое утро вот так, рядом с этим мужчиной? Ведь тебе нравится, когда о тебе заботятся, ведь тебе нравится сознание того, что ты не просто предмет для удовлетворения сиюминутной похоти. Кто тебе снился во сне, кто тебе грезился, когда ты смотрел в глаза мужчинам, которые... которые явно не являлись мужчинами твоей мечты?

  Кого ты ждал?

  Разве тебе не понравилось то, как он говорил (КАК он говорил!) эти самые обычные вроде бы слова "мой мальчик". Сердце таяло. С чего бы это?

  "Любовь такая недолговечная штука, - подумал Гарик, - Надо пользоваться ею, пока она есть. Не думать больше ни о чем и отдаваться моменту. Любви нет ни в прошлом, ни в будущем, она есть только в сейчас..."

  Когда-то Гарик поставил на первое место в своей жизни свободу. Полную и безусловную. Тому, конечно, были причины, но этот принцип очень мешал ему сейчас признаться себе в том, что он может испытывать желание жить с кем-то достаточно долго.

  Гарик осторожно выбрался из объятий Шершунова, тот даже не пошевелился. Устал бедненький, не привык к таким ночам, и в самом деле, ведь уснули они когда уже почти рассвело.

  Несколько мгновений Гарик смотрел на него, потом ему стало скучно и он, наклонившись, коснулся кончиком языка его губ, раздвинул их, проник за неплотно сжатые зубы... в тот же момент был схвачен и опрокинут на подушку.

  Как необыкновенно и странно было это ощущение. Он - здесь и сейчас уже совсем взрослый и, одновременно, он - такой как был в свои шесть лет в деревне у бабушки. Солнечные зайчики... нежные и сильные руки... беззаботная радость жизни.

  В доме Шершунова помимо хозяина и Вячеслава Яковлевича Рабиновича проживал повар Андрей Алексеевич, человек одинокий, с весьма причудливым характером, любящий вкусно и разнообразно готовить и ценимый за это. Кроме того, каждый день с утра приходила женщина средних лет, живущая в деревне неподалеку (в пятнадцати минутах ходьбы, если быть точнее) Лидия Михайловна, которая... которая была просто домоправительницей и властительницей над всеми живущими в нем мужиками. Кроме того была Наташа, женщина лет тридцати, няня Нюмочки, трехлетнего сына Рабиновича. И, наконец, были трое охранников - Вадик, Рома и Саша, а так же шофер Ванечка.

  Все это Гарик выяснил, когда вышел из комнаты ближе к двум часам, движимый голодом. (Шершунов оставил его вот уже полчаса как, сказав, что пойдет выяснить чем их будут кормить на завтрак и пропал).

  Завернувшись в огромный шершуновский халат и погрузившись в его же огромные тапочки, Гарик вышел в коридор. Первым, кого он увидел, был Нюма, катающийся на яркой желтой машине странной формы с синей лампочкой на крыше, второй была Наташа, идущая вслед за ребенком с прижатой к груди книжкой в мягкой обложке.

  Первое знакомство с Нюмой ознаменовалось тем, что тот врезался в Гарика на своей странной машине и завопил:

  - Уйди!

  - Нюма, перестань немедленно! - грозно воскликнула Наташа, оттаскивая машину чуть назад и разворачивая ее в обратную сторону.

  - Я хочу туда, - хныкал Нюма.

  - Нет, ты поедешь обратно!

  В интонации голоса няни, а так же в выражении ее лица, когда она кинула мимолетный взгляд на Гарика было что-то от мистического ужаса, словно ребенок заехал на запретную территорию, где водятся чудовища, способные его пожрать. У Гарика, по крайней мере, сложилось именно такое впечатление.

  - Я не кусаюсь, - сказал он, помешав своим высказыванием Наташе уйти, как раз в тот момент, когда она уже собиралась это сделать.

  Наташа обернулась, и Гарик невольно улыбнулся, увидев на лице ее всю гамму чувств и сомнений по поводу того, как с ним, Гариком, обращаться.

  - Чьё дитё? - вопросил Гарик, решив облегчить ей муки.

  Наташа сказала чьё дитё, и в конце концов они даже весьма мило побеседовали. Беседа поначалу была несколько односторонняя - Гарик задавал вопросы, а она отвечала, но потом Наташа разговорилась и стала изъясняться достаточно пространно. Все-таки ей было скучно, и она не прочь была поболтать.

  Дитё в это время самостоятельно развернуло свой транспорт и поехало-таки туда, куда намеревалось первоначально.

  - Жена Вячеслава Яковлевича умерла два года назад.

  - От чего?

  - Кажется, у нее был рак. Слишком поздно обнаружили и лечение не помогло. Потом Вячеслав Яковлевич переехал с Нюмой сюда.

  - Это Рабинович ему такое имя придумал? - спросил Гарик, провожая взглядом исчезающий за поворотом желтый автомобиль.

  - Не знаю. Наверное. Обыкновенное еврейское имя. Наум.

  - Дурацкое имя... Ты случаем не знаешь Женька где?

  Наташу несколько покоробило таковое наименование хозяина дома, но она постаралось, чтобы это осталось незамеченным.

  - Кажется, он в кабинете.

  - Что он там забыл?

  Наташа пожала плечами.

  - Вячеслав Яковлевич приехал. Дела какие-то.

  - Ах вот оно что! Похоже, я останусь без завтрака.

  Нюма появился из-за поворота и уже нарочно затормозил в Гарика.

  - Я тебя задавил, и ты умер, - сообщил он радостно.

  - Ну конечно.

  Гарик извлек его из машины и поднял на руки. Малыш был совсем не похож на отца, пока, по крайней мере. Он был пухлый, розовенький и носик пуговкой. Только глаза огромные и черные, как у Рабиновича, и ресницы длинные.

  Красивый мальчик.

  - Тебе нравится давить пешеходов?

  - Да!

  - Молодец, хороший мальчик, вырастешь достойным членом общества.

  Видимо, Нюму никто доселе не хвалил за садистские побуждения, поэтому он сразу проникся к Гарику теплыми чувствами.

  - Ты будешь со мной играть?

  - В жертву маньяка?.. Не знаю, не знаю, разве что после завтрака.

  - Завтрак уже был.

  - Это у тебя был. Меня никто не покормил.

  - Почему?

  - Я тоже хотел бы знать почему...

  Как раз в этот момент появился Евгений Николаевич, вероятно, чудом спасшийся из лап Рабиновича.

  - Прости, что я задержался. Завтрак готов уже.

  Наташа хотела забрать у Гарика Нюму, но тот не пожелал расстаться со столь неожиданно обретенной жертвой и, во избежание скандала, пришлось взять его с собой.

  - Надо купить тебе что-нибудь из одежды, - заметил Шершунов, когда они спускались, видя как бедный Гарик путается в полах его халата.

  - Ну если ты настаиваешь, - улыбнулся тот, - А вообще можно просто съездить в Москву и забрать кое-что.

  - Как скажешь.

  Дом Шершунова совсем не был похож на роскошные апартаменты новых русских. Весьма строгая обстановка, абсолютно без излишеств, и даже чувствуется вкус. Слегка средневековый стиль и мягкие сумерки даже когда солнце бьет в окна. Складывалось впечатление, что дом обустраивал не Шершунов, слишком разнилась вся обстановка с обстановкой в его спальне, где было светло, где повсюду лежали мягкие ковры, и все было приспособлено для удобства и комфорта.

  В гостиной, где с высокого потолка свисала тяжелая люстра, по стенам были развешаны лампы в виде подсвечников и всю стену занимал роскошный камин, был накрыт край длинного стола. На два прибора.

  - Я тоже буду, - заныл Нюма, когда Гарик собрался было поставить его на пол.

  Так он и остался сидеть у него на коленях, хрупая его тостом.

  - Похоже ты ему понравился, - констатировал Шершунов, - Вообще-то он не очень общительный ребенок, да и характер...

  - В папочку?

  Шершунов усмехнулся.

  - Надеюсь, он не станет на него похож, когда вырастет. Нюмочка, - наклонился Гарик к ребенку, - Ты папу любишь?

  - Прекрати, Гарик. - Шершунов несколько смущенно посмотрел в сторону двери.

  Гарик обернулся и увидел Рабиновича. Тот молча подошел к нему, забрал ребенка и ушел.

  - Пусти! - пронзительно вопил ребенок, вырываясь из отцовских рук, - Мы будем играть!