«В высших морских сферах весьма отрицательно относятся к седовской экспедиции. Это отрицательное отношение проявилось после того, как выяснилась вся несерьезность экспедиции. Передают, что морской министр на докладе о необходимости розысков Седова заявил: «Найти, арестовать, заковать в кандалы и привезти обратно». Может быть, слова министра выдумала досужая молва, но они во всяком случае довольно точно характеризуют отношение морских сфер к экспедиции».

Опровержения заметка не вызвала.

Седов послал с Новой Земли копии научных работ экспедиции. Ими, казалось, должны были заинтересоваться научные учреждения. Этого не случилось.

Таково было отношение к Седову, когда, наконец, были посланы суда на помощь экспедиции. Все три судна, посланные за Седовым, — «Андромеда», «Печора» и «Герта» — опоздали. Два первых — с самолетом — выяснили, что «Фока» с Новой Земли ушел. Когда Ислямов на третьем судне — «Герте»— прибыл к мысу Флора, он нашел там только записку седовцев. «Фока» в это время выбирался из льдов своими силами.

На «спасение» седовцев, были отпущены сотни тысяч рублей. Но те же самые седовцы, прибыв в Архангельск, оказались без денег, без крова и без одежды. И некому было им помочь. Более состоятельные участники экспедиции выбрались из Архангельска на собственные средства. Но матросы больше месяца прожили на полуразрушенном, затонувшем у берега «Фоке» на положении нищих. Кушаков и секретарь седовско-го комитета Белавенец приезжали в Архангельск забрать с судна наиболее ценные предметы и шкуры «для подарка царю». Но денег для расплаты с командой не привезли.

Только после того, как отчаявшиеся матросы послали телеграмму царю, и ряда скандальных газетных заметок морское министерство получило приказ расплатиться с командой.

А имущество и промысловая добыча «Святого Фоки» были проданы с аукциона за гроши, чтобы покрыть иск одного из поставщиков экспедиции.

Многочисленные научные материалы экспедиции, двухлетние метеорологические, магнитные и астрономические наблюдения, геологические, ботанические и биологические коллекции, дневники, рисунки северных сияний — все это долгое время оставалось необработанным, так как деньги для этой цели не были отпущены.

Глава XIX

В КОМИТЕТЕ

Где же был комитет седовской экспедиции и что он делал?

Вскоре после отправления экспедиции комитет фактически распался. В нем оставалось (из нескольких десятков членов) только пять-шесть человек. Всеми делами распоряжались Суворин и секретарь комитета, довольно темная личность, капитан второго ранга Белавенец. Суворин интересовался деятельностью комитета только со стороны получения денег, данных комитету взаймы. Белавенец, если судить пo его отчетам, наибольшие старания прилагал к тому, чтобы запутать отчетность и скрыть действительную сумму денег, пожертвованных на экспедицию. Не довольствуясь суммами, полученными от всероссийской подписки, Белавенец занялся под флагом комитета аферами, не имевшими ничего общего с экспедиционными делами.

Вот как описывает художник экспедиции свое первое и последнее посещение комитета.

«В Петербурге, на второй день после приезда, произошла у меня интересная встреча с Белавенцем, секретарем комитета по снабжению седовской экспедиции. Фактически Белавенец был бесконтрольным распорядителем всех дел комитета. Накануне я сговорился с ним по телефону: мы должны были побеседовать о том, что делать с материалом, собранным экспедицией.

Я явился точно в назначенное время одетым в сюртук, как полагалось при официальном визите. Дверь открыла горничная.

— Подождите здесь.

Прекрасно обставленная передняя. В полуоткрытую дверь видна роскошная гостиная, ковры, вазы, картины. Минут через пять вышел в переднюю налитой жиром, краснолицый, подверженный одышке, но подвижной человек. Он в халате. Не зовет в гостиную. Последующий разговор происходил в передней.

— Сколько мне с вашей экспедицией неприятностей, представить не можете. Ну, хорошо, что приехали. А то я не знал, как быть с долгами. Наказание! Со всех сторон грозят. Команде не заплачено. Теперь мы, может быть, расплатимся. Что вы привезли?

Я перечислил результаты наших трудов. Двухлетние метеорологические наблюдения по самой подробной программе, магнитные и астрономические. Карты Новой Земли и Земли Франца-Иосифа. Глациологические наблюдения. Множество фотографий, шесть тысяч метров киноленты, вахтенные журналы, дневники, рисунки северных сияний, геологические, ботанические и биологические коллекции…

— Ну, это неважно, — перебил меня Белавенец. — В них толку нет. А вы вот что. Завтра же тащите все, что есть у вас: фотографии, киноленты, дневники… пожалуй, и ваши разные там, как их, наблюдения. Мы их тоже пристроим куда-нибудь, может за границей что-нибудь за них дадут. И ваши картинки обязательно тащите. Мы выставочку отдельную с рекламой устроим — «Картины Северного полюса». И для вас реклама и нам денежки.

Я остолбенел. Переспросил:

— Все? Что же вы будете делать с нашими материалами?

— Как что? Реализовать. Что же, вы думаете, Михаил Алексеевич Суворин ради ваших прекрасных глаз согласился дать нехватавшие на экспедицию деньги? Он, конечно, попался, доходов от вас больших не получил. Дай бог свое вернуть. Но о чем говорить? Вы подписались под приказом Седова, там ясно сказано, что все результаты составляют собственность экспедиции.

— Да, экспедиции, но не комитета.

— Как не комитета! Экспедиция — часть широкого предприятия, организованного комитетом. Все принадлежит ему. Мы тут много дел затеваем: лекции, выставки, издание альбомов и открыток Севера. Сдавайте завтра же все, какие могут быть разговоры!

К моему горлу начал подкатывать комок, закипали гнев и отвращение. Как, результаты двух лет работы, неописуемую тяжесть которой никто, кроме нас, представить не может, мы должны вручить коммерческому предприятию! И эти работы должны послужить не науке, а только сугубой выгоде миллионера Суворина и этого жирного типа, погревшего уже, по-видимому, руки около денег, собранных на экспедицию. Как все просто!

Я сдержался, задал собеседнику еще вопрос:

— Мне непонятно, каким образом комитет может, как вы выражаетесь, «реализовать» материалы экспедиции. Они должны сначала подвергнуться обработке: обработать по-настоящему можем только мы, собиравшие этот материал, иначе он утратит свою научную и объективную ценность. Это всякий понимает. На обработку нужны деньги; об этом главным образом я и пришел поговорить с вами.

— Ерунда! Никаких денег мы не дадим. Кому нужна ваша наука! Разные там наблюдения мы передадим, как они есть, за границу. Нансен говорил, что там интересуются. Ну и пусть берут, если интересно. Только не даром! Из всех дневников мы поручим какому-нибудь писаке книжку сделать, да с таким названием, чтоб в нос шибало, вроде «Гибель у полюса» или «Ужасные приключения в краю смерти». Вы этого не сумеете. Кино пустим по всему свету, на рекламу не пожалеем. Сенсация! «Первые снимки на полюсе!», «Ужасная трагедия в шести частях!»

Публика с ума сойдет. Ну, да что там говорить! Тащите завтра же все, что у вас имеется, сюда, ко мне! За извозчика я заплачу.

— Вам не придется платить за извозчика, — сказал я, дрожа от негодования. — Не знаю, как товарищи, — я же не склонен отдавать результаты работы в чужие руки. Покойный Георгий Яковлевич рассчитывал, что у комитета найдется достаточно денег для обработки материалов. Седов обещал полную самостоятельность в обработке трудов каждого члена экспедиции.

Белавенец раздраженным тоном перебил меня:

— Какие глупости! Как мог Седов что-либо обещать? Он, так же как и вы, получал от комитета жалованье. Седов мог распоряжаться в экспедиции, но не здесь. Здесь распоряжаемся мы. Он понимал это. Хоть и не хотелось ему отдавать приказ номер три о принадлежности материалов, но мы не выпускали экспедицию, пока не был отдан приказ. Так или иначе — приказ существует. Вы подписались. Это документ. Согласно ему вы обязаны немедленно сдать все, что имеется у вас. Понятно? Итак, завтра в двенадцать вы привезете все. Имейте в виду — все! Все до мелочей!