Художник проснулся от ощущения сырости. Желая устроиться поудобнее, он повернулся на другой бок и почувствовал, что лег в ледяную воду. Когда, просунув руку под спальный мешок, стал исследовать причину сырости, понял: палатка опускается в воду. Молодой лед не выдержал тяжести сугроба и людей, прогнулся и с каждой минутой оседает все больше. Пинегин поспешно вылез из мешка и разбудил товарищей. Одежда и рукавицы, сложенные в изголовье вместо подушек, успели вымокнуть.

Нужно было торопиться, пока лед не проломился. Когда подняли спальные мешки, вода была уже по щиколотку, все вещи плавали. Раскопав выход, начали выбрасывать вещи. Палатку вытаскивали из снега, стоя почти по колено в воде.

Свирепствовала по-прежнему буря. Теперь от нее негде было спрятаться. Можно было поставить палатку в другом, более надежном месте. Но спальные мешки промокли насквозь, промокла и верхняя одежда. Отсырела последняя коробка спичек, вода проникла даже в бензиновое огниво. Нельзя развести огня, чтоб хоть немного подсушить одежду. Лежать же во вьюгу мокрым — значило обратиться в ледяную сосульку. Волей-неволей пришлось идти. На ходу люди не замерзают.

Началось новое блуждание во тьме. Шли в оледенелых одеждах, со снежной маской на лицах. Луна ушла за горизонт, двигались наугад, было так темно, что глаз не различал компасной стрелки. Через девять часов Седов набрел на какой-то высокий мыс. Предположив, что это мыс в проливе Мелениуса, Седов направился к востоку. Часа через два обрисовались высокие стены знакомой скалы. Еще через полчаса измученные собаки остановились у борта «Фоки».

Глава XIV

НОВЫЙ ГОД

Полгода страшного напряжения перед экспедицией, борьба с холодным, чиновничьим равнодушием и прямой враждебностью, неустанные хлопоты и бессонные ночи — все это не прошло даром для Седова.

Он не жалел ни душевных, ни физических сил, когда дело шло о том: быть или не быть экспедиции к полюсу. Он не жалел себя и в самой экспедиции: на Новой Земле, на Земле Франца-Иосифа, в походе к мысу Желания. Брал на себя всегда самое трудное, преодолевал все препятствия, чтобы поставленные задачи были выполнены безукоризненно.

Воля человека беспредельна. Но его физические силы, к сожалению, имеют предел. Здоровье Седова оказалось расшатанным напряжением и трудами последних полутора лет.

Велика была выносливость этого человека. Седов горячо и с большой охотой исполнял любую физическую работу. И вдруг во время последнего похода спутники заметили, что Георгий Яковлевич теряет инициативу в походной жизни, не берется первым, как всегда, за сани и топор.

Устает даже в начале походного дня и не торопит трогаться в путь. С трудом совершает большие переходы.

19 декабря у Седова обнаружились признаки цинги — распухли десны и на ногах появилась сыпь.

Художник в эти дни писал:

«25 декабря. Монотонность и тьма. На Новой Земле даже в самые дни солнцеворота слегка светало. Здесь рассвета нет. При ясном небе на юге в полдень слегка сереет. Но это не заря: серый оттенок не освещает, ночь темна по-прежнему.

В нашем жилище уныние. Здоровье всех, за малыми исключениями, пошатнулось. Седов еще до экскурсии жаловался на слабость десен; в эти дни они сильно распухли. Признак цинги у такого крепкого человека тревожит всех.

27 декабря. Тихий день — 24°Ц. После обеда вышел прогуляться. Поднявшийся ветерок пронизывал заслуженную куртку, малица пригоднее для таких температур. Я навестил медвежат и побрел в свою каюту.

Медвежата сейчас на привязи. На днях они начали озорничать на метеостанции — «производить метеорологические наблюдения» — и сломали один из лучших термометров. Седов приказал посадить проказников на цепь. Узники привыкли к тому, что я выношу им каждый день сладенький кусочек. При моем приближении они издают веселое ворчание, становятся на задние лапы, чтобы рассмотреть, что у меня припасено, шарят по карманам, забираются лапой за пазуху и тщательно обнюхивают, не спрятан ли где-нибудь сахар или монпансье. Я люблю чувствовать на руке их теплые мягкие губы — как будто любимая лошадь берет трепещущими губами кусок посоленного хлеба. Иногда мы 6оремся, — только нe с Васькой, его характер слишком сумрачен для игр. Кормим их теперь только раз в неделю, не до медвежьего отвала.

Вечером роскошное северное сияние. На Новой Земле оно не достигало никогда подобной силы игры и красок.

1 января 1914 года. Болезни на «Фоке» усиливаются. Утром Зандер почувствовал, что ему плохо, температура поднялась до 40°. Слег Коноплев. Десны Седова кровоточат; распухли ноги, одышка, сонливость и слабость. Вполне здоровых на судне только семь человек: я, Визе, Павлов, Сахаров, Лебедев, Пустошный и Линник. У Кушакова тоже распухли десны. Кушаков убежден, что все больны «пятнистым ревматизмом» (очень редкая и малоисследованная болезнь); об этой болезни он прочел в имевшемся на судне «Домашнем лечебнике». Оставшиеся здоровыми — все на подбор воздерживающиеся от солонины — относятся к определению нашего ветеринара и ко всей его врачебной деятельности с большим недоверием. Беда в том, что лечение цинги и пятнистого ревматизма противоположно. Наши больные вместо свежего воздуха и подходящего питания получают огромные, лошадиные порции салицилового натра.

Мы, здоровые, пока духом не падаем. Распределив работу, лежавшую на больных, подбадриваем друг друга. Струн спускать не хотим. Готовится большой номер нашего журнала. Ежедневно для сохранения здоровья гуляем не меньше двух часов.

4 января. Инютин, Кизино и Пищухин поправляются. Продолжительные прогулки по воздуху оказывают хорошее действие. Седову тоже лучше. После обеда он высунулся из каюты и опросил меня, в исправности ли моя винтовка: собаки что-то подозрительно воют. Минуты через три вернулся с прогулки Инютин и сказал, что несколько собак, отбежав к айсбергу, подняли сильный лай. Я и Седов, захватив ружья, вышли посмотреть, в чем дело. Нас скоро догнал штурман с фонарем. Седов шел медленно и задыхался.

Около айсберга, в полукилометре от судна, темными пятнышками копошились собаки вокруг медведя. Шагах в двадцати Седов выстрелил, я — тотчас же за ним. Медведь взревел и бросился бежать с быстротой оленя, — мы не видели еще такого быстроногого. Когда собаки вцепились в него на ходу, зверь стал вертеться и прыгать, как рассерженная кошка. Я дал по нему выстрел наугад, не видя мушки, — конечно, не попал, ибо медведь бросился бежать еще резвей.

Седов бросился вслед, я же побежал отрезать дорогу с противоположной стены айсберга, крича в то же время идущим от корабля, что зверь идет на них. Мишка, завидев ряд фонарей, предпочел повернуть и влезть на айсберг в том месте, где был он пониже, около двух метров обрыва, а дальше наклонная плоскость. Спустя секунду по неровностям льда взобрались на айсберг несколько собак. Начался бой на ледяной наклонной и скользкой плоскости. В несколько секунд медведь подмял собаку, другая с визгом скатилась с обрыва. Седов выстрелил. Медведь спрыгнул с обрыва, но, встретив внизу новых собак, опять взлетел на айсберг и снова смял собаку. Я подошел к самому обрыву и выстрелил два раза. Последний выстрел оказался удачным: штурман осветил фонарем медведя — я разобрал на дуле очертания мушки. Зверь взревел, сделал огромный прыжок, еще подпрыгнул и, облепленный собаками, покатился по откосу вниз…

И здоровые и больные пили горячую медвежью кровь. Я горячо расхваливал эту жидкость, не подавая вида, что она мне противна, так как знал, что кровь — лучшее средство от цинги. Ею спасаются все промышленники на побережье Ледовитого океана.

Большинство вняло моим увещаниям. К сожалению, два более слабых «ревматика» — Зандер и Коршунов — отказались наотрез. Седов попробовал, но не мог пить. Его стошнило.