Экспедиция этого года продолжала работы, начатые в прошлом году. Там же, в Карском море, делали съемки берегов, промеры, строили мореходные знаки. В этот год на долю Седова выпало еще больше работы. Он был помощником начальника экспедиции. Все заботы — руководство командой, разрешение всех повседневных вопросов экспедиционной жизни — теперь лежали на нем.

Не было покоя ни днем, ни ночью.

Но Седов чувствовал себя прекрасно. Производя наблюдения на берегу и на судне, ворочая тяжелым веслом упругую воду и толкая шлюпку навстречу противному ветру или таща ее вместе с командой по льдам, он вносил в дело одинаковую восторженность. Было что-то пьянящее в постоянном свете полярного дня, в чистоте насыщенного влагой, холодноватого и пахнувшего морем воздуха.

Молодой полярник ощущал остроту всех чувств и крепость мышц. Это поддерживало постоянное возбуждение, опьяняло и завлекало в борьбу и работу.

Экспедиция окончилась поздно. В Архангельск вернулись в октябре. Сдав экспедиционное имущество и инструменты, Седов сел в поезд.

С наступлением зимы началась уже налаженная петербургская жизнь.

Глава XI

ВОЕННЫЙ ШКВАЛ

В юности был такой случай: Егорушка с бра-том Михаилом поехал проведать сети, поставленные на частика. Не успели ребята вынуть рыбу — налетел шквалистый ветер. Вымочило дождем, захлестало пеной, ошеломили вихри. Лодку понесло в море. Как ни старались ребята грести, ветер одолевал, отрывал все дальше от берега. В открытом море разыгралась крупная на мелководье волна. Ребята не пытались уже прибиться к берегу, — только бы не залило. Михаил сидел на веслах, а Егор без перерыва вычерпывал воду. К берегу вынесло около Петрушиной Косы, где никогда не бывали…

Такой же внезапный шквал оторвал Седова от адмиралтейских чертежных и выбросил далеко на востоке, у устья Амура.

Это случилось в начале 1904 года.

Вечером, 28 января, выходя после службы из адмиралтейского садика, Георгий Яковлевич заметил в начале Невского проспекта необычное сборище. Люди толпились около мальчишки — разносчика газет: Он не поспевал даже выкрикивать обычный зазыв: «Вечерние Биржевые, экстренный выпуск!» Газеты рвали из рук. Еще издали бросились в глаза крупные заголовки: «Вероломное нападение японцев на Порт-Артур»

В газете было напечатано известие о начале военных действий на Дальнем Востоке. Японские миноносцы без объявления войны атаковали русскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура, и подорвали минами броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер «Палладу».

Седов стал быстро пробегать глазами первую страницу, но опомнился: офицеру на улице читать неприлично. Еще нарвешься на какого-нибудь брюзгу-генерала.

Он спрятал газету в карман и хотел идти домой. Но, подумав, повернул на набережную. Решил зайти в Главный штаб, расспросить знакомого офицера о подробностях. Вестовой в подъезде сказал, что знакомый ушел. В штабе служба окончилась. Только в мобилизационном отделе и в шифровальном кабинете сидят еще офицеры.

Седов покачал головой. «Хороши, — подумал он. — На востоке броненосцы топят, а здесь — кончили службу и по домам! Нечего удивляться, что проспали врага».

Дома он с большим вниманием прочитал газету. Долго ходил по маленькой комнате. И в тот же вечер решил: не дожидаясь мобилизации, проситься в действующий флот.

Седов получил назначение в Николаевск-на-Амуре — командовать маленьким миноносцем.

Захолустный городок. Население — одни военные, казаки и ссыльные. Небольшой гарнизон, обслуживающий форт и батареи. Товарищи по дивизиону миноносцев, начальник порта и смотритель маяка — вот и все общество.

О службе военного времени Седов рассказывал немного. И относились его рассказы не к тоскливому сидению в городке, а к какой-то длительной командировке на Камчатку. Ехал зимой на собаках и хорошо познакомился с этим способом передвижения.

Друзья слыхали от него еще рассказы о его переживаниях в дни первой вести о Цусимском бое.

Как ни странно, в Хабаровске о разгроме эскадры Рожественского узнали впервые от китайцев — прачек и слуг. Много позже пришли официальные телеграммы: «Гибель флота. Сдача командующего. Спуск флагов на судах эскадры Небогатова!» Никто не верил..

В эти дни Седов не находил себе места.

«Как! Сдать врагу еще боеспособную эскадру! Спустить флаг, когда крюйт-камеры еще полны!.. Нет, это не адмиралы, а бабы. Штабные трусы! Разве не могли обмануть врага? Он ничем не стесняется. Обмануть, сблизиться, повернуть всем фронтом, бить в упор из всех орудий и пулеметов… Выпустить мины, ударить таранами. Да просто взять на абордаж, умереть, но не сдаться! Пусть потонет несколько судов, но остальные, при счастье, увлекут на дно и противника, его штаб, командующего. Тогда не было бы безраздельного господства на море!..»

Георгий Яковлевич плакал от ярости и жалости к погибшим товарищам. Жизнь тысяч смелых моряков — вот жертва за нерешительность, за трусость одного. Седов был близок к безумному решению: выйти в море на маленьком своем миноносце, добраться до первого японского порта и атаковать его. Пусть не думают враги, что запугали нас!

Одно желание заполнило эти страшные дни — нанести удар по торжеству врага. Первой пришла мысль об оружии слабых — о брандере. Взять полный груз взрывчатых веществ на быстроходный пароход. Команда — охотники. Направиться полным ходом на главные силы врага. Пока неприятель будет расстреливать брандер, он подойдет достаточно близко. Тогда — боевые флаги на стеньги. Прибить гвоздями. Руль закрепить. Команду — в море. И самому включить рубильник. Страшный взрыв. От детонации должны взорваться пороховые камеры ближайших судов.

Он долго обдумывал этот проект.

Нет, не годится. Едва ли после решительной победы японцы будут посылать в море свои броненосцы. Крупные суда теперь стоят в Сасебо, не опасаясь нападения. Туда бы пробраться! Но брандеру в порт не пройти. Конечно, есть охрана и батареи. Заметят крупное судно. Другое дело — маленькая шлюпка. И вот возникла новая мысль: снарядить эскадру боевых шлюпок, загримировав их под японские рыбачьи лодки, пробраться темной ночью в Сасебо и с первыми лучами рассвета выпустить десяток самодвижущихся мин в лучшие японские броненосцы.

«Да, это мысль! Команда — тоже охотники. Весь успех — в секрете».

Хорошо обдумав все детали этой операции, Седов подал проект по начальству. Прошло порядочно времени, пока морские власти в Николаевске рассмотрели дерзкий проект поручика по Адмиралтейству и переслали в штаб командующего во Владивостоке. Полежал проект и в штабе. И, наконец, попал на письменный стол командующего флотом Крылова. Адмирал одобрил проект и разрешил операцию. Началось обсуждение ее деталей штабом. Когда приступили, наконец, к подготовке, в Портсмуте был заключен мир.

Седов говорил впоследствии: «И слава богу! Быть бы мне на дне морском. Проект слишком долго валялся в штабах и канцеляриях. Случилось бы чудо, если бы всюду сидевшие японские шпионы не пронюхали об этой операции!»

Мир. Нужно решать, что делать дальше. Остаться на военной службе? Перейти в Добровольный флот, плавать по океанам? А Север? А старая мечта о полюсе?

Георгий Яковлевич решил вернуться в Петербург. Подал рапорт. Около года ждал приказа о переводе на прежнюю службу. Приехал в Петербург ко дню рождения. Исполнилось в этот день тридцать лет.

В Гидрографическом управлении оказалось много перемен. Экспедиция Северного Ледовитого океана перестала существовать. Охрана прибрежных вод на Севере осуществлялась стареньким посыльным судном «Бакан». Хищников-норвежцев тихоходный «Бакан», конечно, не пугал. Он приходил из Ревеля на один-два месяца летом. Но видимость охраны соблюдалась.

В Управлении занимались неспешной работой. По-прежнему чертили и гравировали карты. Готовились к новой экспедиции, забыв, что материалы предыдущей не обработаны. Новая экспедиция — на Каспийское море. Добыча нефти на бакинских промыслах увеличивалась. Его величество капитал требовал безопасной доставки нефти водным путем. От гидрографов ждал установки маяков и мореходных знаков.