Стояла темная морозная ночь. Яркие звезды мерцали на прозрачном синеватом небосклоне, где-то вдали слышалось пение запоздалого путника. Хотелось ехать, ехать и ехать, но ехать было не на чем. Зимние возки стояли уже давно готовыми, все было уложено и увязано, так как предстояло далекое тяжелое путешествие по тяжелой снежной дороге.

Наконец пришли лошади, все мы радостно вздохнули и взялись задело: застучали дуги, зазвонили колокольчики, забегали маленькие вертлявые ямщики-буряты, заскрипел под полозьями снег, и наши четыре возка вскоре грациозно заколыхались по неровной дороге…»

Отъехав от Иркутска сотню километров, путешественники оказались в совсем первобытной, ненаселенной стране. Ее пересекала только одна проезжая дорога: тракт Иркутск — Якутск. По этой дороге изредка мчались возки всесильных владык края — чиновников и купцов, ползли обозы с пушниной. Раз в неделю проезжала почта. По временам со стороны тракта доносился странный лязгающий шум, похожий на заглушенное звучание множества бубенчиков. То был звон кандалов. Он всегда сопровождал движение партий арестантов, шедших по этой дороге на каторгу и в ссылку. На тысячи километров по обе стороны тянулась первобытная тайга. Лес без конца. Редкие поселения жались к реке Лене. Зимняя дорога в Якутск шла по льду. Летом на колесах можно было проехать только до села Жигалова, в трех с половиной сотнях верст от Иркутска. Тут дорога кончалась. Дальше — полное отсутствие путей сообщения, если не считать охотничьих троп.

Девственный край. Знакомиться с ним — наслажденье. Новые места, новые люди, обычаи.

Перевал через отроги острых Байкальских гор остался позади. У селения Качуг путники спустились к верховьям Лены. Здесь санный путь проложен по льду, в узкой щели, пробитой рекой. По сторонам грандиозные обрывы красных кембрийских отложений, поверх них кудрявится лес. К северу лесная долина расширяется. Пологие холмы отходят от реки, прерываются белоснежными падями и снова сдвигаются. Горы сильно теснят реку угрюмыми скалами.

«Радостно смотреть вокруг. Душа живет, и сердце бьется, — восторженно записывал Седов в своем дневнике. — Любоваться красотами этого края можно без конца!»

Но, любуясь и восхищаясь, он помнил, что едет не в качестве туриста. Торопил ямщиков, не давал отдыхать товарищам на станциях. Ехали на тройках день и ночь, останавливались только для смены лошадей. Спали в возках. На «станках» — так зовут на Лене поселки — иногда пили торопливо чай, пока перепрягали лошадей, но чаще не выходили из саней. Ели раз в сутки — пельмени или разогретые котлеты, и — дальше. Двигались довольно быстро, делая в сутки по сто шестьдесят — сто восемьдесят верст.

«За Киренском дорога хуже: не наезжена, узка», отмечено в дневнике Седова. Лошадей стали впрягать «гуськом», одна за другой. Движение замедлялось, особенно когда попадали в рыхлый снег. Иногда один полоз скатывается в желоб, лошадиную тропу, а отвод — на обочину. Сани кренятся, отвод бороздит по снегу и тормозит движение. На такой узкой дороге встреча почты или тяжелого воза — большая потеря времени. Заслышав почтовые колокольчики, ямщики торопливо съезжают с дороги в глубокий снег. Лошади тонут в нем по брюхо, потом с трудом выбираются на твердую дорогу. Еще неприятней перегонять возы с тяжелым грузом. Каравану приходилось объезжать их стороной.

Опять беспомощно тонули несчастные лошади, барахтались, вставали на дыбы и копошились, как мухи в похлебке.

Случались приключения и без встреч. «Раз как-то возок с инструментами, в котором сидел, закутавшись в доху, астроном Чукотской экспедиции Е. Ф. Вебер, опрокинулся с дороги в глубокий снег и накрыл собою тихо мечтавшего путника, — отмечает Седов одно из дорожных происшествий. — Весь караван был остановлен. Начали вытаскивать возок, но он не сразу поддавался. Товарищ же наш каким-то замогильным голосом нетерпеливо кричал, что у него осталось мало воздуху: «Спасите!» Наконец, возок был на дороге, и караван следовал дальше до новой катастрофы».

До Киренска доехали благополучно. 4 апреля Седов с удовольствием отметил в дневнике конец первого этапа на длинном пути:

«… Киренск — небольшой городишко Иркутской губернии с населением в 2500 душ. Собор, городское училище и даже одна гостиница с двумя номерами и бесчисленным множеством клопов. Ясное утро, морозу 30° Ц. Производим астрономические наблюдения на соборной площади… Написали письма домой и следуем дальше…»

В этой части пути — едва ли не лучшие по красоте места на всей Лене. Сразу за Киренском начинаются знаменитые Ленские Щеки — ущелье, пробитое рекой в высоких горах. Здесь изумительное эхо. Крик и звон колокольчиков повторяются десятки раз. Над крутыми каменными обрывами, на головокружительной высоте, нависли деревья. Снег, накрывший ребра скал, вместе с просветами в чаще кустарников кажется снизу белым кружевным узором, наброшенным на каменистую крутизну.

Прорвавшись через ущелье, Лена превращается в могучую реку. За большим ее притоком, рекой Витимом, начинается Якутия.

На станках перепрягали лошадей низкорослые, крепкие якуты. Гортанный якутский говор совсем вытеснил русскую речь.

В город Олекминск приехали как раз в первый день церковного праздника пасхи.

Ямщики по случаю праздника хлебнули вина. В расчете еще получить на водку от столичных проезжающих, они погнали лошадей сломя голову. С ними ничего нельзя было поделать. Возки, прыгая по ухабам и раскатываясь на поворотах, мчались с бешеной скоростью.

Сумасшедшая езда совсем не входила в расчеты Седова, когда он изобретал свой ящик для перевозки хронометров. Такая дикая тряска грозила нарушить правильность хода хронометров и сорвать успех научной работы. Ямщики же этого понять не могли и удивлялись: «Что за странные люди — не позволяют везти себя быстро!»

Долгий путь по Лене подходил к концу. За последней волшебной панорамой — гранитной стеной гигантских Ленских Столбов — река широко разлилась на множество проток. Вот слобода Покровская. Близко Якутск.

«Из-за низких берегов Лены открывается бесконечный простор якутской равнины. Лена здесь шириной пять-шесть верст. Дышится свободнее. Глаз ласкают новые картины природы. Товарищи весело перекликаются из саней в сани. Лошади безостановочно скачут. Колокольчики ритмично звенят, и сердце радостно бьется».

Глава XIII

В ЯКУТСКОЙ ПУСТЫНЕ

В те времена Якутск был невелик, населения числилось всего тысяч восемь. На географических картах, показывавших заселенность стран, в Якутской области значилась наименьшая плотность населения на всем земном шаре. Три с половиной миллиона квадратных километров земли и двести семьдесят тысяч жителей — вот каково было соотношение территории и населения. На каждого жителя приходилось больше десяти квадратных километров.

По запискам Седова видно, что он живо интересовался этими цифрами. В дневнике есть указание, что среди русского населения Якутии преобладает ссыльный элемент. По сведениям Седова, в самом Якутске одну тысячу составляли ссыльные из восьми тысяч жителей.

И край, и главный город были тогда тюрьмой без стен. Отсюда не убежишь. До железной дороги — две тысячи верст. По единственной зимней дороге сразу задержат. Летом — полное бездорожье. Суровый и холодный климат, отсутствие средств к жизни (кроме охоты и рыбной ловли) и ужасающе низкий культурный уровень местного населения, — в самом деле, лучшего места для ссылки не найти. И царское правительство широко пользовалось такими «удобствами» Якутии для расправы со своими политическими врагами.

Седов задержался в городе на пять дней. Запасся провизией, одеждой и упаковал как следует груз. О пребывании в Якутске в дневнике занесены такие строки: