Но прошло несколько месяцев, и молодой моряк, познакомившись со всеми порядками, начал сознавать мало-помалу, как медленно и беспланово работает все учреждение.

Дело шло какими-то рывками. Иногда экспедиции на ближние и дальние моря следовали одна за другой. Скапливались черновики для карт и горы годных для опубликования научных материалов. Но обработка научных материалов двигалась медленно. За это время материалы прежних экспедиций теряли интерес новизны и потихоньку перекочевывали в архив. А управление, получив требование на переиздание старых карт, принималось за их редактирование или снаряжало совсем маловажную новую экспедицию. Знакомясь с делом, Седов изумлялся: как скоро переходят на русские карты не очень точные исправления, сделанные иностранцами, в то время как собственные материалы для карт высокой точности покоятся в запыленных шкафах Гидрографического управления. В течение десятков лет никто не трогал слежавшихся и пожелтевших журналов Великой северной экспедиции. Никто не касался журналов кругосветных путешествий. Тяжелые мысли о скором забвении человеческих дел вызывал этот архив.

Гидрографическое управление в то время, когда туда поступил Седов, находилось в периоде оживления. Снаряжались экспедиции, выпускались новые карты. Но, как и раньше, оживление это не было началом планомерной работы.

Как раз в эти годы России грозила потеря огромного двойного острова Новая Земля, открытого русскими в древнейшие времена. Норвежские зверобои начали основывать на нем зимовки и промышлять в территориальных северных водах без всякого стеснения. В норвежской печати появлялись статьи об отсутствии интереса России к Новой Земле: там нет русского населения; русские вовсе не интересуются исследованием острова, даже берег не везде положен на карту. По настоянию министерства иностранных дел, Гидрографическому управлению предложено было приступить к исследованию Новой Земли и прилегающего Карского моря, к установке мореходных знаков для русских охранных и промысловых судов. В 1901 году организовали Экспедицию Северного Ледовитого океана на судне «Пахтусов». Ее начальнику, капитану второго ранга Варнеку, предоставили право задерживать иностранцев в русских территориальных водах. Варнек с удовольствием зачислил в экспедицию своего нового молодого друга.

Так Седов впервые попал на север.

Снова на корабле. Прочный, по-военному надраенный «Пахтусов» блестит чистотой. Волнует суета последних сборов в Архангельске. Все великолепно. Веселые поездки на гребном катере из предместья Соломбалы в город по могучей Двине. Знакомый запах на взморье, только цвет морской воды здесь зеленее, чем на юге. Как светлы эти северные ночи! Даже в полночь можно читать! Да, здесь все по-иному.

Непривычен уху поморский говор матросов. Они не похожи на подвижных одесских моряков. Эти медлительны, крупны и крепкоруки. Больше напоминают рыбаков с Кривой Косы. Вот этот широколобый и толстоплечий Фомин очень похож на отца. С такими гребцами не пропадешь! Они видали виды!

Гребцы, в самом деле, выручали не раз. Особенно запомнился случай при постройке знака у устья речки Кары. Начальник экспедиции сказал: «Если ветер усилится и будет трудно, возвращайтесь. Подождем хорошей погоды». Случилось, что ветер начал свирепеть, кидать пену и воду в тяжелый, нагруженный досками карбас, когда до берега оставалось меньше мили. Поворачивать обратно, когда прошли уже с таким трудом десяток миль?!

— Как, ребята, дотянем до берега? Не сдадим в последнюю минуту? — в перерывы между гребками спросил поморов Георгий Яковлевич. Он, как и все, из последних сил работал парой дополнительных весел на корме.

— Ты, ваше благородие, ветра не спрашивай. Не любит, когда об нем гадают. Он сам покажет, в которую сторону можно. А наше дело— знай ворочай веслом! — ответил за всех Фомин.

Совсем недалеко у берега, на мелководье, волны залили карбас. Всплыли доски. Седов и поморы на пояс в воде ловили их, вытаскивали на берег лодку. Сушились у костра. Но знак был поставлен.

По той ли причине, что любил Седов отпускать веселые прибаутки, бодрившие всех на работе, потому ли, что легко брался за весло и за тяжелое бревно, или просто чувствовали матросы в веселом поручике своего человека, — команда работала с ним дружней, чем с другими офицерами. И получалось: поручик Седов всегда выполнял свою задачу вернее, быстрее и лучше других. Варнек писал про него впоследствии: «Всегда, когда надо было найти кого-нибудь для исполнения трудного и ответственного дела, сопряженного иногда с немалой опасностью среди полярных льдов, мой выбор падал на него». Впрочем, говаривал Варнек и другое: «Боюсь я, он когда-нибудь свернет себе голову. Смел до безумия. Удивительно, как все сходит ему с рук».

Кончился рабочий день. К «Пахтусову», стоявшему на якоре вдали от берега, подгребают одна за другой шлюпки гидрографов. Седовская подходит позже других: работали дальше всех. Гребцы в форменных бушлатах и в поморских кожаных шапках-ушанках споро гребут, подваливают к борту. Все мокрые от пронесшегося шквала, чуть не залившего шлюпку во время промера на Гуляевских Кошках. Но дело закончено. Шлюпка разворачивается, ловко становится против штормтрапа.

— Шлюпку на шкентель. Гребцам две вахты отдыха! — командует Седов и идет в большую каюту переодеться в сухую одежду.

В кают-компании тепло. Прозябшие и голодные гидрографы одолевают второй чайник. Тает горка резогретых в камбузе сушек.

Вот и начальник экспедиции Варнек. Он берет стакан и, помешивая чай, говорит:

— Разделались с этим промером! Завтра пойдем к Новой Земле. Поищем якорной стоянки у Карских Ворот. Думаю, что в Дыроватой губе должна быть неплохая. Говорили поморы, что там отстаивалось порядочное судно. Зайдем и мы осторожненько. Если все обойдется, оставим партию делать съемку, промер и знаки, а сами — на Шараповы Кошки. Предполагаю поручить работу в Дыроватой губе штабс-капитану Морозову и поручику Седову…

Палатка у Карских Ворот. Крупный шиферный песок под ногами. Команда отдыхает в соседней палатке. Измотались при трудном восхождении на крутую гору с грузом досок для мореходного знака. Не спали двое суток. Надо бы и самому прилечь, отдохнуть. В глазах сухо, все тело болит. Но… кажется, солнце золотит полу палатки. Да, выглянуло! Придется взять секстаном несколько его высот, а то долготы ненадежны. И Седов идет к астрономическому пункту. Снова вычисления на долгие часы…

«Пахтусов» на рейде. Отваливает от борта шлюпка. В трубу дальномера хорошо видно, кто в нее садится. На корме начальник. Видно, хочет узнать, как идет работа. Но для начальника приготовлен в палатке сюрприз — совсем готовая карта на двух планшетах.

Вот собрались в палатке и гидрографы с судна, и береговая партия. Варнек долго изучает обе карты — одна Седова, другая Морозова. Лицо начальника светлеет все больше. Кладет, наконец, циркуль, протирает уставшие глаза платком.

— Дальше, по-моему, некуда! Работа образцовая. Чья лучше — сказать не могу. На той и на другой карте астрономические пункты ложатся в одном месте. Самое большое расхождение — пять сажен. Штабс-капитана Морозова я знаю давно. Теперь у него появился серьезный конкурент — поручик Седов. Мне же остается только радоваться!

— А мне тем больше. Есть с кем сверить работу, с кем состязаться, — добродушно подхватывает хилый на вид, но выносливый Морозов. Искренне жмет руку товарищу.

Поздняя осень. «Пахтусов» осторожно, самым тихим ходом входит в незнакомый залив неясно обозначенный на карте. Сумрачно. Но-воземельские горы срезаны сверху тяжелым слоем поднявшегося тумана. Там, в глубине залива, жуткая синь. В ней изумрудами блестят отсветы на леднике. Ближе — ледяные громады, сборище высоких айсбергов.

Пароход пробирается узкими коридорами между отвесными синими стенами льда. Почему же не движутся эти чудовища? Быть может, стоят на мели?.. Гул и грохот со стороны ледников. Там облаком повисла белая пыль. Из моря выныривает новая огромная гора, с нее льются каскады воды. Идет по заливу волна, ее шипенье по берегу слышится явственно. Вот качнуло и пароход.