— Неужели ты еще не изучила нашу Валентину? Знаешь, почему она такая хорошая подруга? Потому что умеет хранить секреты.

— Я не знала, что никому нельзя было рассказывать про твоего парня! — защищается Антонелла. — Откуда я знала, что он еще скрывает свою ориентацию? Мне казалось, все видят, что он не гетеросексуал.

Марко закатывает глаза.

— Может, тебе, нимфоманке, это и было видно…

— Кто у нас нимфоманка? — спрашивает Гэби, подходя к столу с несколькими тарелочками антипасты, расставленными у нее на руках, как на подставке.

— Антонелла, кто ж еще! — запальчиво восклицает Марко, Антонелла же в ответ толкает его через стол. — Эй, осторожно!

— Ну, я бы не сказала, что это новость, — замечает Гэби, усаживаясь на свое место, и все принимаются за еду.

— Ну, спасибо тебе, подруга! — сердито произносит Антонелла, жуя жареный перец, но в глазах у нее смех, и Валентина понимает, что она вовсе не обижается.

— Где Тео? — вдруг спрашивает Гэби и смотрит на Валентину выжидающе, впившись ухоженными ногтями в какой-то овощ.

Валентина с напускным равнодушием пожимает плечами.

— Уехал.

— Куда?

— Понятия не имею, — говорит она, делая очередной глоток, и замечает, как Гэби и Антонелла переглядываются, будто знают что-то такое, чего не знает она. Но, конечно же, ничего они не знают. Они ее подруги, и если бы им было что-то известно, то сообщили бы ей об этом. Не так ли?

— На очередную выставку поехал, надо полагать, — значительным тоном говорит Марко и сжимает ее колено. — Ты какая-то не такая, Валентина, — добавляет он серьезнее. — Тео действительно куда-то пропал?

На этот раз в клуб Леонардо Валентина едет на велосипеде. В своем костюме и на таких колесах она выглядит, наверное, весьма необычно, но ей не хочется тратить деньги на такси. Она лавирует между машинами, продолжая думать о том, как Гэби и Антонелла обменялись взглядами. Какое они имеют право строить догадки? Еще на Антонеллу что-то нашло. Насколько помнит Валентина, подруга никогда не встречалась с кем-то одним дольше трех недель. Да и у Гэби страстный роман с женатым мужчиной. Им бы уже пора понять, что из себя представляет Валентина, что она гордится своей независимостью. И все же она сгорает от любопытства. По необъяснимой причине нестерпимо хочется узнать, где сейчас Тео.

Может, он какой-нибудь секретный агент, предполагает она. Нет, это смешно. Где вы видели секретного агента, который пописывает статьи о современном искусстве, а по субботам отправляется к каналу Навильо и прочесывает тамошние антикварные лавки. А что, если он жулик? Это еще более нелепая догадка. Тео — единственный знакомый ей человек, который вовремя платит штрафы за неправильную парковку. Тут ей приходит в голову еще одно возможное объяснение. Валентина вспоминает рассказ одной фотомодели бразильянки о своем отце, который она услышала от нее на Кубе, когда им пришлось пережидать бурю. Как выяснилось, он жил на две семьи, о чем она и ее мать не догадывались и узнали только на его похоронах, когда встретились с другой женой и детьми отца, приехавшими проводить его в последний путь. Что, если Тео ведет двойную жизнь? Вдруг у него есть и жена, и дети, которых он от нее прячет? От этой мысли Валентине становится противно. Она никогда не была собственницей. Она даже готова смириться с тем фактом, что у него может быть другая девушка. Но дети… Почему-то мысль о том, что у Тео, возможно, есть ребенок, ее огорчает. Почему, черт возьми? Когда на Виа Гардуччи Валентина останавливается на светофоре и мимо грохочет трамвай, ее озаряет: причина в том, что эта ситуация напоминает ей о Франческо и его жене. И ребенке, тогда еще не родившемся, который оказался для него важнее их отношений. Когда загорается зеленый, она, в некотором ошеломлении, срывается с места и несется по мокрой улице. С тех пор прошло уже почти десять лет, но рана все еще не зажила.

На этот раз в клубе Валентину встречает не Ракель, а Леонардо. Валентина замечает, что рада его видеть, хотя сама не знает почему.

— Добрый вечер, Валентина, — говорит он. — Отлично выглядите.

— Вы тоже, — энергично отвечает она.

Сегодня он одет проще: оливковая рубашка, подчеркивающая цвет глаз, и обтягивающие голубые джинсы с вызывающе низкой посадкой. Валентина снова чувствует запах «Армани», которым наполнена передняя.

— Что скажете о вчерашних фотографиях? — спрашивает он.

— Вышло неплохо, — отвечает она, не глядя ему в глаза. — Но я не взяла их с собой.

Серия снимков Розы и Селии действительно удалась, все очень провокационно и в то же время красиво. Освещение в комнате было идеальным. Забавно, что пятна света на синей стене размытыми бликами отразились на коже девушек, словно те действительно находились под водой. Это очень даже соответствует названию комнаты — «Атлантида» — и ее сну. На последнем снимке запечатлены они обе, связанные кружевным шарфом, как на какой-нибудь старинной эротической фотографии. Потом она не снимала. Что было после этого, сама не знает.

— Позвольте, я расскажу, кого вы будете фотографировать сегодня. — Леонардо смотрит на нее очень внимательно, и взгляд его темнеет. Может, он знает? Что, если девушки рассказали ему?

— Хорошо. — Она кивает и теребит ремень сумки с фотоаппаратом, чувствуя себя непривычно робко.

— Вы встретитесь с двумя моими друзьями, Ники и Анной. Они садомазохисты. Анна — госпожа.

Он ведет ее за собой вниз и останавливается у кожаной двери Бархатной Преисподней.

— Я решил, что им лучше начать без вас, чтобы они вошли в образ. Можете зайти и сделать несколько снимков. Они знают, что вы придете, но будет лучше, если вы не станете вмешиваться в процесс.

— Хорошо… — Известно ли ему, как она «вмешалась» в прошлый раз? Может быть, она нарушила какое-то правило?

— Когда поймете, как все выглядит, сможете, конечно, предложить свой сценарий… В следующий раз, возможно.

Он снова пронзает ее темным взглядом.

— По вашему наряду я вижу, что вы не чужды театральности.

Глаза его блуждают по ее фигуре, и она невольно представляет себе, как он расстегивает на ней молнию и стягивает ее смелые шортики. Валентине удается сохранить внешнее спокойствие, но она чувствует, что ее соски твердеют, и улыбка на его лице говорит о том, что он тоже заметил, как они проступили под тонкой тканью. Какую-то секунду он медлит (этого достаточно, чтобы задуматься о том, что же между ними происходит), затем разворачивается, приоткрывает дверь и заглядывает в комнату. После поворачивается к ней и, приложив палец к губам, жестом приглашает войти. Она протискивается мимо него, чувствуя голыми ногами его мускулистые ляжки.

— Не бойтесь, Валентина, — шепчет он. — Мы не проводим здесь особенных пыток.

Валентина колеблется. В чем разница между обычной пыткой и особенной? Что она увидит в этой комнате? Что почувствует? Страх? Отвращение? Или, что, наверное, даже хуже, возбуждение? Но уже поздно давать задний ход. Она чувствует: Леонардо подталкивает ее. Валентине придется просто принять то, что происходит внутри.

Бархатная Преисподняя кажется больше, чем в прошлый раз. И темнее. Почти весь свет приглушен. Комната наполнена кроваво-красными тенями. Валентина медлит, дает глазам привыкнуть к освещению и выставляет в фотоаппарате настройки, почти не решаясь смотреть на две фигуры в другом конце комнаты. Неожиданно вспыхивает один из светильников, и конус света вырывает из полутьмы деревянный крест, который она рассматривала на днях. Валентина видит привязанного к нему обнаженного мужчину, обличие которого полностью скрывает маска с единственным небольшим отверстием для рта. Перед ним лицом к Валентине стоит очень высокая женщина в невообразимом костюме садистки. Вся нижняя часть ее обнажена, лишь к одному бедру спереди привязано некое подобие доспеха. На ней кираса[12], закрывающая половину корпуса, и ремень на талии с ответвлением, которое проходит у нее между ног и крепится сзади небольшим овальным куском кожи. Ягодицы ее не прикрыты. Черные волосы собраны в высокий конский хвост. Она похожа на какую-то воинственную предводительницу пиратов из футуристического кино. В руке она сжимает хлыст. Неожиданно щелкает им по полу, заставляя и Валентину, и обнаженного мужчину вздрогнуть.