— По большому счету, все, к чему мы стремимся здесь, — это научиться доверию. Мои клиенты приходят сюда из самых разных побуждений. Некоторыеиз них, Валентина, по-настоящему любящие супруги, но они занимаются здесь сексом с чужими людьми для того, чтобы вернуться на супружеское ложе с новой, раскрепощенной энергией.

— Вы что, в это верите? — сердито восклицает Валентина. — Чушь! Вы оправдываете обычную измену.

— Какие отношения можно назвать лучшими, Валентина? — спрашивает Леонардо, чуть склонив голову набок. — Может, стоит прекратить обманывать себя и признать, что никто никому не принадлежит? Любовь убивает не измена, а ревность.

Ей сложно признать, что в других обстоятельствах она и сама могла бы произнести эти слова. Глубоко в душе Валентина согласна с ним. Но при этом она ненавидит ложь и обман.

— Я думаю, что, если оба партнера согласны, то пусть, но это неправильно, если один обманывает другого у него за спиной.

— Конечно, Валентина. Я тоже верю в честность.

Он встает с дивана, чтобы наполнить опустевшие бокалы.

— Ну хорошо, — задумчиво произносит он. — Возвращаясь к сегодняшнему дню. Вам удалось сфотографировать Анну и Ники?

Она сконфуженно качает головой.

— Всего пару… Но мне все это показалось… — Она замолкает, подбирая нужное слово. Ей не хочется судить субъективно. — Не очень возбуждающим… Я не увидела в происходящем эротизма.

— Вы явно не госпожа. Простите за термин. — Его улыбка немного успокаивает Валентину. Он не пошлет ее обратно. Слава богу! — Иначе действия Анны показались бы вам крайне возбуждающими.

— Но не показались. Мне трудно создавать эротические фото, когда…

— Когда фотографируемый объект кажется вам непривлекательным? — Он задумался. — Я вас понимаю.

Леонардо проводит кончиком указательного пальца по ободку бокала. Валентина, глядя на этот длинный, изящный палец, представляет, как он прикасается к ее коже. О чем она думает? У них исключительно профессиональные отношения. Это что, разлука с Тео так на нее влияет? Неужели она сходит с ума от неудовлетворенности?

— Возможно, стоит объяснить вам, что такое садомазохизм? Это поможет?

Валентина кивает, стараясь отогнать похотливые помыслы.

— Быть доминирующей стороной не так плохо, как вам может показаться. И знаете, я уверен, что, если бы люди, склонные к доминированию, не имели возможности дать выход своим природным инстинктам в этих стенах, некоторые из нас вели бы себя агрессивно и жестоко в повседневной жизни. — Он замолкает и пристально смотрит на нее. И ей начинает представляться Леонардо в роли доминирующего партнера. Вот он яростно срывает с себя рубашку и набрасывается на нее прямо на кремовом диване… От непрошеных мыслей она вспыхивает и переводит взгляд на бокал вина. — Можно даже сказать, что это особая форма терапии, Валентина. Нужно быть смелым и честным человеком, чтобы признаться в подобных инстинктах.

Она отпивает вина, поднимает глаза и встречается с ним взглядом.

— А как насчет подчиняющейся стороны? Разве такой опыт не влияет на психику? Особенно женщин? — Она опускает веки и смотрит на него из-под ресниц. Какого черта она вырядилась в эти откровенные шортики? Сиди тут теперь как секс-бомба!

— Вовсе нет. Многие женщины желают подчиняться, потому что это косвенно удовлетворяет их тщеславие. Они становятся центром внимания. На самом деле это довольно эгоистичное желание. — Леонардо говорит страстно. «Наверняка он много чего знает об этом», — думает Валентина. Ей кажется привлекательной идея о том, что он станет для нее своего рода секс-учителем. — Когда вы оказываетесь в подчинении у доминирующего партнера, на вас это действует очищающе, — продолжает он, и она удивленно поднимает глаза. — Подчинение — это вопрос доверия. Подчиняющаяся женщина часто обращается к своей скрытой, тайной стороне.

Валентина скептически приподнимает бровь, но решает промолчать.

— А что больше привлекает вас, Валентина? Подчинять или подчиняться?

Глядя прямо на него, она отвечает:

— Ничего.

— Валентина, я был с вами откровенен. Мы говорим о выборе. Речь не о том, что вам что-то навязывают, а о выборе: воздействовать на кого-то с его согласия или быть объектом воздействия.

Валентина снова отпивает из бокала. Вино уже действует, и, возможно, поэтому она отбрасывает осторожность, решив честно ответить Леонардо.

— Думаю, я выберу подчинение, — говорит она, отводя взгляд.

Леонардо какую-то секунду молчит.

— Что ж, — наконец произносит он, и этих двух слов Валентине достаточно, чтобы услышать, что его голос сделался на октаву ниже. — А я люблю подчинять. Если бы вам довелось фотографировать меня, допустим, с Селией, вы бы нашли это очень возбуждающим.

Валентина не совсем уверена, что это — вопрос или утверждение. Она поднимает на него взгляд и видит: теперь его утратившие коричневатый оттенок и ставшие обсидиановыми глаза устремлены прямо на нее. Внутри у нее все сжимается. Она бы предпочла услышать такое предложение от Тео, однако не может не чувствовать, как невероятно сильно влечет ее к Леонардо. Какая-то ее часть жаждет ощутить его прикосновение. Он напоминает ей Тео, с его легкой сексуальной грацией, и в то же время он совсем не такой. Он не хочет сделать ее своей подругой, ему не нужно, чтобы она ему принадлежала, ни на йоту, но все равно по его взгляду она видит, что он хочет переспать с ней. Если бы Валентина пошла на что-то подобное (позволила ему прямо здесь, на диване, расстегнуть змейку на ее вызывающем наряде, раздвинуть ей ноги, заняться с ней любовью), смогла бы она рассказать об этом Тео? Да, несомненно. Для того чтобы он раз и навсегда понял: она не годится на роль его девушки.

— Я подумаю, — говорит Валентина, стараясь держаться как профессионал и не выказывать, что творится в ее душе, при этом чувствуя, как ускоряется пульс. Селия, рабыня, и Леонардо, господин, вместе в Бархатной Преисподней… А какое место займет она? Зрителя их представления… или участника?

Мчась по ночным миланским улицам на велосипеде и слушая по айподу Лу Рида, Валентина успокаивается. Она уже начинает жалеть, что не отказалась от этого предложения. Не откусывает ли она больше, чем может проглотить? Однако где-то на задворках сознания теплится мысль о том, что случившееся пойдет ей на пользу. Ее ночные фантазии получили возможность воплотиться в действительность.

Слушая Лу Рида, который призывает ее потерять голову[13], она думает о Тео. Осудит ли он ее, если она станет фотографировать Леонардо и Селию? Ведь глубоко в душе Валентина знает, что будет не только фотографировать.

Домой она возвращается далеко за полночь. Поставив велосипед во дворе дома, она не замечает фигуры, застывшей неподалеку от входной двери, пока не начинает доставать ключи.

— Синьорина Росселли?

Она, вздрогнув от страха, тут же надевает на пальцы связку ключей, готовая защищаться.

— Кто вы?

Мужчина выходит из тени, и уличный фонарь освещает его лицо.

С виду ему под пятьдесят. Курчавые волосы, седые, но густые. Усталое лицо. Это тот самый человек, который на днях наблюдал за ней, когда она садилась в такси.

— Прошу прощения, что напугал, — говорит он. — Я инспектор Гарелли. — Показывает значок. — Я знаю, уже поздно, но мне нужно задать вам несколько вопросов о вашем знакомом, Тео Стине.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, нет… Обычная проверка, — говорит он. — Я могу войти?

Валентина не задумывается. Она не собирается посреди ночи пускать к себе этого бесцеремонного полицейского.

— Нет, уже поздно. Я устала. Заходите завтра. — Для нее неважно, что ответ звучит довольно грубо, ведь что-то подсказывает: не нужно пускать этого человека в дом.

— Хорошо. — Он несколько удивлен, но соглашается. Значит, ордера у него нет. — Я просто хочу у вас спросить, где сейчас находится синьор Стин.

— Откуда я знаю? — резко отвечает Валентина.

— Конечно же, вы это знаете, синьорина Росселли. Разве парень, уезжая, может не сообщить своей девушке, куда едет?