Но вернемся к будущему – не утопий и антиутопий, а русской словесности.
Не берусь предсказывать и прорицать, каким оно будет, но одно для меня очевидно: русская «высокая» словесность совершенно не собирается покидать историческую сцену, она успешно борется с наносным снобизмом и с интересом поглядывает на преуспевающую, востребованную, богатенькую соседку – массовую литературу; более того – активно осваивает внеположные территории ultra-fiction и включает их в свой оборот. И – вспоминает, повторяет, а то и преображает культурное наследие: учится с пользой для себя – и, надеюсь, для читателя. Мир преображается, переживая фантастические метаморфозы, – как говорится, со сказочной быстротой. Быстрее и кризиснее многих меняется Россия. Сравним только – начало 80-х и начало 90-х. Сознание человека адаптируется – и выстраивает свои версии преображений и внезапных (так кажется) исторических изменений. И вот уже – не только сказки Джоан Роулинг сверхвостребованы юным поколением, но и совсем взрослые зачитываются и засматриваются вымышленными чудесными и необыкновенными историями. В России XX века (советского периода) недаром всегда были популярны литературные сказки, адаптированные с европейских языков, – от «Буратино» Алексея Толстого, выструганного из «Пиноккио», до «Доктора Айболита» Корнея Чуковского, ведущего свое происхождение от английского оригинала. Реальность пугает – человек прячется в сказку. Реальность необъяснима, тревожна, опасна – человек тренирует свою психику триллером и детективом с фантастическими допусками и элементами. Человек с воображением преодолеет и выкарабкается; человек без воображения исчезнет в угрожающей реальности. Литература спасает – и себя и человека вместе. Значит, у нее есть будущее.
Коллекция Колобка
Дорога наша сделалась живописна.
А. С. Пушкин. «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года»
Сбились мы, что делать нам?
А. С. Пушкин. «Бесы»
Почему-то мы все время неспокойны, куда-то движемся, направляемся: то к коммунизму («Верной дорогой идете, товарищи!»), то к капитализму, к рынку, как он обозначен в проекте. Схвачены этот шаг, эта поступь в знаковой скульптуре Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», ныне столь же знаково разобранной на фрагменты для реставрации.
Но символ он потому и символ, что, даже распиленный, продолжает внушать.Через несколько десятилетий «похода и перехода» смотри результат, запечатленный другим художником, художником и скульптором нашего времени, Гришей Брускиным, – его герой-монумент (в картине «Шаг», 1982) делает шаг с постамента и повисает над метафизической бездной.
То, что возникает на горизонте, постоянно удаляется. «Картина маслом», в данном случае – работы Э. Булатова. Не «вечный бой», а вечный поход.
Бесконечное путешествие.
Причем со странностями: не только горизонт удаляется, но сама дорога упрямо закругляется.
То ли прямое шоссе, то ли улитка, то ли лента Мебиуса.
Видимо, недаром именно в России появился Лобачевский с его гениальным открытием, без которого не была бы возможна теория относительности А. Эйнштейна.
Параллельные – пересекаются.
Это – Россия, а не какая-то там пифагоровская Древняя Греция.
Параллельные пересекаются, то, что располагалось наверху, оказывается внизу, и наоборот: незаметно, но все переворачивается, а невозможное – встречается.
Метафизическое пространство, которое мы предприняли попытку преодолеть, оказывается одновременно и нашим бытием, и нашей историей.
Только что (исторически думая) началась новаяРоссия, и вот уже, особо никого не спрашивая, вернули в старую.
Какую – старую? Нет, не в ту, а в другую. Предыдущую.
Старых России (как и новых) много. Новая Россия устремилась вперед, в поисках свободы; заблудилась; прошло энное количество лет; и вдруг страна услышала: «Свобода лучше, чем несвобода».
А мы-то думали…
* * *
Свобода передвижения– одно из главных завоеваний и реальных достижений, результатов движения страны к гражданским свободам – последних – надцати лет. Помню острые ощущения первого свободного перелета за границу(!) – ведь граница-то раньше и впрямь была на замке, а занавес действительно был железным.
И никакой там не грезилось еще Италии с Римом, Флоренцией и Венецией (откормленный этим культпоходом соотечественник ныне ищет изыски, забираясь куда-нибудь поглубже в Тоскану). Никакого парижского «уикенда» или «императорской Вены», а предложение покататься с детьми на лыжах в Австрии было бы воспринято как сдвиг гоголевского сумасшедшего.
* * *
Действительно – вроде бы и сегодня, в современной словесности, весьма востребованный читателями других стран жанр травелога(существующий как в версии fiction, так и non-fiction) обитает на окраине отечественной словесности, приживаясь с некоторым трудом.
А ведь история русских литературных путешествий весьма продолжительна. Начинается она с Колобка – первого русского путешественника. (И странника – потому что у Колобка как у литературного героя есть, конечно, своя философия ухода, – как у Емели философия успеха через лень и т. д.)
Именно он, Колобок, первым смело выкатывается за порог дома, где его произвели на свет.
Уходит в путь – последовательно: от 1) бабки, 2) деда, 3) волка, 4)… От лисы не больно-то и уйдешь, будь Колобок хоть ста пядей во лбу.
Но ведь Колобок погиб бы гораздо раньше – дома! От дорогих и любящих бабки с дедом! Не выкатываясь за порог – и не обретя своей чудесной истории.
Его бы просто-напросто съели.
(Вообще «бабка с дедом» в русском фольклоре – хтоническая темная сила: уничтожающая. Вспомним еще и «Курочку Рябу». Зачем они «били-били» это несчастное яйцо?)
Так вот: активная жизненная позиция Колобка породила творческую энергию, матрицу весьма противоречивого, парадоксального русского сознания:
И дома съедят, и в пути пропадешь.
Тем не менее: Колобок открывает череду «плавающих и путешествующих», преодолевающих опасности, открывающих мир за пределами дома, отчаянных, погибающих в пути, находящих новое.
Героев-авантюристов, раздвигающих рамки привычного.
Можно условно сказать, что страна сложилась в результате пути, в движении на восток, запад, север и юг. На Урал, в Сибирь, на Дальний Восток, – «поход» был предпринят задолго до того, как вошел в сюжет известной песни: «И на Тихом океане свой закончили поход». (А песен в русском фольклоре про путь-дорогу-дороженьку – немерено.) Теперь – о субъекте путешествия.
Забывать – естественно, помнить – искусственно, по мысли Мераба Мамардашвили.
Помнить – сделать усилие.
А написать о дороге – значит написать о том, что испытал и что помнишь (двойное усилие).
Прощание перед дальней дорогой обязательно в русской традиции (присесть на дорожку, посмотреть прощальным взором друг на друга). Прощание с уходящим в путь всегда включало в себя благословение, а уходящий должен был оставлять свою «память» (то есть что-нибудь, какой-нибудь предмет на память). Возвращаясь, человек шел через леса на просвет, на светлый проем, «на русь». Отсюда, утверждают историки-лингвисты, и возникло слово, обозначающее сторону-страну: Русь.
Русская литература, в отличие от «нас», не ленива и любопытна; и не только фольклорный герой уходит за порог.
Русская проза открыла XIX век (в 1801 году!) «Письмами русского путешественника» Николая Карамзина. «Авторская» история началась несколько позже, с карамзинской тож «Истории Государства Российского». Путешественник и историк, прозаик Карамзин завещал литературе и литератору «быть в движении», путешествовать, наблюдая, и наблюдать, путешествуя, – завет его дошел и до Михаила Шишкина, скрупулезно собравшего следы русских путешественников – как добровольных, так и недобровольных, в «Русской Швейцарии».