– Не знаю я, где она на рейде стоит, – отозвался Орлов, – капитан собирался забрать свою судовую команду и отправиться на соединение со своими.

– Ну и бог с ним, с этим Бернсом! У нас ведь теперь дела важнее имеются. Верно, я говорю?

Орлов внимательно посмотрел на монаха и тихо проговорил:

– Я еще тебе ответа никакого не давал! Мне подумать надобно.

– Ну, чего ты все дерзить пытаешься, офицер? – поморщившись, вымолвил Сулима. – Нет у нас времени много на раздумья разные! Давай я тебя кофеем напою сваренным? Выпьем напитка благородного, да и по рукам ударим. Слышишь, в соседней комнате крышечка застучала?

Орлов проводил взглядом сутулую фигуру монаха и, усмехнувшись, спросил:

– Ты, что же теперь с примусом и чайником путешествуешь?

– Какой там чайник, – отмахнулся тот, шурша газетной бумагой, в соседней комнате, – спиртовкой разжился с кофеваркой. Уж больно я люблю, напиток сей для бодрости духа принимать.

– Скажи мне, Сулима, раз уж ты все знаешь, что с нашими полчанами в форте» Око империи» стало? Дым мы над фортом с воды видели над ним.

– А, что с ними могло случиться? – отозвался монах, помешивая серебреной ложкой парящий напиток. – Аборигены им бы никогда не простили столько убиенных, не силой так хитростью извели бы все одно. Холопами жили, как холопы и померли!

– Так, что с ними случилось? На форт нападение было? – сквозь стиснутые зубы спросил Орлов.

– Туземцы народ коварный, сам знаешь, да еще на фоне горы трупов своих соплеменников…, одним словом, хитростью они твоих казачков взяли. Под покровом ночи, без боя даже…, так что приняли казачки ваши, смертушку лютую, под исполнение собственное» Боже царя храни». Так налить кофейку то? А то ведь без горячего, холодно нынче на дворе, фуражку смотрю, потерял опять же.

– Мне подумать надобно, – отозвался пленник.

– Ну, что же, думать – это дело хорошее, только говорю же, что времени у нас нет на это занятие. Скоро уже Лис пожалует, а при его вождях и воинах, мне вас труднее будет забрать. Думай, пока я напиток пью, да присягой своей голову не забивай зря. Вокруг нас весь мир с ума сходит, не за горами потрясения всего крестьянского мира.

– Это еще почему?

– Нашему католическому миру уже нанесен тяжелейший удар во многих государствах, – со вздохом отозвался Сулейма, садясь, напротив, с кружкой. – Уже не только в среде итальянского духовенства, но и в папских кругах, затаилась смутная тревога. Из-за еретической заразы, которая висит в воздухе, словно от тлена плоти погибшей! Всюду спорят и толкуют о вреде церковных учений, всякий плебей типа вашего инженера, считает себя теперь чуть ли не теологом знающим все!

– Вы сами во многом виноваты, – поморщившись, отозвался поручик.

– Это еще почему? – пробормотал настороженно монах.

– Простые люди, впрочем, как и духовные деятели, стали, внимательно присматриваться к поведению итальянских прелатов, на случаи отступления вашего духовенства от простой порядочности. Именно из-за этого большая часть вашего низшего духовенства, стало тайно сочувствовать протестантам, допускать их к причастию. Разве нет?

– Эх, офицер, – сокрушенно вздохнув, проговорил, Сулима, отхлебывая парящий напиток, – на этой почве у нас действительно происходят серьезные столкновения с епископатами, которые не в полной мере действуют согласно указаний Рима.

– А может все проще? Может просто ваша братия выдает, очень много авансов от имени неба? Может просто пришло время, когда святейшему престолу пора рассчитываться за эти авансы?

– Да нет господин, Орлов! Просто слишком быстро взрослеет буржуазия! Слишком быстро она стала обрастать финансовым жирком, в то время как материальные силы Рима подорваны. То там, то тут провозглашаются чудовищные идеи, о свободе мысли, слова, равенства всех людей и это, между прочим, касается вашей России. А ведь это дерзкий вызов авторитету творца, который многие просто не хотят видеть ни у нас, ни у вас.

– Почему ты, Сулима, сгущаешь краски? Тебе не кажется?

– Нет не, кажется! Эти якобинцы разного разлива, могут запросто уничтожить своей ересью и католицизм, и ваше православие кстати. Наш орден уже подвергается гонениям, через притеснения братьев и закрытия монастырей. Крупная буржуазия в некоторых странах, уже дерзко требует от Рима, ограничить возможности нашего ордена! И все это за труды наши праведные!

– А ведь вы боитесь этих самых плебеев, – улыбнувшись, проговорил Орлов. – Вы чувствуете опасность в таких людях как наш инженер, боитесь их объединения?

Сулима, сделал несколько глотков из кружки. Затем поставив ее на печь и устало проговорил:

– «Призрак свободолюбия «– уже и так вольно гуляет по Европе. В вашей империи уже поднимают руку на помазанника божьего, в американских нижних штатах уже стреляют в президента! Ну и кому я спрашиваю от этого лучше?

– И, что же предлагает ваш орден? Опять террор?

– Именно в нем мы с братьями и видим выход! – брызгая слюной, с безумным взглядом выпалил Сулима. – Только белый террор, способен навести порядок в религиозно-гражданском противостоянии, только он!

– Неужели ваши святые отцы не понимают, в какую свару, вы можете втянуть народы? – отозвался Орлов, массируя виски. – Этак опять и до сожжения книг дойдете.

– Это непременно надо делать! Все книги таких щелкоперов как Вальтер или Руссо изъять надо из всех библиотек, публичных, частных и сжечь.

– Канта тоже придать анафеме надобно?

– Конечно! – воскликнул монах вскакивая. – Это еретик, который способствует расколу духовенства! Этот безумец разрушает все догмы, и его идеи уже осуждены Римом.

Орлов незаметно помассировал грудь в районе сердца и, помолчав, проговорил:

– Как не крути, а получается, что все вокруг враги? Может проще отказаться от идеи папской непогрешимости? Не причислять к лику святых ваших инквизиторов, как это было сделано в этом году Пием.

– Еще скажи, что нам нужно озадачиться, таинством причастия нашего клира в храмах! – рявкнул взбешенный монах, сжав кулаки.

– А почему нет? Миряне же видят, что их причащают только хлебом, а кого-то еще и вином, – отозвался поручик, шаркающей походкой подходя к двери.

– Причастие» кровью и телом Христовым» духовенство делает сознательно, из-за его особого положения! – вновь взорвался, Сулима, тряся кулаком с зажатыми четками. – Если бы я не знал господина Орлова лично… То решил бы, что речи такие, ведет человек, разделяющий взгляды вашего инженера.

– Причем здесь это? – отозвался пленник, с трудом подходя к входной двери. – Просто если уровнять сынов божьих, то появится равенство гражданское, без всяческих революций и крови. Разве нет?

– А дальше то что? – выкрикнул монах с остервенением. – Уровнять дворянство с крестьянами, а патрициев и высоко породных граждан с плебеями? Останется только отменить налоги с оброками и привилегиями! В этом истина?

Орлов опираясь на доску, посмотрел на Сулиму и твердо проговорил:

– Но ведь все это вытекает из раннего христианства.

– Рим никогда не пойдет на это! Во всем мире это воспримут как слабость, а врагов у нас хватает по всему миру. Врагов, которые клевещут на нас при помощи» продажных перьев» и не только их! И это на нас, отважных и бескорыстных миссионеров, несущих слово Господа по всему миру.

– Побойся Бога, Сулима, здесь-то вы, из-за золота объявились!

– Сюда Господь направил нас не только из-за золота! – выкрикнул, Сулима, брызгая слюной. – Нас все больше притесняют, запрещая нести слово божье, произносить проповеди и быть духовниками, особенно в пределах всего лиссабонского архиепископства. Многих наших братьев бросили в тюрьмы, а имущество монастырей конфисковано. И все это из-за того, что мы истинное, самое острое копье Рима, идеалы которого мы несем в самые отдаленные уголки мира! Но ничего, мы переживем период гонений, и мы еще заявим о себе в недрах самой курии. А если придется, то мы как Юлий опояшем себя мечом и шпагой и бросим в Тигр ключи от неба! И пусть тогда нас защитит меч, если ключи святого Петра окажутся бессильными перед притеснениями. Поверь, офицер, мы все готовы к этому как один!