Подкинув в почти затухшую печь угля, он медленно обошел весь дом, хозяева которого, судя по всему собирались в большой спешке. Вся мебель осталась стоять на своих местах, включая, такие нужные и дорогие мелочи как посуда и фабричное постельное белье. Спустившись на первый этаж, Орлов нашел в кладовой комнате деревянное ведро с патронами и, поставив, его на подоконник стал выбирать боеприпасы нужного ему калибра. Каково же было его удивление, когда он, глянув через белоснежные занавески на улицу, увидел идущих к дому Столетова Розенберга с прихрамывающим Степановым. Идти которому было явно не просто, но он, опираясь на палку, старался не отставать от Давида Марковича, то и дело, поправляя сползающий с плеча ремень винтовки.

– Вот, Константин Петрович, доставил твоего урядника по его настоятельному требованию, так сказать, – проговорил, старик тяжело дыша.

Орлов покачал головой и, глядя укоризненно, на бледное лицо казака проговорил:

– Зачем же ты, голубчик, с кровати то встал? Тебе же свой организм подлечить надобно!

– Так и я же ему про то говорю! – выпалил Розенберг, смахивая рукавом пот с лица. – А он знай себе заладил, что ему лично, мол, никто приказ не давал, на кровати валяться. Вот и пришлось нам по снегу в поиск отправляться.

– Заходите, в дом коли пришли, – махнув рукой, проговорил поручик. Глядя, с каким трудом, поднимаются на крыльцо гости.

– Как же мне можно, ваше благородие, вас одного то оставлять? – вымученно пробормотал казак, с трудом поднимаясь по крутым ступенькам. – Сколько верст вместе отмахали, от супостатов отбиваясь, а теперь получается, что я на перине лежать должен. Как же я вас бросить то могу? Да еще в чужом городе.

– Подлечиться тебе, братец, надобно, – отозвался Орлов, помогая казаку подняться под руку, – навоевались уже. У нас с тобой дорога предстоит дальняя, тебе силы потребуются, что бы с волной бороться, да с ветрами студеными, а ты у меня едва на ногах держишься. Будить поутру у Давида Марковича тебя не стал специально, что бы отдыхал ты. Через меня в дом его беда войти может, потому и ушел на время. Садитесь к столу, сейчас сообразим чайку, правда я еще не осмотрелся тут, даже не знаю, есть ли тут чайник.

– Зря ты, Константин Петрович, все это удумал, – со вздохом пробормотал Розенберг, садясь к столу. – Ей богу зря! Тебе самому поберечься надобно, повязки на ранах менять своевременно, а ты опять за наганы свои хватаешься.

– Погодите! А как же вы меня нашли?

Розенберг положил старенькую шапку на стол и, проведя, рукой по редкой седой шевелюре проговорил:

– Ну, это дело не хитрое в нашем-то городишке. Я же знал, что пошел ты, Константин Петрович, в контору поутру, а там Фреди подсказал, что на пристани тебя видели, ну а уже по дороге на причал узнали, что к шерифу ты подался. Вот он-то нас сюда и направил. Правда, что ты теперь помощником шерифа считаешься?

– Для дела пришлось им стать, что бы под флагом американским от врагов до нашего отъезда укрыться.

Розенберг пожевал губами и, погрозив, пальцем проворчал:

– Помощник шерифа, как и он, сам человек публичный, а тебе, ваше благородие схорониться бы от глаз любопытствующих надобно. Да и насчет отъезда вашего…, я вот все думаю…, в больную страну вы вернетесь, население которой взбудоражено. И, что бы горячие головы остудить, кровушку пролить придется, помини мое слово и придется непременно. Причем не аборигенов, каких-то, а своих соотечественников.

– По-моему ты, Давид Маркович, сильно сгущаешь краски, давай я вас лучше чайком напою.

– Да, плюнь ты на этот чай! Мы только что отобедали и не за этим пришли вовсе. Так вот, я так смекаю, насчет дел в империи нашей – трудные времена наступают. Сам посуди, в этом годе значительно ограничили в правах земства, стеснили опять же в напечатание земских отчетов и докладов.

– Зато расширили властные полномочия, предводителей дворянства! – возразил, Орлов закуривая сигару. – А это, между прочим, председатели, все тех же земских собраний, а головы горячие думаю, что с возрастом поостынут.

– А чем головы рабочих остужать придется? Это ведь уже не беспорядки в Петербургском университете и не восстание в Польше. Казаков ведь пошлют с солдатами!

Орлов подошел к подоконнику, и стал отбирать себе патроны нужного калибра. Потом посмотрел на притихших гостей и с досадой сказал:

– Путаешь ты все, Давид Маркович, рабочие не такие глупые люди. Они прекрасно видят, как в империи ставится машиностроительное дело, в Петербурге вон какую громадину построили, а ведь на этом Путиловском заводе те же рабочие работают. Рельсы вон, какие стали откатывать для нужд империи! В Московской губернии вон, какое производство железнодорожных мостов отгрохали, паровозы делаем с вагонами и платформами. Думаешь, рабочие ничего этого не видят? Все они видят, потому что для них с их женами и детишками-это важно, никто ведь не придет и не накормит их с улицы. Не верю я в то, что человек наш работный бузить будет – ему детишек, на ноги ставить надобно.

Розенберг, поджав губы, покачал головой и твердо проговорил:

– Петербург и Москва – это еще не вся империя, а наш работный человек по всей империи забит и бесправен, точно так же как и наш крестьянин, находится в страшно угнетенном состоянии. Почитайте про американских рабочих или их крестьян! Они тоже борются за свои права, причем, вместе со своими профсоюзами, мы же не можем не замечать всего этого. Значит, что все это ждет и нас впереди, только с одной маленькой поправкой!

– С какой? – уточнил поручик.

– У нас бунт, всегда жесток и беспощаден, потому, что мы не американцы.

– А я верю, что у нас в империи все сообразуется, – возразил поручик. Продолжая отбирать патроны. – Добилась же у нас в прошлом годе, свеклосахарная промышленность в черноземных губерниях успехов неслыханных! А ведь ее наш крестьянин убрал, а не иноземный! Когда дело правильно поставлено, то работному человеку бузить, просто некогда, ему дело делать надобно. Цена на хлопок растет опять же и поверь, такие как Морозов появятся не только на территории самой империи, но и на землях к оной присоединенных. И будут они не только крестьян наделами снабжать, но и семенами, а заодно и урожаи скупать будут. А сырье это уже и на мануфактуры, и на фабрики пойдет далее, обеспечивая работой человека работного. Нам в державе сейчас как никогда лишь спокойствие нужно, не все у нас плохо, верю, что все у нас получится непременно. Просто империя у нас уж слишком большая, резкие повороты нам противопоказаны. Погоди, Давид Маркович, наш крестьянин еще всю Европу хлебушком кормить будет.

– Зря ты так надеешься на крестьян, Константин Петрович, – покачав головой, отозвался Розенберг, – задавлены наши крестьяне выкупными платежами, да налогами с повинностями. И не от хорошей жизни, они все бросают с тем, что бы искать долю лучшую в городах на заработках. Этак, они и вовсе оторвутся от сельского хозяйства! Буза уже началась в Эстляндии на мануфактурах, а ведь там крестьян множество.

– Не пойму я тебя никак, – признался Орлов. – К чему ты клонишь?

– К тому и клоню, что вернетесь вы в смутные для империи времена с урядником, к тому, что отправят вас как людей служивых вместе с жандармами, укрощать неудовольствие народное. Остались бы у нас, переждали бы бурю.

– Россия не Франция, – отозвался Орлов, – у нас якобинцам путь во власть заказан. А насчет переждать…, мы, с урядником подданные империи, к тому же трону на верность присягнувшие, а раз так то и в лихолетье, со своей державой вместе будем. Живите тихо, ждать немного осталось, как только я получу весточку от нужного человека, двинем с урядником в Родину. Загостились, мы здесь уже и так сверх меры всяческой.

Попрощавшись с гостями, Орлов вернулся в дом и сев у печи задумался над словами Розенберга. Во многом он был согласен со стариком – не все так просто складывалось в империи как хотелось бы. Он понимал, что отмена крепостного права – это была лишь полумера, с пережитками которого крестьяне сталкивались на каждом шагу. Многие проводимые в стране реформы то и дело сталкивались и входили в противоречие с устоями самодержавия. Все это чувствовалось даже здесь, за тысячи верст от дома, на берегах когда-то Русской Америки. Орлов прекрасно осознавал, хотя и не говорил этого в слух, из-за чего поселенцы терпели нужду и перебои в снабжении. Для него, как и для многих была очевидна слабость наших военных и торговых флотов, что приводило к невозможности противостоять иноземным державам, в полноценном отстаивании интересов удаленной колонии. Именно из-за этого у берегов Аляски постоянно чувствовалось дыхание заглавных морских держав и в первую очередь англичан. Ему было понятно и то, что русские колонисты, никогда бы не смогли противостоять иноземным орденам с их силой и влиянием. Ордена, которые вели обширную торговлю по всему миру и которых, конечно же, интересовала Аляска с ее бухтами для стоянки и ремонта кораблей. Которая располагалась в непосредственной близости от Мексики, где находились значительные экономические интересы Папского государства. Которое к тому времени уже стало тем центром, откуда исходили незримые нити влияния во все уголки мира. Даже в этих далеких землях, вдали от Рима, ничто не ускользало от его влияния и лозунг: «Рим сказал» выполнялся такими как Сулима беспрекословно. При помощи именно таких исполнителей, папство могло контролировать весь мир, превратившись в могущественную экономическую, и политическую силу. Скупка земельных участков, которую практиковал Рим даже в самых отдаленных уголках, давала возможность проникать в самые глубокие пласты народных масс, вовлекая их в сферу своего влияния. И это касалась не только экономики или политики, но и способствовало распространению религиозных течений угодных Риму. Тяжелая поступь миссионеров, которые несли» дыхание Рима», уже чувствовалось и в этих краях.