— Любить по-Фромму у тебя, душа моя, не выйдет, как бы тебе этого ни хотелось, — сказала Марина своему отражению в зеркале и добавила, — тогда пусть это будет брак по хорошему и умному расчету!
Вот ведь как выкручивается женщина, когда ей очень хочется замуж в страну своей мечты!
Как-то после работы пошли с подругой в кафе.
— Галка, ты второй раз замужем, и оба раза по любви. Как это у тебя получилось, открой секрет.
— Мадам, вы интервьюируете меня для журнала «Cosmopolitan»? Тогда я вам отвечу, что любовь умеет много гитик[30].
Посмеялись.
— Марин, ты что первый день меня знаешь? Да, по любви, два раза. Первый раз успела только от любимого родить. И сгинул. Люди видели его в Техасе. А Никите моему дорогому я как мать. И то сказать — старше на семь лет. Но на ровеснице он бы и не женился, а если бы и женился, то не ужился: он ведь у меня — второй ребенок. Как Доронина в «Трех тополях» сказала: «Двое их у меня, двое». Помнишь? Ты, Маринка, голову себе этой любовью не морочь. Сколько можно! Отдала безумству дань (подруга, конечно, была посвящена в сердечную тайну Марины). Как твои англичане говорят: priorities![31] Ты в Англию хочешь? Хочешь. Ну и поезжай! Да твой Дэвид, вроде, и любит тебя. Из какого это фильма: «Я всегда предпочитала, чтобы любили меня»? Вспомнила. Был такой чудесный фильм с Тереховой — с Тереховой все чудесно! — и Гафтом, название забыла. Раза три по телевизору показывали. А еще раньше, был фильм с Тереховой и вот тем сексуальным… забыла, «Кто поедет в Трускавец?». Как она впервые в советском кино точно сыграла предвкушение настоящего свидания…
— Галка, ты, прямо, киноэнциклопедия. Лучше скажи, ты помнишь «Воспоминания» Бенуа? Никто лучше него про нормальную долгую любовь не написал. Они с женой всю жизнь вместе были, ссорились, бывало, но никогда не переставали друг другу нравиться. Знаешь, я думаю, все дело в этом. Нравиться надо друг другу и физически, и духовно, и во всех других отношениях. Даже в ссорах, болезнях и грехах. В этом все дело!
— Кто ж спорит?! Я просто Бога молю, чтобы мой Никитушка мне не разонравился. Знаешь, на близком расстоянии многое выглядит несколько иначе. Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный — но такой иногда зануда. И эстет. Во всем. Презирает постмодернизм, представляешь? Раздрызганный мир дилетантов, говорит. А как тогда жить: что смотреть, кого читать? Не классику же по сотому разу перечитывать! — Галка повертела сигарету в руке, но, осмотревшись вокруг, спрятала в сумку, — говорят, правда, умер он, постмодернизм, а я так считаю, что поистрепался, но еще всех нас переживет. Ругаемся помаленьку… И стирки очень много. И глажки. Ты знаешь, что это такое — гладить белые мужские рубашки из стопроцентного коттона?!
Марина знала.
С новостями Марина поехала к маме, которая уже жила одна, но все еще была независима и, как ей самой казалось, не нуждалась в посторонней помощи, которую ей не раз предлагали. Думать о том, как ее оставить, было страшно. С мамой Марина была близка. Мама выслушала Марину и обрадовалась. Чему? Ну как же, дочка счастье свое нашла. Спросила, правда, несмело, нельзя ли было это счастье поближе найти, в Москве? Тут уж Марина, запричитала по-бабьи:
— С кем, с кем?!
— Так уж никого и не было на примете, когда с мужем разводилась? — тихо спросила мама. Дочкин роман с иностранцем она не принимала всерьез.
— Мамочка, о чем ты?
— Как о чем? Он-то тебе изменял, я всегда это знала, а ты, женщина привлекательная, и не ответила ему тем же?
Что тут скажешь?! А сказать что-то надо было, объяснить доходчиво. И, совсем того не желая, Марина начала объяснять «доходчиво»:
— Мамочка, ну какой здесь у меня выбор? Володя, что ли, с восьмого этажа? Да, захаживает он иногда, уже начал намекать, как хорошо было бы нам жить ладком в моей квартире, оставив его маме и сыну такую же несколькими этажами ниже. Да я его присутствия больше двадцати минут выдержать не могу! Или этот «вечный юноша» Петя из… дружественного музея? Так он тоже с мамой живет и трем женам на троих детей алименты платит! Ездили вместе в Питер на конференцию, так он, нахал, в мой номер среди ночи вперся пьяный, и орал: «Эх, Марина, Марина, была бы ты, как все бабы!» Кто из них, мамочка?! Профессор мой университетский? Да, пытался он за мной ухаживать, так когда это было, сейчас он прадедушка уже! Кто?! В Москве девчонок и молодых незамужних женщин пруд пруди, а мне ведь летом пятьдесят исполнилось.
— Ну, ладно, ладно, успокойся. Нашла себе кого по душе, и хорошо. Поживи для себя. Думаешь, я не видела, как ты жила? Я больше тебя видела, и жалела тебя всегда. Поезжай, может, и правда, там мужчины лучше. А обо мне не беспокойся: ребят ты вырастила золотых, не бросят бабушку. Да я и сама ничего еще, вполне в силах.
Поговорили…
Марина уже решила ехать.
Третья глава
Получив визу от многолетнего директора музея — «Очень жаль! Не возражаю» — и сдав квартиру, Марина прилетела в Англию, где через двенадцать дней, как того требовал закон, она и Дэвид подали заявление на регистрацию брака. Этому предшествовал получасовой разговор представителя городского совета с каждым по отдельности. Перед самым Рождеством Марина вышла замуж за Дэвида по туристической визе, что в то время хотя и не приветствовалось, но допускалось.
Выбрали небольшой уютный ресторанчик. Заказали столик на шестерых. Вернувшись из ресторана, поставили будильник на три часа ночи, проснулись и сонные поехали в Home Office[32]. На страшном ветру в колоссальной очереди, где Марина и ее муж были почти единственными людьми с белой кожей, они мерзли до полудня, наконец их впустили, и через полчаса улыбчивая чернокожая девушка выдала Марине ее паспорт с жирной черной печатью — видом на жительство в Соединенном Королевстве. Измученные, но счастливые поехали домой. Пока ехали, усталость как рукой сняло, хотелось продолжения праздника, хотелось есть. До ночи просидели в экзотическом тайском ресторанчике. Так начиналась задуманная ими тихая семейная жизнь.
Марина приехала на новое место жительства с твердыми намерениями: а) не мерить все своим прежним опытом, б) попытаться погрузиться в новую жизнь полностью, не искать контактов с соотечественниками, не устанавливать антенну российского телевидения, в) не зацикливаться на бытовых мелочах, г) стараться видеть и находить в муже только хорошее.
Все это поначалу не составляло никакого труда. Марине так осточертело одиночество вдвоем и одиночество в одиночку, что даже само присутствие всегда улыбавшегося мужа было радостью. Дэвид нравился Марине внешне. В джинсах и короткой спортивной куртке он — со спины — вполне мог сойти за молодого парня. Но было брюшко, была борьба с ним в тренажерном зале, пока безуспешная.
На стене его кухни висела деревянная доска с газетными и журнальными вырезками, напоминаниями самому себе и тому подобной мелочью. Над ними — старая черно-белая фотография молодого прикуривающего сигарету Дэвида. Марина любовалась ею, когда готовила обед. Как-то спросила:
— Когда ты бросил курить?
— Я и не начинал, я ведь регбистом был с юности, — ответил он.
— Но на этой фотографии ты ведь куришь?
Он расхохотался:
— Это Ричард Бартон! Крис приколола эту картинку. Он тоже уэльсец, может быть, и есть между нами какое-то сходство.
Вот так: ее муж похож на звезду Голливуда, за которого сама Элизабет Тэйлор выходила замуж целых два раза!
Состоялось и Маринино «погружение» в жизнь английской семьи. Она оказалась не просто замужем, но в семье с маленьким ребенком.