- Так что стряслось? - недовольно обернулся к выбежавшей следом Юлии.

   - Они... привязались... пьяные... а он... а его... а-а-а! - еще больше завелась девушка.

   Немалых усилий стоило мужчине добиться от нее толкового рассказа. История же выглядела так.

   Когда Эдан ушел на околицу, где должен был объявиться человек с нужными вестями, а новая "горничная", забрав свой короб, отправилась за местной повитухой, Юлия, как и стоило ожидать, заскучала. Поначалу она еще держалась. Помучила хозяйского лентяя-кота, пока тот не удрал за печку, съела здоровенный кусок сладкого пирога, запивая знахаркиным "чаем для стройности", да взялась было за вышивку - но пальцы, привыкшие к шелку, очень быстро устали от грубых ниток и толстого полотна. Пришлось это занятие бросить.

   Столь любимых барышней книжек с любовными сказаниями у хозяев не водилось отроду - так что, не зная, куда себя деть, Юлия выглянула во двор; потом выбрела потихоньку на деревенскую улочку, с искренним, детским любопытством приглядываясь к быту селян; походила вдоль плетенных и деревянных заборчиков, и, наконец, остановилась напротив местной корчмы.

   Нет, заходить туда девушка не собиралась! Но, вот беда: в это время как раз гуляла здесь тройка парней из соседнего (через речку) поселения. Из родного-то кабака их еще накануне за буйство выкинули, потому и решили ребята к соседям податься.

   Одинокая, незнакомая барышня пьяным головам - что мед для мухи.

   Юлию из окошка корчмы приметили сразу. А приметив - высыпали на улицу, чтоб немедля свести знакомство, и поскорей "осчастливить" новую знакомую на ближайшем сеновале.

   Вначале леди растерялась. Из местных, как назло, вокруг только детвора в пыли играет, да три ветхих старушки у колодца топчутся. Ну, еще щупленький корчмарь, на миг высунувший за дверь нос, но тут же спрятавшийся. А эти, пьяные, уже и за руки хватают да к изгороди теснят...

   От удивления и страха Юлия даже как следует заорать не смогла.

   На ее счастье, как раз шел через деревеньку парнишка-студиозус - из тех, кто полжизни бродит от города к городу, от одного ученого мужа к другому, впитывая всякое мудреное слово. Худой, давно нечесаный, заросший хлипкой черной бороденкой, светящий с изнуренного лица огромными, как у теленка, глазами, - он вряд ли являл собой хоть сколь-нибудь воинственное зрелище. Но на случившуюся с девушкой беду откликнулся с неожиданной горячностью - тут же встал на защиту, закрыл Юлию собой, и, пока визжащая детвора да охающие бабки сзывали на помощь люд, успел пару раз получить тяжелым мужицким кулаком да сильно изваляться в пыли.

   Тем бы все дело и закончилось - но пьяные, а оттого еще более злые деревенские, оттеснив незваного защитника, вознамерились взять свое с барышни прямо на улице. Та взвыла, сжимая разорванный подол платья, а студент вдруг не на шутку разъярился. И, не имея за собой ни единого в силе преимущества, подхватил с обочины увесистый булыжник да опустил его одному из тройки на голову.

   Тот рухнул, как и следовало ожидать, а приятели его, мгновенно позабыв о девушке, мстительно накинулись на обидчика. Сбежались, наконец, мужики - свои и зареченские. Драку остановили.

   Но вот тут-то и выяснилось, что молодец, "невинно убиенный" (а на самом деле, просто пребывающий в отключке), - это любимый сын зареченского старосты. И что страшного "убивцу" за такое "душегубство" полагается вздернуть на ближайшем дереве. К счастью для "преступника", не истекла еще Неделя Почитания, объявленная после смерти Императора, а потому нельзя было устраивать ни венчаний, ни казней.

   Почесав макушки, мужики скрутили бедного студиозуса и бросили его в подвал ближайшей избы. Прибежал взглянуть на пострадавшего отпрыска причитающий зареченский староста, а за ним примчался и напуганный вестями о "разбое" и "бунте" управляющий здешнего лорда...

   О Юлии в суете все позабыли, и девушка, заливаясь слезами, помчалась к своему спутнику - "искать справедливости"...

   - А я-то что могу сделать? - споткнулся, это услышав, Эдан.

   - Ну как же! - запричитала леди. - Несчастного юношу из беды вытащить!

   - И как ты это себе представляешь? - застыв посреди улицы, холодно взглянул на нее мужчина. - Да с чего мне вообще кого-то вытаскивать? - повернул он назад к их подворью.

   - Так он же... не виноват, - робко пискнула, не веря в такую черствость, Юлия. - Это ведь они...

   - Не они, милая, а ты! - едко отрезал светловолосый. - Это ты виновата! Тебя просили не выходить одной? Предупреждали? Вот теперь из-за твоей глупости дурака-мальчишку повесят. Гордись!

   - Но... как же... - слезы вновь хлынули из ее глаз. - Ну, Эдан! Пожалуйста!

   Он зло пробуравил ее взглядом, схватил за локоть и втолкнул в сени.

   - У тебя две минуты, чтобы плащ накинуть!

   - А?

   - Платье разорванное прикрой - и пошли! Живо!

   ***

   Управляющий лорда вместе со старостами, зареченским и местным, устроились в доме последнего за столом с хмельным питьем да снедью - дабы, как водится, "залить" и "заесть" потрясение, а заодно и рассудить, что все-таки с "душегубом", чуть не лишившим жизни любимое чадо, делать.

   Упомянутый "душегуб", вытащенный для допроса, сидел, избитый и связанный, пред светлыми очами начальственной троицы. Земляной пол отдавал подвальным холодом. Несчастный студент ерзал, болезненно постанывал, испуганно поглядывал на своих мучителей единственным не заплывшим глазом, - и вид имел до крайности жалкий.

   Эдан ворвался в избу на середине горячего спора насчет способов казни. Управляющий склонялся к "повесить, ибо так с бродягами по закону положено", старосты же в один голос кричали: "в реку бросить - и не придется на погребение тратиться". Бледнеющему все больше обвиняемому не удавалось вставить ни слова.

   - Да что же вы, мерзавцы, творите! - прервал их беседу отчаянный крик влетевшей вслед за спутником леди Юлии. - За то, что над леди надругаться не дал - и повесить? За то, что даму защитил - в реку?

   Спорщики замолкли на полуслове, удивленно раскрыв рты. Эдан поморщился. В глазах "душегуба" появился слабый проблеск надежды.

   - Так не надругались же! - наконец, нашелся зареченский. - Ты, барышня, цела-невредима, а сын мой... поми-ра-е-ет!

   - А все из-за разбойника проклятого! - поддакнул здешний староста воплю собрата.

   Управляющий только развел руками - будто извиняясь за мужицкую упертость.

   - Да вы!.. - задохнулась от ярости девушка. - Ладно, - поспешно взяла себя в руки. - Сколько хотите за несчастного юношу? Десять золотых? Двадцать?

   Эдан от такого вольного обращения с его деньгами даже опешил.

   Лицо управляющего загорелось предвкушением: сумму-то барышня сулила немалую! Сельчане, однако, в своем праведном гневе остались непреклонны. Нет, конечно, приди к ним Юлия с тем же предложением через день-два, когда выветрились бы уже хмель да ярость, а "убиенный" встал на ноги и отправился на очередной молодецкий подвиг - жизнь невезучего студиозуса продали бы, не задумываясь. Но сейчас попытка подкупа деревенских лишь подзадорила, а добиться возмездия стало для них теперь делом чести.

   Мастер это сразу почувствовал. И понял: пора брать дело в свои руки.

   - Юлия, выйди! - приказал он.

   - Но...

   - ВЫЙДИ!

   Неохотно, она повиновалась.

   Извлеченный из кармашка у Эдана на поясе, звякнув, лег на стол золотой кругляш. Взгляды тут же обратились к нему. Недоумевающие - старост, подозрительный - студента, все более испуганный - управляющего... Они смотрели, еще не понимая, на странную золотую монетку. Монетку без герба, но с двумя столбиками знаков.

   На лицензию первой степени.

   - Развяжите парня, - тихо распорядился Эдан.