Я от митинга — в кусты,
Будто бы по делу,
И наметом три версты —
Аж в ушах свистело.
Сердце — молотом в виски!
Хоть не дюже чинно,—
Сняв ботинки и носки,
Дую босячиной.
У деревни за гумном
На ноги — обновки.
«Сковырнешься кверху дном,
Супротивник ловкий!»
Возле лавки мужики —
Скинулись по малой.
— Примыкай, коли с руки,
Ты ведь свойский малый.
Отказаться не резон, —
Праздничное дело,
И к тому ж в душе трезвон:
Вот как накипело!
Хоть залить ее,
Спалить —
Лишь бы полегчало!
Только выпало подлить
Масла в то начало.
На траве на молодой
Знатное застолье:
Не холодной не водой
Заливаю боль я.
Всей закуски — огурец
Да одна хренина.
С третьей —
Тутошний кузнец
Сгреб за грудки сына.
Мужики промеж — герой:
Чуют даровую.
— На свово-то, ишь герой,
Ставь на мировую!
С той проклятой «мировой»
Мне бы в самый раз домой!
Да не тут-то было:
Не привык я к даровой:
— Дуй в ларек, Данила!
Пили,
Нюхали рукав,
Дымили самосадом…
Я, плечами поиграв,
Встал:
— Бывайте!
Надо!..
На пригорке
Сельский клуб —
Хоромина нескладная…
— Дарья, Дашка,
приголубь,
Мо-оя не-на-гля-дна-я!..
Мне в ответ —
Секут глаза:
Встречают, будто грешника.
И не Дарья —
а лоза
Середи олешника.
Как ножи,
Зрачки грозят,
Студят незнакомостью…
Девки,
Бабы,
Мальцы —
В ряд:
Вся деревня полностью.
Возле Дарьи — как прирос —
Евгений приспособился.
А по мне — мороз, мороз! —
Ишь кого сподобился!
Ухватясь рукой за стол,
Похрустываю пальцами.
Гармонист щербатый пол
Выстеливает вальсами.
Разломились пополам,
Ахают малиновы.
Гонит ветер подола,
Ситцевы, сатиновы.
Выдаю земной поклон —
Лишь бы Дарью взять в полон,
Закрутить бы в огневой
Да из клуба вызволить,
На лужайке медовой
О сердечном выспросить.
Встал Евгений,
Голос — медь:
— Что ты прешься, как медведь?
Я к нему:
— О чем вопрос?..—
Кинул левой бровью,
Руку правую занес,
Этак — для здоровья.
Вот так раз:
Пластом лежит.
Дарья побелела,
В карих слезынька дрожит,
Горько, оробело…
Хоть хмельной,
Да понял я:
Дело, паря, полынья!..
ВИРЫ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Молодик над пожней, будто коса
Звенящая над плечом
В ожиданье трав…
О боже!
О чем это я, о чем?..
Дымилась,
Ручьилась роса,
Лезвием поиграв.
Земля наплывала,
Текла под взмах:
Бескрайность и ты —
Один на один.
И этот захлеб высоты!
И кажется — счастье в твоих руках.
И ты —
У вечности сын!..
Хоть двадцать лет
С тех пор пронеслись,
Все не забыть
Того июньского дня:
Евгений и двое,
Будто коней покормить,
Завернули в луга,
Сказали: садись!
И ствол вороненый
Слепо глядел на меня.
Явь или сон?
Но верь — не верь:
Решетки ржа
Когтит голубень.
Слышно:
Протопают сторожа,
Пропорет молчанье скрипучая дверь…
И этак —
Который день!
А мне бы на волю,
С косой в луга:
Не ждет страда,
И рук нехватка.
За перекатом темны омута,
В полдень с жерлицами бы туда:
Щука теперь до жора падка…
Мне думалось:
Травы заждались меня,
Роняют росины,
Как слезы мужские.
Не знал, что Россия
В захлебах огня,
Военным набатом
Объята Россия!..
Клацнул, как выстрел,
За дверью замок —
Ударило светом
В глаза жестоко.
— Капут совьетам!..
Ты нам бы мог
Помогать очень-очень много!..
Сижу.
Глаза протираю:
«Брысь!..»
Добро бы Женька,
А тут почище!
Мерещится?
Вроде нет!
Откуда взялись
Эти
Кованые
Сапожищи?
Тянется
В рыжих волосьях рука.
Хлопает по плечу,
Как брата.
На вопросы молчу.
Гляжу на черного паука,
Рукав облапившего горбато.
А немец с ухмылкой
Богато сулит
За службу лакея
И деньги, и счастье.
«Шалишь:
И елеем,
И прочим я сыт…»
А сердце от дум —
На части!
Вали,
Подкидывай,
Не скупись,—
Будет тебе работа!..
Эх, недотепа, нескладица-жисть!
Мне бы лишь за ворота…
ИСПЫТАНИЕ
Елки чернеют копьями,
Целятся в месяц багряный.
Псковскими зыбкими топями
Шли партизаны.
Нянчить бы нам руками
Не автоматы —
Землю,
Песнями да стихами
Щедрость ее приемля!
Горько
В неполных двадцать
Отплакать и отсмеяться,
Тихому хлеборобу
В поле идти солдатом,
Пашни первую пробу
Брать не плугом —
Гранатой.
Давит на плечи доля,
Нет, не косой —
Прикладом…
Сердце гудит от боли:
Надо, надо, надо!
Что с нами завтра будет?
Видеть ли нам рассветы?
А по деревням люди,
Ближе которых нету.
Ночь тяжела в болоте.
Ночь добра на подходе.
— Доты! —
Шепот по роте,
Будто озноб проходит.
Хутор байнёнкой ветхой
Мне заслонил
Полмира,
Красной остался меткой
В карте у командира,
На сердце отпечатался,
Пулей ко мне посватался.
* * *
В горе
Россия суровела,
Взглядом строгим
Темнела,
Рвы и окопы строила,
Смелых вела
И несмелых.
Благословленным
Ярость
Круто вздымала жилы…
Лишь на последнюю малость
В ребрах бы стука хватило!
Только бы дотянуться
К доту
Ценой любою…
Сутки,
Вторые бьются:
Пятеро… трое… двое…
Эти минуты стоят,
Может быть, целой жизни!
Двое. Остались двое.
Благослови, Отчизна!..
НА ОСТРИЕ
В ярых отсветах черные кости
Над рекой запрокинул мост.
Каково погулялось вам,
Гости?
Каково прогулялось «нах Ост»?!
Приюти меня, вдовушка-ночка,
У заступника-валуна,
Подсоби дотянуть до лесочка.
Ты же можешь, темным-темна!
Остуди,
Охлади сентябринами:
В добрых чащах с густою листвой,
Переспелыми журавинами
Да прохладою луговой!
Некрещеный,
Готов я взмолиться,
Исповедаться под мостом.
Вот так сказочка-небылица,—
Отведи,
Хоть перстом, хоть крестом!
Мне бы только покромок поляны
Одолеть,
Превозмочь до зари…
Рубцеватые раны — каляны,
Отомщения поводыри.
Как ремнем,
Перехваченный болью,
Обнимаю земную юдоль.
Сто шагов до лесного раздолья —
Сто кинжалов в открытую боль!
Захватил пятернею осоку,
Через кочки —
Привал… перевал…
И послышалось:
Будто бы с боку
Кто-то стонет?
На помощь позвал?
Не ошибся:
Зеленые точки
Прострочили и стоны, и ночь,
Я, как видно, родился в сорочке,
Мне бы к лесу
Да тихонько прочь…
И с чего бы
В звенящую свару
Пустоты, черноты и огня,
Как в предбанник сквозной с перепару,
Потянуло всем телом меня?
И откуда в навылет пробитом
Моготы
На такое взялось:
За плечами с живым иль убитым
Проползти ту поляну насквозь?..
Я очнулся под яростный стрекот
Пировать прилетевших сорок.
С неба сыпался «юнкерсов» рокот,
Багровел,
Разгорался восток.
Приподнял я спасенного мною,
Отвернулся,
Хоть плач над собой,
И какой непонятной виною
Провинился я перед судьбой?!
Меж разлапин корявых корений,—
Как вчерашнее,—
Вспомнить изволь,—
Председатель Совета
Евгений —
К новым бедам да старая боль!
Оказалось:
Ничто не забыто!
Я поднялся, от боли стеня,—
Потемнело, зарею омыто,
Голубое рождение дня.
Шаг за шагом,
Без думы, без цели —
Лишь бы прочь от былого уйти,
А оно, как столетние ели,
На моем поднималось пути.
Уходил, спотыкаясь, в былое,
Будто кончилась в мире война.
Отступало вчерашнее злое,
Лишь осталась, как солнце,
Она.
И светила,
Светила глазами,
Ой, какие у Дарьи глаза!
Мне бы выплеснуть горе слезами,
Да откуда возьмется слеза!
Огляделся,
Вздохнул облегченно,
Шевельнул онемевшей спиной.
И деревья, насквозь пролученные,
Расступилися передо мной.
Возвратился я к лобному месту,
Сам себя беспощадно казня.
Председатель все кликал невесту,
Словно жилы тянул из меня.
Я молчал,
Непосильную ношу,
Как судьбу,
Поднимал на себе.
Только шаг — и, казалося, брошу
Новый вызов проклятой судьбе.
И шагнул я
(К беде иль спасенью?) —
Так впервые ступают по льду…
Через сучья,
Завалы,
Коренья
Пробирался, как будто в бреду.
Как в бреду!
Но ничто не забылось,
Хоть крутенько бывало потом:
Ни брусничника малая милость,
Ни лесничего кряжистый дом.
Навсегда отпечатался в сердце
Председателя въедливый взгляд.
Никуда от него мне не деться,
Не податься ни вбок, ни назад.
В этом взгляде прочел я такое,
Что поведать достанет ли сил!
А промолвил он вовсе простое:
Поклониться жене попросил…
* * *
Будь здорова, сторожка лесная,
Помаленьку живи,
Не старей!
Да хранит тебя ель вековая
С развеселой семьей снегирей!
От цветов ли,
От диких корений,
От живой ли ключовой воды
Даже меченный смертью Евгений
Выкарабкивался из беды.
Хочешь, нет —
От затишка лесного
Подаваться настала пора.
В той сторожке оставив больного,
Выходил я опять на ветра.
Раскаленные ветры хлестали,
Смерть чернела над нами, как дым.
Жаростойкие плавились стали,
Каково ж доставалось живым!
На локтях бы дополз до Берлина,
Да не вышло —
Моя ли вина,
Если пуля
Летела не мимо,
В дом родной отпустила война.
ГОРЬКАЯ РАДОСТЬ
Вместо деревни
Недобро
Торчали заборов ребра.
Только береза, как знамя,
Высилась —
Память деда.
Радостью со слезами
Праздновалась победа.
Мне самому хотелось
Выть от беды, что есть мочи.
Только не терпит дело,
Больно коротки ночи.
Трав развеселой рябью
Вспыхнул край приозерный.
С ветхих подолов бабьих
Сыплются горькие зерна.
Старшая по колхозу
Гильзою зерна мерит,
Бабьи считает слезы.
Верит она
И не верит…
«Бросить бы все на свете.
Взять да испечь лепешки:
С голода пухнут дети,
Баб покормить бы немножко…»
Думы…
Но с губ ни оха,
Смотрит в землистые лица.
— Спробуем сами в соху,
Выдюжим, молодицы?
Мы не одни,
Подмога —
Три мужика —
Ко времю.
— Бабы, побойтесь бога,
Их и всего-то на племя!..
Шутке смеялись строго,
Хлябко ходили плечи.
Вроде поели немного,
На сердце будто легче.
Доброе же лекарство —
Ядреное кстати слово.
Двинулось бабье царство
Горя добрать земного.
Тенью подернуло дали,
Спины дымятся от пота.
Деды не зря считали
Пашню мужской работой.
Выдохлись молодицы.
Дарья в кофточке белой
К речке спустилась напиться.
Я подошел несмело.
Дарья стоит на камне,
Тычется ветер в колени.
С этакими ногами
В самый бы раз — на сцене.
Балую робким взглядом, —
Знаю:
У наших — строго.
Много ль солдату надо?
Ой, молодица,
Много!
Ветер испариной клейкой
Дунул — да прямо в душу.
Ворот у телогрейки,
Черт,
До чего же душен!
Руки —
И те, как лишние,
В них что-то еле слышное,
Чуткое и живое
Не находило покоя.
Руки,
Солдатские руки,
Натосковались в разлуке!
* * *
Бревна ль меня укатали —
Плечи обвисли устало.
В черень висков
Подпалин
Солнышко ль набросало?
Только от баб глазастых
Не утаишь присухи.
Бросит словечко —
Баста!
Ходят землянками слухи,
Радуются старухи.