Таково было воздействие статей Эренбурга на умы, сердца и боевой порыв наших воинов!

Нередко он первым открывал «бой», первым подымался в «атаку» там, где надо было в газете вовремя сказать самое сильное слово.

Вспоминаю, что в середине сентября сорок первого года я выехал на день-два на Северо-Западный фронт. Там меня застало известие о падении Киева. Вернувшись в Москву, я сразу же перелистал газеты последних дней. Ничего нет. Одна только строка в сообщении Совинформбюро: "После ожесточенных боев наши войска оставили Киев". Никаких подробностей, никаких комментариев. Секретарь редакции сказал мне, что был специальный звонок всем редакторам — не давать никаких подробностей об оставлении Киева.

Подробностей и не было. На Юго-Западном направлении работала большая группа наших корреспондентов — писателей и журналистов. Последнюю корреспонденцию мы получили из Киева 17 сентября, а затем связь с ними оборвалась. Я отправился в Генштаб и узнал, что немцы не только захватили Киев, но и окружили несколько наших армий. В этом кольце очутились и погибли многие корреспонденты "Красной звезды".

Воротился я в редакцию ночью и думаю: столицу Украины, "мать русских городов", захватили фашисты. Как можно молчать, когда душу жжет, как раскаленный уголь? Как написать, чтобы сказать о великом горе?!

В это время заходит ко мне Илья Григорьевич. До этого он уже смотрел папки корреспондентов и ничего не нашел из Киева. Знал он и о том звонке. Он сел против меня в глубокое кресло и задумался. Киев был городом его детства и юности. Там остались близкие ему люди. Он долго сидел, сжавшись, молча, а потом, словно стряхнув с себя оцепенение, сказал:

— Хорошо, я напишу о Киеве… Без подробностей…

Через час Эренбург принес статью, которая была озаглавлена коротким словом «Киев». Утром ее уже читали в газете.

В статье не было разбора операции, не было боевых эпизодов, не было рассказов о героях Киева. Не было никаких подробностей. Но то, что Эренбург сказал щемящими душу словами, звучало так горячо, так сильно! Эта статья как-то смягчала душевную боль, укрепляла волю к победе, веру в победу. Осталось, понятно, горе. "Но горе, — писал Эренбург, — кормит ненависть. Ненависть крепит надежду".

Статья «Киев» произвела столь сильное впечатление, что после нее газета не молчала, когда нам приходилось оставлять города. В одних случаях мы печатали корреспонденции наших спецкоров, уходивших из города с последними его защитниками, в других — выступал Эренбург. Эти статьи Ильи Григорьевича появлялись в газете с заголовками: «Одесса», "Севастополь", «Харьков», "Курск"… А потом, когда началось изгнание гитлеровцев с нашей земли, печатались его же статьи, но, так сказать, в обратном порядке: «Орел», "Курск", «Харьков», "Киев" и т. д.

Наивысшего звучания достиг голос Эренбурга в кризисные дни битвы за Москву.

30 сентября Гитлер бросил свои полчища в «генеральное» наступление для захвата столицы. Разыгрался «Тайфун» — таково было кодовое название этой операции.

Страницы комплекта "Красной звезды" возвращают нас к тем суровым, трудным, но героическим дням, передают весь накал борьбы. Передовые, информация, корреспонденции, очерки с Западного фронта, стихи, письма фронтовиков… Выступления Толстого, Шолохова, Суркова, Симонова, Павленко… И знаменитая статья Эренбурга под крылатым названием "Выстоять!"…

Вспоминается история этой статьи. В первых числах октября в сводках Совинформбюро одно за другим следовали сообщения о напряженных боях то на Брянском, то на Вяземском направлениях, а то и просто на Западном направлении. С каждым днем все больше нарастала угроза Москве. Но об этом газеты пока молчали. Даже в передовой с таким точным названием "Преградим путь врагу!", напечатанной 10 октября, говорилось не о Москве, а о том, что враг "любой ценой пытается пробиться к нашим важнейшим жизненным промышленным центрам". На то были свои причины, но мы в редакции немало помучились. Надо ли объяснять, что одно дело, когда на страницах газеты звучит призыв самоотверженно сражаться за столицу нашей Родины, иное — за безымянные жизненные центры.

Уже шли бои на Бородинском поле. Так и просились на страницы газеты лермонтовские строки:

Но пришло время, когда нужно было сказать об этом во весь голос. И вновь первое слово взял Илья Григорьевич. 12 октября появилась в нашей газете его статья "Выстоять!". И в ней впервые в газете было сказано: "Враг грозит Москве".

После этого мы уже прямо писали о начавшейся ожесточенной битве за Москву. На второй, третий и другие дни появились одна за другой передовые: "Задержать врага во что бы то ни стало", "Отстоим нашу Москву", "Закрыть врагу путь в Москву", известная статья Алексея Толстого "Москве угрожает враг". Появились и другие статьи Эренбурга: "Дни испытаний", "Мы выстоим", «Испытание» и пр.

Эренбург писал о том, что было тогда не только главным, но и единственным в мыслях, чувствах, в жизни наших людей: тревога за судьбу Москвы, защита нашей столицы. Он не обещал легкой победы. "Мы знаем, что враг силен. Мы не тешим себя иллюзиями… Может быть, врагу удастся еще глубже врезаться в нашу страну". Так честно и трезво оценивал он обстановку.

Но каждая строчка его статей дышала непоколебимой верой в нашу победу, а она, эта вера, нужна была в те дни больше чем когда-либо.

"Они не могут победить. Велика наша страна. Еще необъятней наше сердце. Оно многое вмещает. Оно пережило столько горя, столько радости, русское сердце! Мы выстоим: мы крепче сердцем. Мы знаем, за что воюем: за право дышать. Мы знаем, за что терпим: за наших детей. Мы знаем, за что стоим: за Россию, за родину".

Это было написано 10 октября 1941 года.

"Враг наступает. Враг грозит Москве. У нас должна быть одна только мысль — выстоять. Они наступают потому, что им хочется грабить и разорять. Мы обороняемся потому, что мы хотим жить. Жить, как люди, а не как немецкие скоты. С востока идут подкрепления… Мы должны выстоять. Октябрь сорок первого года наши потомки вспомнят, как месяц борьбы и гордости. Гитлеру не уничтожить России! Россия была, есть и будет".

Так заканчивалась знаменитая статья "Выстоять!", о которой политрук саперной роты дивизии генерала Родимцева в те военные годы писал Эренбургу, что это "самое лучшее, что вы написали. Это своего рода ваш «Буревестник»…

"Мы не сдадимся. Мы перестали жить по минутной стрелке, от утренней сводки до вечерней, мы перевели дыхание на другой счет. Мы смело глядим вперед: там горе и там победа. Мы выстоим — это шум русских лесов, это вой русских метелей, это голос русской земли".

Это писалось 28 октября, когда положение под Москвой резко ухудшилось.

"Россию много раз терзали чужеземные захватчики. Никто никогда Россию не завоевывал. Не быть Гитлеру, этому тирольскому шпику, хозяином России! Мертвые встанут. Леса возмутятся. Реки проглотят врага. Мужайтесь, друзья! Идет месяц испытаний, ноябрь. Идет за ним вслед грозная зима. Утром мы скажем: еще одна ночь выиграна. Вечером мы скажем: еще один день отбит у врага. Мы должны спасти Россию, и мы ее спасем".

Это статья от 4 ноября.

"Москва у них под носом. Но до чего далеко до Москвы! Между ними и Москвой — Красная Армия. Их поход за квартирами мы превратим в поход за могилами! Не дадим им дров — русские сосны пойдут на немецкие кресты.