мая противоестественная из утопий. Человек создан так, что

может любить только то существо, которое ему знакомо, с ко

торым он встречается или которым он обладает.

Я прочел, что в настоящее время все деревья Парижа уми

рают. За последние годы они несколько раз бывали поражены

грибком. Старая природа уходит. Она покидает нашу отравлен

ную цивилизацией землю, и, быть может, недалеко то время,

когда придется подделывать для нас природу с помощью про

мышленности, когда в современных столицах, чудовищных

скоплениях разного люда, вместо тенистых зеленых деревьев

будет только вырезанная и покрашенная жесть, из какой сде

ланы пальмы в банях «Самаритянки». <...>

5 февраля. Полночь.

Правка последних гранок «Госпожи Жервезе». И мы ду

маем о таинственном процессе возникновения и формирования

нашей книги, нашего подлинного детища, о рождении мысли,

заключающем в себе такое же чудо, такую же тайну, как рож

дение человека, извлекаемого из небытия.

Мы перечитали отрывок о чахотке, отрывок, который про

пал бы, если бы мы не пересказали, не закрепили и не одухо

творили то, что зародилось за десертом у Маньи, возникло из

мозга Робена, из его речей, туманных, но прорезаемых вспыш

ками молний, из всей его восторженной и путаной учености.

Ведь то, чему мы придали ясность и выразительность, никогда

бы не получилось у него, пораженного нашим стилем и смело

стью нашего пера. Перед листом бумаги он превратился бы в

такого же трусливого слюнтяя, каким он выказал себя в своих

нерешительных поправках на полях наших гранок.

Удивительные источники произведения, встречи, странно

оплодотворяющие мысль! Возвышенное может быть порождено

воспоминанием о грязи! Никто бы не догадался, что последние

39*

611

слова нашей книги * были навеяны отвратительным случаем, —

до сих пор в нашей душе звучат, как навязчивая непристойная

песенка, слова маленькой проститутки, которая, возвращаясь

ночью, из-за двери говорила своей матери, не желавшей ей

отворять: «Мама, мама, открой!» — а под конец, потеряв тер

пенье, восклицала: «Вот г...-то какое!» Это можно назвать жем

чужиной, найденной в отхожем месте.

7 февраля.

Ирония судьбы и неразберихи нашего времени, полное про

тиворечие здравому смыслу! Мы больше, чем кто-либо другой,

имеем основание быть недовольными существующим режимом,

мы, как чистой воды литераторы, ненавидим правительство,

враждебное и завистливое по отношению к литературе; мы не

имеем никаких подлинно дружеских и тесных связей с кем-

либо изо всей этой беспорядочной клики, стоящей теперь во

главе одряхлевшей империи, кроме дружбы с принцессой, да

притом дружбы, полной ссор и борьбы по поводу любой мысли

и любого предмета, — и все-таки именно наш талант хотят из

ничтожить в глазах публики посредством всегда успешно дей

ствующей клеветы, посредством клички «придворные любез

ники».

А откуда это идет? От пошлых лакеев общественного мне

ния, от некоего Галишона. Нужно дать здесь портрет этого

золотушного честолюбца, наполовину мелкого виноторговца, со

держащего кабачок в Порт-о-Вен, наполовину главного редак

тора «Газетт де Бо-з-Ар» *, которую он издает на деньги, вытя

нутые им у одного высокорожденного идиота, делящего свой

день между выражением восторга перед Альбрехтом Дюрером

и смешиванием вин; лицо цвета чумного бубона, глаза — за си

ними очками, как у сифилитика; зловредный famulus 1 Шарля

Блана *, притворяющийся глухим, чтобы походить на Бюлоза;

смехотворный биограф «мастера с птицей» *, ползающий на

животе перед артистическим вкусом г-на Тьера, лижущий зады

всей Академии и за свое низкое усердие вполне заслуживаю

щий звания ее кандидата in culo! 2

На его вопрос, остаемся ли мы сотрудниками его газеты

после ее выступления против Ньеверкерка *, злобного и наив

ного выступления, демонстрирующего независимость «Газетт

1 Прислужник ( лат. ).

2 В заднем проходе ( лат. ) .

612

де Бо-з-Ар» в тот момент, когда суперинтендант перестал ее фи

нансировать, мы ответили следующее:

«Сударь, мы благодарим вас за уважение, которое вы к нам

проявили, предположив, что мы не останемся сотрудниками

вашей газеты после вчерашней статьи, подписанной вами.

Оба романа, которые мы опубликовали в газетах, были напе

чатаны в органах оппозиции *. То, что нас связывает с прави

тельством, — никак не узы благодарности, это дружелюбные от

ношения с некоторыми лицами, отношения бескорыстные, завя

завшиеся сами собой; эти отношения нам дороги, и мы сочли бы

подлостью разорвать их в настоящий момент.

Отсюда следует, что, прочтя в вашей газете объявление о

специальном листке, враждебном этим лицам и этим нашим

друзьям, мы просим вас отослать нашу статью о Моро г-ну Ле-

кюиру, в «Международную книготорговлю».

Соблаговолите также удержать наш гонорар за статью «Эй-

зен» в счет нашего вам долга за первую партию бургундского

вина; остальную сумму мы возместим вам при первой возмож

ности. За вторую же партию мы уплатим, как обычно, в конце

года».

Черт возьми! Ньеверкерка можно упрекнуть во многом, но

в чем причина всех этих нападок? В любви к картинам, кото

рые он якобы присвоил? Да разве хоть один из всех журнали

стов, требующих от него возвращения этих картин, знает, на

каком месте висит в Лувре хоть одно из выставленных там по

лотен? Нет, это опять мещанская зависть, — и в настоящий мо

мент она принимает пугающие размеры, — чистейшая грубая

зависть, одновременно трусливая и почти яростная, зависть к

этому видному мужчине, который носит графский титул, сча

стлив, обладал великосветскими женщинами, занимает высокое

положение и получает большой оклад! < . . . >

10 февраля.

Только что мы оба чуть не погибли. Как обычно по средам,

мы ехали на обед к принцессе. Пьяный извозчик, которого мы

взяли в Отейле, на полном ходу наскакивает на колесо ломо

вой телеги на набережной Пасси; толчок такой сильный, что

Эдмон, ударившись о ближнее стекло, разбивает его своей го

ловой, так что лицо оказывается снаружи... Мы смотрим друг

на друга, — взаимное осматривание, как бы ощупывание! Лицо

у Эдмона в крови, глаз залит кровью. Я выхожу с Эдмоном из

коляски, чтобы было виднее. Смотрю на него: удар пришелся

под глазом, стекло порезало нижнее и верхнее веко. Я замечаю

40 Э. и Ж. де Гонкур, т. 1

613

только это, и лишь потом Эдмон признался мне, что, плохо видя

из-за кровотечения, боялся остаться без глаза.

С набережной мы поднялись в Пасси; я вел его под руку, он

шагал твердо, прижимая к лицу красный от крови платок,

шел, как олицетворение кровавого несчастного случая, как

каменщик, упавший с крыши. И пока не промыли глаза в ап

теке — смертельная тревога, волнение, секунды ожидания, ко

торые казались вечностью! Какое чудо — глаз невредим!

Идем отправить телеграмму на улицу Курсель, и по дороге

он рассказывает мне очень странную вещь: за мгновение до

толчка у него появилось предчувствие несчастного случая; но

только, из-за какого-то смещения, подсознательно связанного

с братским чувством, он представил себе, что ранен я, и ранен

в глаз.

12 февраля.

< . . . > Никто еще не охарактеризовал наш талант романи

стов. Он состоит из странного и уникального сочетания: мы

одновременно физиологи и поэты.