Когда вернусь я в мой зеленый дом
Когда вернусь я в мой зеленый дом,
что ждет меня с терпеньем и стыдом,
я там на стол собрать хочу давно
орехи, хлеб и терпкое вино.
Любимая, на трапезу приди
и ту, другую, тоже приведи,
придите все — всё будет прощено,
пусть нас помирит терпкое вино.
И ты приди, кто в чуждой стороне
так дорог нынче оказался мне, —
придите, мне без вас не суждено
разлить по кружкам терпкое вино.
Цветите же, когда придет весна,
акация, каштан и бузина,
ломитесь ветками ко мне в окно
и осыпайтесь в терпкое вино.
Так соберитесь же в моем дому
все те, кто дорог сердцу моему, —
мы будем петь (о чем — не все ль равно?)
в дому, где ждет нас терпкое вино.
Из сборника
«ПОГРЕБОК»
(1946)
Возвращение бургенландца
1. Сын бургенландца
Весь сельдерей повыдерган из грядок,
уложена вся пшенка за варок,
у матери давно везде порядок,
в похлебке тоже третий день жирок.
Туманами подернуты закаты…
Пора уж, батя, и тебе до хаты.
Я жду тебя, — уж я укараулю,
хотя свободной ни минутки нет;
я всю собрал картошку и цибулю,
дрова переколол в поленья дед,
мать на табак не разрешила траты…
Пора уж, батя, и тебе до хаты.
Она козу пасет на дальних кручах,
одна в залог уходит далеко —
там много трав целебных и пахучих;
на кухне выкипает молоко,
и сумерки уж больно длинноваты…
Пора уж, батя, и тебе до хаты.
На помидоры — урожай особый,
и шильхер тоже очень удался,
но сливовицу нашу ты не пробуй,
пусть даже мать пожарит к ней гуся:
в ней порошок, — но мы не виноваты…
Ты, батя, приходи скорей до хаты!
2. Отец бургенландца
Померзла помидорная рассада,
по грядкам видно: на носу зима.
Осенний шильхер выспел то, что надо,
и пшенкою забиты закрома.
Поленницы пусть шатки, да не валки,
на юг убраться птицам невтерпеж…
Когда ж услышу стук дорожной палки,
когда ж, сынок, из города придешь?
Никто меня не кормит до отвала,
и я желудком очень нездоров;
твоя жена мне денег не давала,
наколотых ей вечно мало дров, —
чтоб всё понять, не нужно и смекалки;
а стук часов ночами так похож
на долгожданный стук дорожной палки, —
когда ж, сынок, из города придешь?
Она сама гоняет коз к разлогу
и сына к плавням шлет за тростником,
корсет натянет, выйдет на дорогу
и долго вдаль глядит, как под хмельком;
но сливовицу ты из рук нахалки
не пей, не то подохнешь ни за грош…
Когда ж услышу стук дорожной палки,
когда ж, сынок, из города придешь?
3. Жена бургенландца
Посохли флоксы, выспел шильхер славно,
вся кукуруза сложена в сарай,
на грядках нет работы и подавно,
а гуси улетают в южный край;
я сею мак, мне временами худо,
тогда иду под вечер за порог…
Когда ж моя окончится причуда,
когда же ты вернешься, муженек?
Запасец дров твоим отцом наколот,
он вообще-то целый день в дому,
на хвори жалуется и на голод:
не буду резать курицу, ему
назло, — он всё бурчит, бурчит, зануда,
что про меня, мол, всё ему вдомек…
Когда ж моя окончится причуда,
когда же ты вернешься, муженек?
Коль ты прибавишь малость к тем деньжонкам,
что я с продажи сливок берегу,
то сможем мы разжиться поросенком, —
я мак давно готовлю к пирогу;
а так — узнать кому да и откуда:
не здешний он, тот возчик-паренек…
Когда ж моя окончится причуда,
когда же ты вернешься, муженек?
4. Бургенландец идет домой
На палке трясется котомка,
дойти б уж домой поскорей.
На лужицах льдистая кромка,
повыдерган весь сельдерей.
И, радуясь каждой примете,
шагаю, маленько спеша:
зарежу козу на подклети,
у плавней возьму камыша.
Папаше несу, старикану,
табак и еще ветчину,
сынишке игрушку достану,
уважу, понятно, жену.
Забудем о прожитом лете,
ужо натомилась душа!
Зарежем козу на подклети,
у плавней возьмем камыша.
Готова ли каша из пшенки?
Довольно ли в печке огня?
Семь месяцев в дальней сторонке
мгновеньем прошли для меня.
Никто ни за что не в ответе,
да можно ли жить, не греша —
не резать козу на подклети,
у плавней не брать камыша?
Погребок
Субботний зной, не торопясь, отхлынул,
восходят звезды и ласкают глаз.
Кирпичник кружку в горло опрокинул
и за другою тянется сейчас.
Домой плетется стадо; сколько денег
принес — истрать уж всё, да не мусоль:
прогнили доски стенок и ступенек,
но под окном цветет желтофиоль.
Нет росписей на балке потолочной —
оттуда колбаса глядит, с крюка.
Тут зашибает брынзу дух чесночный,
тут красный перец — радость языка.
Сюда идут в любой из деревенек
бобыль, поденщик и другая голь.
Прогнили доски стенок и ступенек,
но под окном цветет желтофиоль.
Еще домой идти, пожалуй, рано,
еще по кружке можно взять вполне.
Летит веселый грохот с кегельбана, —
хочу сыграть, подай-ка шар и мне!
Есть погребок в любой из деревенек,
везде табачный дым вонюч, как смоль, —
прогнили доски стенок и ступенек,
но под окном цветет желтофиоль.