В Москве Пушкин встречается с Михаилом Орловым — арзамасским «Рейном», некогда вождем республиканцев и кандидатом в диктаторы, теперь тревожно ищущим путей к примирению с властью.

Александр Раевский женат и уже не кажется в московских гостиных таким неотразимым и властным «демоном», как на декоративном фоне Эльбруса и Черного моря. Выразитель вольнолюбивых надежд Чаадаев, пройдя через годы болезней и мрачного затворничества, ищет спасения в католической философии. «Нащокин здесь одна моя отрада», пишет Пушкин из Москвы, ценя теперь непосредственную жизненную одаренность своего приятеля выше эрудиции и декламации всех теоретиков, «демонов» и ораторов.

П. В. НАЩОКИН (1801-1854)

С портрета акварелью К. П. Брюллова.

Такое же впечатление самобытного таланта производит на него выдающийся актер, вышедший из крепостных, — М. С. Щепкин. В тридцатые годы Пушкин не раз убеждал даровитых русских людей писать свои записки, оставлять потомству живые летописи об уходящем быте и ярких образах родного прошлого. От России официальной, неизменно внушавшей ему мысли о побеге, Пушкин с горячей любовью и подлинным творческим вниманием отличал страну ярких самородков. В Москве в 1836 году он собственноручно начинает записывать мемуары Щепкина; из этих начальных строк Пушкина выросла впоследствии живая и волнующая книга о жизненном и творческом пути великого русского актера.

Пушкин не засиживается в Москве, и 23 мая в полночь приезжает к себе на дачу на Каменный остров. «На пороге узнал, что Наталья Николаевна благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда».

В отсутствие Пушкина 11 апреля 1836 года вышел первый выпуск «Современника». По блестящему качеству литературных материалов он стоял на исключительной высоте не только среди тогдашней периодики, но и всей русской журналистики. В этой книжке-сокровищнице находились: «Скупой рыцарь», «Пир Петра Первого», «Путешествие в Арзрум», «Покров, упитанный язвительною кровью» и критическая статья Пушкина о Георгии Конисском; три вещи Гоголя: «Коляска», «Утро делового человека» и статья его «О движеньи журнальной литературы».

Титульный лист «Современника» 1836 года.

В «Пире Петра Первого» Пушкин снова проявляет себя замечательным мастером исторической гравюры. Праздничная картина «Петербурга-городка» дает ощущение всей петровской эпохи. В ритме стиха, бодром и радостном, как бы звучит гул оркестров эскадры, флотских хоров и приветственных салютов. Это бьется самый пульс времени, когда мощное строительство новой культуры сочеталось с военными триумфами:

И раздался в честь Науки

Песен хор и пушек гром…

Великолепные описательные строфы невидимо ведут к большой политической теме — «милости» («Нет! он с подданным мирится…»). Смысл стихотворения, напоминавшего о судьбе декабристов, раскрывается из заметки Пушкина к его историческому труду: «Петр простил многих знатных преступников, пригласил их к своему столу и пушечной пальбой праздновал с ними свое примирение».

Особый актуальный интерес представляло «Путешествие в Арзрум». В 1834 году вышла в Париже книга В. Фонтанье — «Путешествия на Восток, предпринятые по приказу французского правительства с 1830 по 1833 гг.». Это был резкий памфлет, вернее — грозная обвинительная речь, против России, ее армии и полководцев.

Пушкин решил опровергнуть это разнузданное дискредитирование русского войска, в рядах которого он совершил поход в ставку сераскира, и одновременно ответить на развязное утверждение политиканствующего путешественника, якобы «один поэт, известный своим воображением», нашел в Арзрумском походе сюжет для сатиры. Пушкин с искренним возмущением отвел нападки Фонтанье на действия русской армии высоко хвалебною оценкою Арзрумского похода, а его личный выпад — решительным опровержением: «Может быть, смелый переход через Саганлу, движение, коим граф Паскевич отрезал сераскира от Осман-паши, поражение двух неприятельских корпусов в течение одних суток, быстрый поход к Арзруму — все это, увенчанное полным успехом, может быть, и чрезвычайно достойно посмеяния в глазах военных людей (каковы, например, г. купеческий консул Фонтанье, автор путешествия на Восток): Но я устыдился бы написать сатиры на прославленного полководца, ласково принявшего меня под сень своего шатра и находившего время посреди своих великих забот оказывать мне лестное внимание». Поэт до конца оставался на страже интересов и достоинства своей родины. В нападках Фонтанье Пушкин расслышал отзвуки антирусской кампании французских политиков 1831 года и в своем «Путешествии в Арзрум» дал новую отповедь «клеветникам России».

Одновременно Пушкин выдвигает новые силы — представителей тогда еще совершенно безвестных в России национальных литератур. В первой же книжке «Современника» был напечатан рассказ Султана Казы Гирея «Долина Ажитугай». «Вот явление, неожиданное в пашей литературе, — писал Пушкин, — сын полудикого Кавказа становится в ряды наших писателей. Черкес изъясняется на русском языке свободно, сильно и живописно…»

О первой книжке «Современника» дал отзыв в майском номере московской «Молвы» молодой критик Белинский. Он признал новый журнал «явлением важным и любопытным» как по знаменитому имени его издателя, так и по оригинальности помещенных в нем статей. Но ряд материалов, в том числе и «Путешествие в Арзрум» вызывает отрицательный отзыв критика, который вообще отказывает новому журналу в «нравственном влиянии на публику».

Вторая книжка «Современника» вызвала более отрицательную и во многом верную рецензию Белинского (хотя его характеристика нового обозрения, как органа «светского», не отвечала направлению издания). Эти обстоятельные разборы, видимо, заинтересовали Пушкина который и до этого знал Белинского по его страстным статьям, возбуждавшим такое негодование Погодина и Шевырева. Поэту были известны и отзывы критика «Молвы» о его творчестве. Белинский неоднократно высказывался о его деятельности, в основном настаивая на своем «глубоком уважении к первому русскому поэту», но при этом подвергая его последние произведения довольно суровой критике. Уже в «Литературных мечтаниях» 1834 года говорится о целом «пушкинском периоде нашей словесности», который «был ознаменован движением жизни в высочайшей степени»; но этот замечательный период Белинский признает завершенным к концу двадцатых годов. Из художественной прозы Пушкина он отозвался хвалебно о «Выстреле» и двух опубликованных главах «Арапа Петра Великого»; «Историю Пугачева» он признал «примечательным явлением нашей ученой литературы». Из поздней лирики Пушкина Белинский с восхищением выделил лишь «Безумных лет угасшее веселье». «Пиковая Дама», «Станционный смотритель», «Сказка о золотом петушке», «Песни западных славян» не встречают сочувствия критика. Свойственное тогдашней журналистике воззрение на творчество Пушкина тридцатых годов, как на закат блестящего таланта, разделяется и Белинским.86 Со свойственной ему широтою взгляда Пушкин стал выше личного авторского самолюбия и высоко оценил критическое дарование молодого сотрудника «Молвы». В Москве поэт собирался лично увидеться и переговорить с Белинским, видимо, намереваясь привлечь его к сотрудничеству в «Современнике». Пушкин ценил «независимость мнений и остроумие» Белинского, обличающие «талант, подающий большую надежду». Поэту хотелось только повысить общую культуру даровитого журналиста, столь необходимую для разработки критического жанра; при этом условии «мы бы имели в нем критика весьма замечательного».

Все лето 1836 года Пушкин прожил на Каменном острове, в модном дачном месте на Черной речке. Поблизости, в Новой деревне, стояли лагерем кавалергарды. В помещении Минеральных вод устраивались балы, в каменноостровском театре шли французские спектакли. Наталья Николаевна и сестры Гончаровы были окружены привычным петербургским обществом. Д'Антес продолжал первенствовать в летних развлечениях и своей преданностью красавице Пушкиной занимать внимание праздных сплетников и настороженных врагов поэта.