Записка «О народном воспитании» — одно из самых спорных произведений Пушкина. Долгое время ее толковали как наиболее резкое отклонение от его мировоззрения в сторону реакции, в последние годы ее толкуют, напротив, как одно из самых передовых его высказываний. Не примыкая ни к одному из этих крайних толкований, мы признаем в этом официальном документе ряд положений, действительно свидетельствующих об искреннем намерении автора «не пропустить случая, чтобы сделать добро», но не можем отнести ее к разряду наиболее передовых страниц Пушкина. Здесь ощущаются первые признаки того психологического состояния, о котором с большой зоркостью писал Н. А. Добролюбов: «В последние годы его жизни мы видим в нем какое-то странное борение, какую-то двойственность, которую можно объяснить только тем, что, несмотря на желание успокоить в себе сомнения, проникнуться как можно полнее заданным направлением, все-таки он не мог освободиться от живых порывов молодости, от гордых, независимых стремлений первых лет.»
54
Впервые, если не ошибемся, указано Стоюниным («это был и призыв милости к падшим») и пр. («Пушкин», стр. 294).
55
Еще в 1818 году Пушкин прекрасными стихами выразил это направление своей поэзии:
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил;
И силе, в гордости свободной,
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою своей…
56
Искания и даже сомнения были свойственны Пушкину и раньше, но они не вызывались принудительно и не знаменовали того состояния кризиса и внутренней борьбы, какими отмечен последний период его биографии. Стихотворение 1823 года «Свободы сеятель пустынный» еще не выражало мировоззренческого перелома с его драматизмом и болью. Пушкин не без шутливости сообщает в своих письмах о написании этого отрывка: «На днях я закаялся — и, смотря и на Запад Европы, и вокруг себя, обратился к евангельскому источнику и произнес сию притчу…» Отказ от «либерального бреда» по условиям текущего политического момента нисколько не колебал его ранней верности идее «свободы». К 1823 году относятся стихи: «Где ты, гроза, символ свободы? — Промчись поверх невольных вод…» К 1824 году: «Рекли безумцы: нет Свободы, — И им поверили народы…» Если Пушкин до конца сохраняет верность этой идее, то а тридцатые годы он уже проносит ее через приступы мучительной борьбы.
57
Разрядка наша. — Л. Г.
58
По воинскому уставу Алексея Михайловича, злостное богохуление каралось смертной казнью, легкомысленное — шпицрутенами; по позднейшему законодательству — лишением всех прав состояния и ссылкой на поселение в отдаленные места Сибири.
59
В 1825 году Дельвиг женился на С. М. Салтыковой.
60
«Вы не знаете этих людей вы увидите, что придется пустить в ход ножи».
61
Вскоре, в 1829 году, Пушкин писал по поводу «Бориса Годунова»: «Безлюбовная трагедия манила мое воображение». В «Полтаве» он не ставил себе аналогичной задачи, но в процессе его работы над поэмой авторский интерес от «любовной» темы явно склонился к исторической.
62
Пушкин был знаком с живописью одного из крупнейших баталистов XVII века — Сальватора Розы. Автор многочисленных «битв»: «Нападение кавалерии», «Встреча с конницей», «Эпизод сражения», «Атаки всадников» и других военных картин, Сальватор Роза был представлен в Петербурге рядом своих знаменитых полотен. В «Путешествии в Арзрум» Пушкин называет его, описывая привод казаками пленных турок в штаб Паскевича: «огонь освещал картину, достойную Сальватора Розы». В библиотеке Пушкина имелась книга Сидней Морган (на французском языке): «Мемуары о жизни и времени Сальватора Розы», Париж, 1824 (два тома).
63
Основной художественный стиль Полтавского боя верно почувствовал Белинский, описывая «появление Петра» в «Полтаве»: «Как будто бы некий бог, в лучах нестерпимой для взора смертного славы, походит перед ним, окруженный громами и молниями».
64
В момент приезда Пушкина М. И. Пущин уже был восстановлен в младшем офицерском чине.
65
Дальнейший разговор у Пушкина по-французски.
66
Стихотворение «Кавказ» заканчивалось в черновой рукописи строфой, в которой негодование теснимых племен сравнивалось с буйством Терека: «Так буйную вольность законы теснят, — Так дикое племя под властью тоскует, — Так ныне безмолвный Кавказ негодует, — Так чуждые силы его тяготят».
67
«Бурьен в записках своих отрицает сказание о том, что Бонапарте, посетив в Яффе госпиталь зараженных чумою, прикоснулся к некоторым для ободрения их» (примечание «Современника» к стихотворению Пушкина «Герой»). Опровержение «строгого историка» вызвало знаменитую строфу Пушкина:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран!..
По существу был прав Пушкин, так как мемуары Бурьена оказались поддельными.
68
Одним из устойчивых недоразумений литературы о Пушкине является общепринятое пользование этими терцинами, как биографическим источником, вопреки очевидной невозможности приурочить их к фактам жизни Пушкина. Попытка истолковать «великолепный мрак чужого сада» в смысле Царскосельского парка опровергается тем, что никакая «жена» не надзирала за лицеем; видеть в стихах описание какой-то московской школы невозможно уже потому, что Пушкин в детстве получил исключительно домашнее воспитание. Но особенно противоречит представлениям о Москве до пожара и александровском интернате тот глубоко выраженный «флорентийский» стиль поэмы, который не оставляет сомнений в моментах изображаемой эпохи и места К тому же форма терцин, при ее повышенной трудности, менее всего отвечала задачам свободного автобиографического рассказа.
69
Речь Шатобриана в палате пэров 7 августа 1830 года была полностью перепечатана петербургскими газетами.
70
С воинственным кличем на устах.
71
В ряду предохранительных мер от холеры Закревский указывал «душевное успокоение, находимое в вере, в надежде на промысел божий и на попечение его помазанника».
72
Знаменитая запись в дневнике горюхинского помещика XVIII века: «Гришка бит по погоде».
73
Из черновика «Евгения Онегина».
74