– Может быть, мы вернем эти портсигары?

– Как так вернем?

– Я боюсь прожить жизнь бродяжкой, я боюсь не увидеть более моей мамы – ты не представляешь, как ужасен бег времени, бег без родных, без близких, без дома…

– Но зато у нас есть защита. Если станет плохо и надо будет убежать – мы убежим.

– Какой ты еще мальчик! – сказала Лидочка. – Ты превратишься не только в Вечного жида, гонимого проклятием, ты еще и станешь слугой неизвестных нам сил, и, вернее всего, сил злых!

– Почему?

– А почему им надо таиться и наблюдать за нами исподтишка? Ты не был в параллельном мире, а я там была – и ты там умер! А сколько раз мне предстоит увидеть твою смерть, а тебе – мою? Мне страшно, Андрюша, я тебя умоляю, не надо нам этих дьявольских подарков. Я христианка, я рождена ею. Это не важно, что я не хожу в церковь, но убежать от своей судьбы – это же грех!

– Кто сказал? Где это сказано?

– Ты не хочешь? Тогда я боюсь, что мне придется уйти от тебя.

– Пойдем спать, ладно? Ведь пока что мы с тобой вместе…

Утром в шесть, когда уходил Теодор, Андрей еще спал. Лидочка вскипятила Теодору чайник, дала на дорогу последний кусок вчерашнего пирога. Теодор принимал ее заботу как должное, он привык проводить всю жизнь по явочным квартирам, всю жизнь принимать услуги людей, которые только и ждут, когда ты уйдешь…

– Я еще раз прошу вас обдумать мое предложение, – сказал Теодор. – Три года. Всего три года, и вы избавитесь от ужаса гражданской войны.

– Извините, но мы ночью решили, что мы не будем больше нырять в реку времени.

Она положила на стол перед Теодором небольшой сверток, обернутый белой тряпкой.

– Что это? – спросил Теодор, уже догадавшись, что в свертке лежат портсигары.

Лидочка не ответила.

– Ничего не выйдет, – сказал Теодор и улыбнулся одними губами. – Вы уже заражены. Не было случая, чтобы зараженные выздоравливали.

– Мы оба решили.

– Решили вы и своей женской силой, силой молодой самочки, убедили Андрея, который без вас никогда бы такого не сделал.

– Но ведь он со мной!

– Мне нравится ваш характер, – сказал Теодор. – Мы с вами еще славно поработаем.

– Вам пора идти?

Теодор взял в левую руку сверток с портсигарами, правой – руку Лидочки и, низко склонившись, поцеловал ее. Лидочка чувствовала себя неловко, будто она предала этого человека.

Теодор сказал:

– Не провожайте меня, на дворе мороз.

Он вышел из дома, все еще держа сверток в руке. Лидочка хотела сказать ему, чтобы он спрятал портсигары в мешок, но потом подумала, что его заботы слишком далеки от нее. Пускай несет, как хочет. И в ней не было раскаяния.

Она проводила Теодора до двери. Еще только-только светало – морозная синь сразу ворвалась в сени.

– Закрывайте дверь, простудитесь! – Это были последние слова Теодора.

Через час проснулся Андрей.

– Отдала? – спросил он.

– Да, мой милый.

– Вообще-то жалко.

– Очень жалко?

– Нет, не очень.

Андрей пошел мыться.

– Интересно, – сказал он за чаем, – Ахмет сегодня отвоюет Джанкой?

– Я очень на него надеюсь, – сказала Лидочка. – От этого зависит, сможем ли мы уехать.

– Я верю в Ахмета, – сказал Андрей. – И надеюсь, что через неделю я уже буду в университете, а ты в училище.

– Мы как три сестры: в Москву, в Москву… – улыбнулась Лидочка. – Принеси дров, а то печка холодная. Чего теперь их беречь.

Андрей накинул тужурку и пошел на улицу, а Лидочка осталась в странном, неприятном предчувствии скорой беды. Неужели Ахмет не победил? Или мама уехала из Одессы?

Вернулся Андрей.

– Погляди, что я нашел на дровах, – сказал он.

И Лидочка поняла, о чем предупреждало ее предчувствие: Андрей держал на ладони развернутый белый сверток, а в нем один на другом лежали два портсигара.

Андрей положил портсигары на стол:

– А он хитрый, ведь выкидывать мы не станем!

– Андрюша, милый, ты не прав! Давай выкинем! Сейчас же – или жалко, оставим в этом доме, в подполе – никто не найдет. Если увидим Теодора, то скажем ему, где искать.

Андрей кивнул, вроде бы соглашаясь, но он был не уверен в том, что оставит портсигары в Симферополе. К нему возвратилась радость и надежность существования, словно ему, герою американского Дикого Запада, кто-то вернул верного иноходца… теперь берегись, коварный шериф!

Они больше не говорили о портсигарах. И Лидочка даже не стала спрашивать Андрея – взял он их с собой или оставил, как договаривались. Ей казалось, что, если она станет от них избавляться, они появятся вновь, как неразменный пятак…

Колю Беккера они больше не видели – когда Андрей зашел попрощаться к Нине, она сказала, что Коля ушел еще на рассвете. Глаза ее были красные, распухшие, она находилась в таком глубоком горе, что Андрею было стыдно: ведь он не один!

Вечером прискакал нарочный. Джанкой был взят татарскими эскадронами и бронепоездом Ахмета Керимова. Мокроусов с феодосийцами бежал в степь. Ночью отходит литерный поезд в Киев.

Они приехали на вокзал в уговоренное время и думали, что поезд стоит где-то на дальнем пути и к нему проходят на цыпочках, повторяя пароль.

На самом деле поезд стоял у главного перрона и его штурмовали толпы людей различного звания. Весь Симферополь знал о поезде, и никто не был уверен, что после него будет еще много других. Эскадронцы Ахмета смогли втиснуть Берестовых в вагон. К счастью, вещей у них было мало.

Джанкой поезд прошел без остановки, зато долго стоял у Турецкого вала, будто не решался переправиться через Сиваш. Только утром он не спеша выполз в украинскую степь. Степь была покрыта тонкой непрочной снежной простыней. Ветер рвал ее и пытался смять, затыкая снегом овраги. Было пасмурно, студеный ветер гнул вершины тополей. В вагоне было душно, шумно, но уютно, как уютно птенцам в переполненном гнезде.

Впереди был Киев – столица вольной Украины, а потом Москва.