– Я приехал за пулеметами, – сказал Ахмет, подходя к столу и глядя на Теодора. – Мы с вами незнакомы, – констатировал он.

– Ты забыл, – сказал Андрей. – Вы знакомы. Господин Теодор – старый приятель моего отчима, он приехал к нам на Новый год.

– Простите, – сказал Ахмет, – я помню, как вы гадали судьбу моей любимой княжне Татьяне.

Он снял фуражку, кинул ее на диван и сказал:

– У вас слабое освещение во дворце, мадам, очень слабое освещение. Наверное, слуги воруют оливковое масло.

– Глупости, – сказала Лидочка, – мы отапливаемся китовым жиром, разве вы не чувствуете аромата?

Ахмет подошел к столу и принялся смотреть на карту.

– Какой маленький Крым! – сказал он. – А я с утра от Джанкоя сюда добирался. На дрезине. Еле отогрелся.

Глаза Ахмета блестели – он был немного пьян.

– Садись, – сказала Лидочка, – я сейчас тебе кофе сделаю.

– Спасибо, Лида-ханум, – сказал Ахмет. Отстегнув и поставив в угол саблю, Ахмет уселся у стола и отогнул край карты, как бы показывая этим, что ее надо убрать.

«Смешно, – подумал Андрей, – как Ахмет изменился за считаные дни. Ладно, будем привыкать к Ахмету в новой роли: великий татарский полководец».

– Погодите, не надо убирать, – сказал Теодор. – Если не секрет, я хотел бы узнать, какая сейчас ситуация в Крыму.

– Ситуация как ситуация, – сказал Ахмет тоном полковника, который не желает разговаривать со штафирками, но Теодора поддержала Лидочка:

– Ахмет, нам это важно знать. Мы же хотим уехать в Москву.

– О Москве пока забудьте, – сказал Ахмет. – Матросы нас провели как маленьких. И не знаю, как исправлять положение.

– А что случилось?

– Центрофлот послал против наших эскадронцев, которые занимали Феодосию, крейсер «Память Меркурия» и три миноносца с десантом. Я там был… Может, мы бы и устояли, но на их стороне был феодосийский гарнизон. И мы отступили к Джанкою.

– Когда это было? – спросил Теодор.

– Позавчера – мы отступали по железной дороге. Они соорудили бронепоезд с японскими скорострельными орудиями и на нем ворвались в Джанкой на наших плечах… Вот и все.

Андрей поглядел на карту. Симферополь оказывался в кольце: моряки уже заняли Евпаторию, Феодосию и начали наступление от Севастополя на Бахчисарай. А на севере в их руки перешел Джанкой. Татарская республика, не успевши толком родиться, уже была на краю гибели.

– И что будем делать? – спросил Теодор заинтересованно, как будто ждал решения Ахмета по поводу какой-то сделки.

– Что делать? Завтра утром мы пускаем к Джанкою отряд пулеметчиков. А ночью туда пойдут эскадроны крымцев.

– Только ты осторожнее, – сказала Лидочка.

– Я не могу осторожнее, потому что я командую поездом, который будет освобождать Джанкой, – если мы не выкинем отряд Мокроусова из Джанкоя, нас задушат в считаные дни.

Лидочка пошла на кухню.

Теодор рисовал на карте крестики и стрелки. Ахмет взял у него карандаш и, перечеркнувши одну из стрелок, провел ее севернее – от Феодосии на Карасубазар.

– Вот так они близко, – сказал он.

– Сейчас будет чай! – крикнула из кухни Лидочка.

От плиты шло тепло.

– У вас хорошо, господа, – сказал Ахмет. – Так не хочется с рассветом на мороз! Думаешь, я на авто поеду? Нет, на платформе. Может, до смерти замерзну. А жалко.

– А их там много? – спросила из кухни Лидочка.

– Я надеюсь на эскадроны.

– Значит, еще один барьер, – сказал Теодор. – Еще один.

В дверь постучала и вошла Нина Беккер. Она была причесана, под суконным старым пальто – мамино праздничное платье. Она принесла сумку, в которой была бутылка вина и мешочек грецких орехов. При виде стольких гостей она оробела, но потом узнала Ахмета и даже обрадовалась ему, потому что для нее гимназические годы брата, его друзья казались теперь светлым временем жизни. Тогда их дом был живой и родители были живые, и все надеялись, что дальше будет еще лучше.

Начали собирать на стол и провожать старый год: Ахмету надо было выезжать на фронт, а Ниночка сразу сказала, что до полуночи не останется – она так поздно не ложится.

Пирог получился румяный, а Лидочка говорила, что, если бы были дрожжи, он бы получился лучше. От тети Маруси остались высокие бокалы для шампанского.

Андрей увидел прижавшееся к окну человеческое лицо – как светлый круг на черном квадрате.

– Там кто-то есть! – крикнула Нина, проследившая за взглядом Андрея.

Ахмет кинулся в угол, почему-то схватил саблю. Но сабля ему не понадобилась. Андрей распахнул дверь и увидел, что на улице стоит замерзший, переодетый в мастерового, но в остальном живой и здоровый Коля Беккер.

Больше всех обрадовалась, конечно, Нина, которая упала в обморок, и ее пришлось отпаивать водой.

– А я приехал домой, – сказал Коля, – приехал, а заперто. Вышел в переулок. Вижу, свет горит. Я к вам, гляжу и глазам не верю: все вместе! И Нина, и Андрюха, и прекрасная Лидия! И даже Ахмет, который уже стал генералом.

– А ты, я вижу, генералом не стал, – сказал Ахмет.

– Нет, не стал, – признался Коля. – Мне все надоело. Хватит. Я дезертир, и если хотите – выдавайте меня властям.

– Власть здесь я, – сказал Ахмет, – так что я тебя прощаю. Но если ты к нам надолго, то могу мобилизовать тебя в армию свободного Крыма. У нас много русских офицеров.

– Ахмет, не так сразу, – сказал Коля, усаживаясь за стол. – Может быть, и придется с тобой вместе воевать. А ты кто будешь?

– Ты видишь перед собой, мон женераль, – сказал Ахмет, – заместителя полковника Макухина, командира отдельного Джанкойского железнодорожного отряда капитана Керимова. Удовлетворен?

– Завидую, – сказал Коля. – Я так и не дослужился до таких чинов.

– У нас в армии дослужишься. Во времена революции легче всего стать генералом.

– Если правильно выберешь сторону, – сказал Коля.

Лидочка передала ему кусок пирога, и он впился в него белыми ровными зубами.

– Я жутко голодный, – сказал он, – с утра ни маковой росинки.

– Из Феодосии? – спросил Ахмет.

– Оттуда.

– Не боишься?

– Господа, товарищи и просто граждане, – сказал Андрей. – Вы не представляете, как я счастлив, что вы собрались здесь в такую ночь. Я и не мечтал, что увижу здесь всех моих друзей.

Потом Коля вытащил плоскую немецкую фляжку со спиртом, дамы пили вино, но еды было мало. Нина смотрела на брата и все время плакала – Коля даже морщился и сказал наконец:

– Растаешь, сестра!

Потом Андрея уговорили рассказать, как он спасся в Севастополе. И он рассказал всю правду, кроме конца. Он сказал, что в темноте убежал и скрылся. Рассказал он и об удивительной истории с Елисеем Мучеником, который предложил поменяться именами, чтобы спасти Андрея, а спасся в результате сам.

– Боюсь, он знал заранее, что Берестов будет спасен, а его должны расстрелять, – сказал молчавший до того Теодор.

– Вряд ли, – сказал Андрей, – он же торговый агент. И я рад, если он спасся.

– Он не торговый агент, – вдруг сказал Коля. – Он приезжал к нам. Он известный политик, эмиссар меньшевиков.

– Не может быть! – ахнула Лидочка. – Неужели он был так коварен?

– Почему коварен? – сказал Ахмет. – Он купил себе жизнь, а взамен отдал чужую. Хорошая коммерческая сделка.

Андрей смотрел на Колю. Неужели он ничего не знает о втором Берестове? После разговора с Баренцем Андрей почти уверился в том, что именно его гимназический приятель и сосед, полагая, видно, что сам Берестов сгинул, взял себе его имя. И то, что было бы немыслимым в мирное время, в бессмысленной суматохе революции могло сойти, по крайней мере на время, и избавить Колю, к примеру, от немецкой фамилии… Но не мог же Коля надеяться, что его обман не будет в конце концов открыт? Вот полковник Баренц навел справки, вот и сам Андрей уже подозревает Колю. И он сейчас спросит Колю: «Послушай, мне сказали, что ты выступаешь в Севастополе под именем Берестова?» И Коля тогда смешается, покраснеет и вынужден будет признаться.