– Нет, не ясно.
– Понимаешь, все понимаешь! Вчера приезжает «Измаил». Мы знаем – наш человек на «Измаиле». Мы сразу спрашиваем капитана: где господин Берестов? Но мы не волнуемся, не беспокоимся, потому что господин Берестов знает, куда идти, с кем встречаться, – он знает, что его ждут у самого корабля. Он должен сделать знак…
Аспасия подняла правую руку и щелкнула пальцами:
– Вот так. И мы знаем: большой человек из Севастополя здесь.
Аспасия выдохнула, сделала паузу – она была актрисой, и речь ее была театральным монологом. Далее она говорила трагично:
– Господин Берестов на борту! Но господин Берестов не подает нужного знака, господин Берестов остается на набережной и уезжает с Метелкиным. Потом Метелкин везет его в «Галату», которую контролируют люди Метелкина, а господин Берестов делает вид, что его вообще в городе нет. А ночью он вдруг отправляется гулять по ночному Трапезунду. Где гуляет господин Берестов? С кем хочет встретиться, почему не хочет встретиться с верными людьми – кто мне ответит на эту загадку?
– А где вы учились? – спросил Андрей.
– В гимназии, – совсем не удивилась неожиданному вопросу Аспасия, – в Керченской женской гимназии, только не окончила – я сбежала с театром Брусиловского после шестого класса.
Андрей отметил для себя, что в таком случае версия о похищении Аспасии в гарем в нежном семилетнем возрасте не соответствует действительности.
– И зачем вы меня отвлекаете? – сказала Аспасия капризно. – Почему вы не можете сказать мне правды?
– Правда одна, – сказал Андрей. – Я в самом деле Берестов, Андрей Сергеевич, что записано в моем временном свидетельстве, – желаете посмотреть?
– Мы уже смотрели, – сказала Аспасия спокойно, признавая этим, что вещи Андрея обыскивали.
– Все остальное – ошибка. Я тысячу лет не был в Севастополе, я никогда в жизни не занимался торговлей.
Андрей откинулся на спинку стула и прихлебнул дедушкиного коньяка.
– Андрюша, – сказала Аспасия, – я на все ради тебя готова. Не ради тебя – ради правды. Мы теряем дни, часы – это может оказаться роковым. А ты играешь в какую-то глупую игру. То ли потому, что открыл уши для злобных сплетен, то ли ты попросту дурак.
– Ну уж и дурак, – сказал Андрей, которому почему-то нравилось дразнить такую красивую женщину.
– Если вчера ночью у турок не получилось, то сегодня получится обязательно, – сказала Аспасия. – И тебя мы спасать не будем.
– И вам не будет меня жалко? – спросил Андрей. Коньяк был настолько крепок и душист, что в голове Андрея легонько и приятно зашумело. И он стал куда смелее и увереннее в себе, чем раньше.
– Нет, – резко сказала Аспасия и поднялась. – Мне не будет жалко глупого мальчишку. В Севастополе должны знать, кого посылать. И если послали тебя, значит, они недостаточно уважают меня. В таком случае я найду других партнеров.
Она была даже менее красива – злость никогда никого не красила, она сужает глаза и делает неправильной линию губ.
– Вы свободны, Андрей, – сказала она. – Я вас и пальцем не трону. Но теперь сами ищите себе охрану.
– Ну ладно, Аспасия, – сказал Андрей, которому вдруг надоела игра в каких-то казаков-разбойников. – Произошла ошибка. Честное слово, я другой Берестов. Есть же вторая Аспасия в Греции?
– Аспасий много. Но Аспасия Теофилато – одна.
– Сомневаюсь, – сказал Андрей.
– И Андрей Сергеевич Берестов в Севастополе тоже один. Таких совпадений не бывает!
– Вот приедет завтра ваш настоящий Берестов – тогда поймешь, что бывает.
– Иди, – сказала Аспасия.
Она по-королевски завершила аудиенцию. Но когда Андрей обернулся от входа, он увидел, что она смотрит ему вслед. И он понял, что Аспасия не совсем уверена в том, что поступает правильно.
Андрей развел руками, послал Аспасии воздушный поцелуй. Дедушкин коньяк еще продолжал на него действовать.
На улице был такой ослепительный и жаркий день, что Андрей зажмурился.
Поведение Андрея и его очевидная искренность смутили Аспасию. Ошибка казалась ей невероятной, но в жизни бывают и более невероятные случаи.
Ничего не оставалось, как подослать к Метелкину верного Сурена. Конечно же, Метелкин предпочел бы, чтобы к нему пришла сама Аспасия, но дело есть дело – Аспасия всегда предпочитала за услуги платить деньгами, а если телом, то чужим. Метелкин уже имел возможность в этом убедиться и смирился.
Метелкин сразу сообразил, что хочет разузнать у него негоциант. И признался, что и сам готов был попасться на удочку, но, к счастью, в недавнюю поездку в Севастополь он побывал в Главном штабе флота и видел там лейтенанта Берестова – ничего общего с археологом Берестовым не имеющего. Рассказав это, Метелкин долго смеялся – Аспасия желала создать собственную Трапезундскую империю, наладив прямые связи с Севастополем, в обход Метелкина. И кончилось это конфузом – как же не смеяться подполковнику!
Еще смешнее было то, что на ту же удочку попались и турки. Гюндюза хлебом не корми – дай сделать пакость Аспасии и ее грекам. Вот он и послал своих людей убить русского агента. И археолог Андрюша – тут Метелкин буквально упал на стул от смеха – чуть было не отдал Богу душу только потому, что в Севастополе у него обитает однофамилец. Правда же забавно, господин Саркисьянц?
Господин Саркисьянц сказал, что не видит ничего смешного в возможной гибели молодого человека и даже намерен довести через своих людей до слуха Гюндюза, что Берестов трапезундский и Берестов симферопольский – разные люди. Только Гюндюз не поверит!
Так что Аспасия потеряла интерес к Андрею, сохранив, правда, к нему симпатию. Андрей же начал тосковать и вечерами, возвращаясь с раскопок, взял за обыкновение гулять по улице мимо «Луксора» – он слушал музыку и голоса, но войти не смел.
Господин Сурен Саркисьянц также не показывался, убийц никто не подсылал – три дня прошли в трезвой археологической жизни, и Андрею было чуть обидно от того, что он перестал быть центром внимания стольких враждующих сил. Он даже Ивана крестьянского сына видел только раз и то случайно – когда тот привозил от Успенского забытые Авдеевым в Москве бумажные пакеты для находок. С Андреем они поговорили минут пять – ни о чем, посетовали оба, что дела не дают увидеться, – так и расстались. Один вечер Андрей провел с поручиком Митиным – тот заглянул к Андрею, даже вытянул его вниз в ресторан. Андрей сначала отнекивался стесненными имущественными обстоятельствами, но потом сдался – не из-за Митина, а из-за гложущей тоски по Аспасии. Это было как болезнь, как стремление курить, как нечто ненормальное, нецивилизованное. Андрей никому даже не сказал о своем свидании с Аспасией.
Они с Митиным посидели внизу, за одним столиком с двумя известными здесь арабами – английскими шпионами, которые много шутили и сами смеялись своим шуткам. Когда Андрей поднялся к себе в номер, он понял, что там кто-то был, перевернул все его вещи и весьма неаккуратно положил их на место, будто нарочно хотел дать понять хозяину, что его обыскивали.
Андрей проверил – не пропало ли чего. Все было на месте. Значит, это были не грабители. Андрею не было страшно, что в его вещах рылись, но очень противно. Как будто он наверняка знал, что у тех людей грязные руки. Ему даже не хотелось оставаться в комнате, где только что были эти нечистые люди. Потом он понял, что пойдет к Аспасии и велит ей прекратить эти шутки. Вот сейчас пойдет – покажет!
Наверное, Андрей был слегка пьян – они пили с Митиным и английскими шпионами сладкое местное вино, иначе бы он не отправился так поздно один на улицу. Но все в нем перепуталось, и не последнюю роль в его решении сыграло терзающее стремление хотя бы увидеть Аспасию. По крайней мере теперь есть предлог поговорить с ней.
Андрей вышел из гостиницы. У входа, как всегда, было людно – он даже узнал одну из девиц Аспасии. Митин еще оставался в ресторане. Ночь за пределами огней гостиницы была черной и душной.