Гродно и Пегги при разговоре не присутствовали, и к счастью – довольно было и того, что они наблюдали на экране неудачный визит комиссара в прошлое.

В конце концов Милодар дал слово, что в течение недели ценности будут переданы владельцам, и сам увез Лицо в Монте-Карло, чтобы вельможа мог продолжить транжирить государственные деньги за столом рулетки, которую и держат-то в Монте-Карло, занятом под океанографический институт, для инопланетных лиц подозрительного происхождения, представляющих потенциальную опасность для Земли.

Надо сказать, что последующие сутки комиссар провел как во сне.

Через каждые полчаса он звонил в лабораторию, где ему издевательски вежливо сообщали, что пациент Орват еще не пришла в себя и общение с ней невозможно. Затем комиссар отвечал на запросы из Галактического центра и на звонки из Монте-Карло пьяного, но настырного Лица. Так что когда Лицо заявило, что продулось в пух и возвращается к Милодару, тот в ужасе перевел ему факсом половину своей утром полученной зарплаты за июнь.

Наконец к вечеру следующего дня Гродно разбудил комиссара, прикорнувшего, положив руки на стол, а голову на руки.

– Ваш агент, – сообщил профессор, не скрывая усмешки, ведь он понимал, в каком душевном состоянии находится шеф ИнтерГпола, – пришла в себя. Она может и хочет разговаривать с вами и все вам рассказать.

Милодар прилетел в лабораторию через двадцать минут, для чего ему пришлось нарушить правила движения в стратосфере, – на штрафы пришлось отдать вторую половину зарплаты. «Плохо, – подумал он, снижаясь над строениями института, – дома остались только консервы «Печень трески» и ванильные сухари».

Милодар ворвался в небольшую палату, где Кора возлежала на массажном столе спиной кверху, а массажистка из Японии стремительными движениями разминала ее опавшие мышцы.

– Привет, – сказал комиссар, словно случайно проходил мимо и заглянул на огонек. – С возвращением тебя.

– Здравствуйте, комиссар, – обрадовалась Кора. – У меня и на самом деле такое ощущение, будто я провела эти месяцы не в ванночке, а в далеком путешествии.

– Значит, ты была в контакте со своей прапрабабушкой? – спросил Милодар. – Это самое важное.

– Да, я была в контакте и не всегда хотела быть в контакте. Но внутренним взором я все время видела, что происходит вокруг Дороти. А это немало.

– Это немало, – согласился Милодар. – Но операцию ты провалила.

– Вы так думаете? – равнодушно спросила девушка. – Тогда я ничем не могу вам помочь.

– Нет, ты скажи, где предметы? Лицо из Эпидавра инкогнито в Монте-Карло мою зарплату проигрывает, а я не могу сказать, где вещи. Полгода ухлопали зазря! Придется тебя гнать. Гнать в шею!

– За что? – спросила Кора, нежась под умелыми руками массивной массажистки. – За то, что я спала в гробу? За то, что я пожертвовала организации полгода моей драгоценной жизни? За что, комиссар?

– Хорошо! – сказал профессор Гродно, который контролировал состояние Коры по приборам. – Реакции адекватные, возбудимость отличная. Физическое состояние мы восстановим через несколько дней.

– А где вещи? – упорствовал комиссар.

– Если я не ошибаюсь, комиссар Милодар, – сказала по-английски Кора, – то вы последний наш современник, который только вчера держал в руках Зеркало Зла. Где же оно?

– Но ты же знаешь, что это была моя голограмма! Не может же голограмма носить предметы за триста лет.

– С вами, комиссар, никогда нельзя быть уверенной, – возразила Кора. – Я не удивилась бы, если бы вы сейчас достали зеркало из-за пазухи.

Она сказала это так уверенно, что все присутствующие в комнате поглядели на комиссара в ожидании, что он вытащит зеркало и покажет.

– Простите, – мрачно произнес комиссар, – я не фокусник и голубей за пазухой не таскаю.

– А жаль, – сказала Пегги, давно уже разочарованная в комиссаре. Она назло ему напялила зеленый парик.

Массажистка быстро избила ребрами ладоней спину Коры, и ее руки спустились ниже талии девушки. Комиссар зачарованно следил за руками японки.

– Что же будем делать, комиссар? – спросила тогда Пегги, которой, по сути дела, не стоило бы вмешиваться в дела полицейские, но за полгода она настолько сжилась с приключениями в восемнадцатом веке, словно сама там жила.

– Да, что будем делать? – повторил вопрос комиссар, поворачиваясь к Коре.

– Будем искать, – ответила Кора. – Вы узнали дальнейшую судьбу моих предков?

– А ты? – спросил Милодар.

– Тогда вы начинайте, – сказала Кора, – а я буду вас поправлять. Ведь я могу лишь чувствовать, правы вы или нет, так как за эти полгода я как бы побывала внутри всех моих предков. Но зачастую я не понимала, с кем имею дело.

– Хорошо, – сказал Милодар. – Пегги, принеси мне кофе, только покрепче.

– Слава богу, настоящий, – сказала Пегги и пошла в соседнюю комнату, где стояла кофеварка.

– По данным земных архивов, которые не всегда полноценны, за исключением Англии, давшей нам наибольшую долю информации, – произнес Милодар, поглядывая на дисплей карманного справочника, – некая Мэри-Энн Форест зарегистрирована в книгах города Лондона как вдова лесника Фореста. У нее было двое детей.

– Какое великое открытие, – заметила Пегги, ставя перед комиссаром чашку кофе. – Этого мы не знали!

– Пегги, я тебя умоляю! – остановил ассистентку профессор Гродно. – Держи себя в руках.

– Молчу, милый, молчу, – ответила та. – Тебе тоже кофе налить?

Из чего можно заключить, что, разочаровавшись в Милодаре, Пегги возвратилась к профессору.

– Двое детей, Майкл и Дороти. Но после 1804 года следы этого семейства исчезают. Мы даже не узнали, вернулась ли Дороти домой.

– Все правильно, – согласилась Кора. – Моя Дороти и Алекс не решились вернуться в Англию под своими именами. И правильно сделали. Они посетили Лондон, они видели Мэри-Энн и Майкла, они рассказали матери о переменах в их судьбе и о том, что теперь она – наследница лигонского престола. Конечно, это нелегко понять лондонской шляпнице, но старый мамин друг Фан подтвердил слова Дороти. Дороти поделилась с матерью своими богатствами, и та, взяв с собой Майкла, уплыла в Бирму. Сама же Дороти, пожив некоторое время в Лондоне под чужим именем, все же поддалась настойчивым уговорам жениха и уехала с ним в Италию, где они и прожили до тех пор, пока Наполеон не завоевал Польшу. Тогда путь на север был открыт. Когда они приехали в Польшу, то были женаты уже семь лет и у Дороти было двое детей – Тадеуш и Зося. Но здесь в моих чувствах наступает темная полоса… я не все вижу, не все понимаю… Наступает полоса горя, тоски, я чувствую это, но не все понимаю… Мне нужно понять, куда делся Александр Фредро, польский дворянин, владелец имения под Люблином.

Кора замолчала, ей было трудно говорить… все же отвыкла в саркофаге от речей, где слушала более шепот мыслей и шарканье веков.

– Ты говоришь – Александр Фредро? Какой год?

– Примерно 1810 год.

Милодар включил главный информаторий Земли. Польский отдел. Конечно, далеко не все поляки за последние тысячу лет попали в память информатория, но все хоть чем-то выдающиеся персоны в него были занесены.

Ответ на запрос последовал через минуту после того, как Милодар выпил чашку кофе и рассказал Коре о новостях шахмат и тенниса за последние полгода.

– Александр Фредро, майор легиона Домбровского, погиб в Италии в сентябре 1813 года. И все…

– Тогда мне ясно, почему в моем… в ее сознании нет нескольких лет. Для Дороти гибель мужа была столь ужасна, что… Не может быть, что он погиб!

И вдруг Кора разрыдалась, прибежал Гродно, велел Пегги принести капли Кошица, появилась медсестра, они все закружились, замелькали вокруг Коры, которую никак не могли вывести из истерики. Затем Милодара выгнали. Испытание памятью оказалось слишком сильным для Коры, она не выдержала его. Гродно потом объяснял комиссару, что срыв случился из-за того, что полгода Кора была связана с Дороти такими тесными мысленными и эмоциональными узами, что разрыв их оказался опасным для психики агента. А известие о ранней гибели отважного штурмана доконало Кору.