После долгой паузы, в которой было слышно, как шуршит газетный лист, Майоранский произнес:

– Жаль, что шахмат не взяли. Сейчас бы блиц сыграли.

– У меня живот болит, – сказал Лядов. – У вас не болит?

– Нет... пока нет.

– Черт знает этого еврейчика, – сказал Лядов. – У меня есть подозрение, что вся эта вакцина – липа. Чтобы нас успокоить. А нам обратно не вернуться.

– Перестаньте хныкать и паниковать, – оборвал Лядова Майоранский. – Мы выполняем задание командования, которое лучше нас знает, что именно наше здоровье и самочувствие помогут выполнить задачу.

– Я не командование подозреваю, – ответил Лядов. – А доктора. Хотите газету посмотреть?

– Нет, – ответил Майоранский. – Зачем? Это все равно что марсианскую газету читать. Ни одной знакомой фамилии, ни одного знакомого дела или места. Они и Ленинград переименовали. Какой цинизм!

– Вот мы с вами и поставим их на свои места.

– Тише! Вы что хотите, чтобы каждый милиционер нас услышал?

– Только им и дело, что нас слушать!

– Всегда найдется бдительный товарищ, – возразил Майоранский. – Так было на Руси, так и будет. Лучше подумайте, вы уверены, что найдете то, что нам нужно?

– Почему бы нет?

– Надо сходить в туалет, – сказал Лядов.

Майоранский хихикнул. Ему показалось забавным, что человек собрался в туалет.

«А мне тоже это кажется забавным? – подумал Егор. – Хотя я бы сейчас чего-нибудь съел. А денег нет. Вот бы сейчас подойти к ним и сказать: дайте сто рублей, отдам в Смольном у Берии. Ах, воскликнут они, откуда вы? А я скажу – Лаврентий Павлович поставил меня следить за вами, интеллигентами».

Лядов прошел в туалет и тут же вернулся обратно.

Егор только успел заглянуть за перегородку и увидеть, что Майоранский развернул газету и просматривает ее.

– Заперто, – сказал Лядов, – совсем забыл, что на стоянках туалетами не пользуются.

– Скоро поедем, – сказал Майоранский. – Я тут газету посмотрел, обнаружил, что все эти так называемые демократические процессы вполне обратимы. Недаром оставили Ленинградскую область – чтобы безболезненнее перейти к старым ценностям.

Поезд слегка дернулся и начал двигаться. Мальчики стали шепотом обсуждать нечто, увиденное ими за окном. Женщина развернула большой пакет с курицей, помидорами и батоном хлеба. В лучших поездных традициях. Два часа ночи, но она собирается поужинать и детей покормить.

Запах еды был соблазнительным. Мальчики сразу отклеились от окна, уселись за столик, замерли, глядели, как мать режет помидоры и курицу.

Поезд был медленным, пассажирским или почтовым. Он намеревался останавливаться на всех станциях.

Егор незаметно для себя задремал.

Впервые за несколько месяцев.

Очнулся он от того, что поезд остановился – видно, недалеко уехал от города.

И сразу стали слышны разные шумы – в вагоне далеко не все спали.

Соседи успели всю еду уплести – на бумаге лежали куриные кости, огрызки помидоров и объедки хлеба. Посреди стола стояла пустая бутыль из-под лимонада. Мальчики спали на верхней полке, внизу женщина. Постельное белье они брать не стали.

Впрочем, в этом поезде мало кто брал постельное белье, потому что ехали не до Москвы, а до разных станций между Питером и Тверью. И народ был небогатый.

Из-за загородки донесся голос Майоранского:

– Что же происходит в организме, когда он подвергся заражению?

Лядов не ответил прямо на вопрос, а сказал:

– Странно, мы столько с вами прожили там, внизу, играли тысячу раз в шахматы, а никогда не приходило в голову понять, что же нас с вами объединяет.

– Профессия, – сказал Майоранский.

– Я не об этом. Я думаю, что это живой мир на нас действует особым образом, мы становимся людьми, а людям свойственно любопытство.

– Вы не рассказали мне о том, что происходит в организме.

– Я могу только очень грубо... приблизительно.

– Я более опытный специалист, чем вы, Лядов.

– Но отстали на поколение. А это непреодолимо.

– Рассказывайте.

– Вот палец, – сказал Лядов, – а вот мозг...

Поезд дернулся, куда грубее, чем в Петербурге, и поехал дальше. Застучали колеса. Лядов немного повысил голос, а Егор подвинулся так, чтобы его голова фактически выглядывала из-за перегородки. Поэтому ему был слышен разговор.

– Если ты захочешь пошевелить пальцем, – был слышен голос Лядова, – то мозг посылает нервный импульс, и при этом выделяется фермент.

– Не учите меня грамоте, – проворчал Майоранский.

– Вы спросили, я отвечаю. Суть нашего открытия заключается в том, что в нервных волокнах отравляющее вещество заменяет этот фермент и поражает центральную нервную систему... Тело перестает слушаться мозга.

– Примерно представляю. И эти разработки ведутся только у нас?

– Нет, это секрет полишинеля. В Штатах тоже есть такие работы.

– Какова эффективность?

– Что вам сказать? Как-то в лаборатории я отвлекся разговором и дотронулся резиновой перчаткой до незащищенного места на другой руке. Вот здесь, у запястья... Паника началась! Мне сразу антидот вкололи...

– Смешно, – сказал Майоранский, – но ничего принципиально нового.

– Это как сказать, – возразил Лядов. – У нас возможности гигантские, только денег не дают. Я, например, из водки могу такой яд приготовить, что ты никогда не поймешь, от чего умер... Скажем, заложу заданность поражения – один год. Суммарное воздействие – четыре дозы. Вот в течение года если ты примешь по сто граммов, тебе кранты. Я даже с тобой первую рюмку выпью и больше в течение года, пока действует кумулятивный эффект, принимать не буду. А тебе останется до смерти триста граммов. Из любой бутылки, понял?

– В мое время тоже были неплохие яды, – сказал Майоранский. – Вы, может, не слышали, это закрытые дела, что мы ликвидировали нескольких опасных врагов нашей Родины.

– Знаю, – ответил Лядов, – знаю. Бандеру, его помощника, Троцкого – нет, Троцкого вы топором убрали, папу римского...

– Не знаете – не вмешивайтесь. – Майоранский был недоволен – то ли тем, что его напарник слишком много знает, то ли тем, что знает он недостаточно.

– Знаю – люизит, иприт, фосген... – Лядов не скрывал своего превосходства. – Это все позавчерашний день. Вам приходилось читать о японской секте?..

– Я не читаю о японских сектах.

– Ну и молодец... – Лядов хотел обидеться, но спохватился, что тогда он лишится собеседника, а поговорить хотелось.

– Продолжайте, коллега, – подбодрил его Майоранский.

– В июле или августе девяносто пятого года в Москве было совершено убийство крупного банкира и политика Ивана Кивелиди. Ему стало плохо на службе, приехала «Скорая», сначала диагностировали почечные колики, а в ночь он умер от отека мозга.

– Характерно, – заметил Майоранский.

– Никто не мог отыскать причину смерти. Единственная зацепка заключалась в том, что за день до Кивелиди в том же кабинете умерла его секретарша. Вскрытия ничего не дали...

– Я тоже ставил себе задачу – яд должен выводиться из организма в первые же минуты, – сообщил Майоранский.

– Только яд уже не тот. Хотя следов отравы в организме не нашли, стали искать в кабинете и увидели коричневое пятнышко на телефонной трубке. К счастью для сыщиков, за несколько суток вещество потеряло силу, но все же удалось установить, что это – цитирую по памяти – «аналог боевого фосфорорганического отравляющего вещества нервно-паралитического действия». Но неизвестной формулы. Вы понимаете?

– Понимаю, – сказал Майоранский, – конкурирующая фирма? Ведь вы не делились с коллегами информацией, и, думаю, им тоже нет смысла...

– Мы сделали десятки тысяч опытов!

– Все в прошлом, – сказал Майоранский, – как и у меня.

Поезд пошел быстрее, стук колес прерывал звук голосов.

К сожалению, все сбылось. Самые худшие опасения сбылись.

Они ехали, чтобы выпустить – пока неизвестно где, как и сколько – отравляющее вещество, современный яд. Лядов работал здесь, видно, в каком-нибудь почтовом ящике – в Максимовке. Майоранский – старый волк еще из бериевских времен, если он принимал участие в убийстве Бандеры.