Я ткнулся носом в его щеку.

Все-таки мы с ним славно поработали вместе. Жалко, что свою карьеру генерал загубил.

– Иди, – сказал генерал. – Мне надо встретить чекистов, чтобы не выводить на эту дырку.

Я откинул занавес и оказался в теплом сухом пространстве. Передо мной светилась пустота.

Я шагнул в нее.

И оказался в жилище совершенно растерянного от обилия гостей Фенички.

– Если можно, выключите дырку, – сказал я.

– Дырки не выключаются, – ответил Феничка. И повторил: – Дырки не выключаются. Очень смешно.

– Ах, как смешно, – откликнулись очаровательные лилипутки, выглядывая из-под стола.

– Успели, – сказал я.

– Гарик! – воскликнул Егор. – Ты с ума сошел. Ты зачем у нас?

– По делу, – ответил я. – И не бойся за меня. День-два, как ты отлично знаешь, у меня есть. И кроме меня, к сожалению, некого было командировать.

– Зачем? – Он все еще никак не мог понять, что я делаю в этом мире.

Я оглядел группу беженцев.

По крайней мере успели – всем им положена отсрочка от смерти.

Они были похожи на спринтеров после финиша. Победитель убежал с флагом, окруженный фотографами. А они, проигравшие, еще стоят, думают, как их угораздило засидеться на старте и как они будут смотреть в глаза тренеру. Вот и переминаются с ноги на ногу.

Интереснее всех для меня была Вера.

Именно сейчас я смогу узнать правду.

Я сделал к ней шаг.

Она смотрела на меня спокойно.

– Вы здесь впервые? – спросил я.

– Разумеется, – ответила девушка. – Я даже не подозревала о том, что здесь живут люди.

Неправда.

Я обернулся к Феничке. Между нами возникла взаимная приязнь. Может, потому, что мы оба – уроды.

Феничка пожал плечами:

– Эту мадемуазель не имел счастья знать прежде.

– И мы ее не знаем, – крикнула лилипуточка, – но она плохой человек.

– Ах, плохой! – откликнулась вторая лилипутка.

– Я – журналистка, – упрямо повторила Вера.

– Она – убийца! – возмутился Лядов, который уже искренне полагал себя жертвой злобного заговора.

– Я спасала людей, – сказала Вера. Ее было трудно смутить.

Все это разрушало мою версию. Я был почти уверен, что Вера – агент Берии. В конце концов, ничего не стоит купить журналистку, если в твоем распоряжении есть несколько недограбленных ювелирных магазинов. Задача лишь в том, чтобы выбраться наружу и наладить связь. Впрочем, они же выбирались!

А затем все ложится на место: она дежурит у выхода, чтобы подстраховать операцию «Гадюка». Ведь Берия никогда никому не верит. И если посылает биологов, то, вернее всего, должен послать кого-то, кто будет следить за биологами. И даже сможет их убрать в случае, если в них больше не будет нужды.

И во все это вписывается Вера – и ее появление, и ее поведение.

Феничка, видно, думал, как и я.

– Но мы – не единственный выход в Верхний мир, – сказал он. – У Лаврентия Павловича и на это был резервный вариант.

Мы оба смотрели на Веру.

И оба не понимали, что она чувствует. Словно усилием воли девушка закрылась от наших щупалец.

– Мы не можем задерживаться, – сказал я, вспомнив, что есть более важные дела. – Нам надо увидеть доктора Фрейда.

– А я бы хотел вернуться в Шахматный клуб, – сказал Лядов.

То ли он в самом деле чувствовал себя в безопасности, то ли бравировал.

– Вам бы тоже не мешало встретиться с доктором, – сказал я.

– Чепуха, – возразил Лядов. – Мне не поможет никакой доктор. А если мне здесь ничего не грозит, то я еще успею сыграть несколько хороших партий.

Майоранский переминался с ноги на ногу.

– В самом деле здесь процессы консервируются? – спросил он, ни к кому не обращаясь. Словно не мог решить, последовать за Лядовым или все же подстраховаться.

– Но вы-то что решили? – спросил я Веру.

– Вы уверены, что мне опасно возвращаться домой?

– Смертельно опасно.

– Вот попалась! – вырвалось у Веры.

И она добавила несколько неприличных слов, вполне естественно прозвучавших в ее устах.

– Нет, сначала я встречусь с Лаврентием Павловичем, – произнес Майоранский. – Я должен написать отчет о командировке.

Черт! У меня из головы выскочил диктатор – это может плохо кончиться.

– Лаврентия Павловича больше нет! – сказала из-под стола лилипуточка.

Я обернулся к Феничке.

– Они устроили засаду, – сказал Феничка, – совсем недавно. Он как раз возвращался к себе в Смольный, а они устроили засаду.

– Кто?

– Я думаю, что монахи владыки Никифора. Но, может быть, за этим стоял Клюкин, он был очень сердит на Лаврентия Павловича за смерть его возлюбленной Ларисы Рейснер.

– Это точно?

– Совершенно точно. Потому что это случилось не очень давно, и один из моих актеров стал случайным свидетелем этой жестокой расправы. Его буквально разорвали на куски.

– Какая глупость! – сказал Лядов. – Мы могли бы сыграть сто партий в шахматы вместо того, чтобы, рискуя жизнью, носиться по Земле.

– А я не жалею, – сказал Майоранский. – Мы выполнили свой долг.

– Как вы думаете, нас кто-нибудь подвезет?

– Вас никто не подвезет, – сказал Феничка.

– Мы очень устали и ослабели, – пожаловался Майоранский.

– Идите с перерывами для отдыха, – посоветовал Феничка.

– Может, все же сначала посоветуемся с доктором? – спросил я.

– Не стоит тратить времени, – сказал Лядов. – Вы идете, Лев Яковлевич?

Вера спросила:

– Сколько я здесь пробуду?

Ее не интересовал Берия и его смерть. Или человек может так ловко притворяться?

– Решает Леонид Моисеевич.

– Я могу отправить весточку туда... домой? Меня ждет мама.

– Я постараюсь, – сказал Феничка.

Я спросил Веру:

– А что, если вы выполняли некое задание ФСБ... или подобного органа? Простите за прямой вопрос.

– Вам не надоело меня допрашивать? – огрызнулась Вера. – Через полчаса вы решите, что я – агент ФБР.

– А вы не агент ФБР? – спросил я.

Никто не засмеялся.

Мы вышли в город.

Дул легкий ветерок, которому здесь быть не положено.

Мир Чистилища неотвратимо изменялся.

И теперь уже не было в нем Лаврентия Павловича, который хотел и почти преуспел в том, чтобы предотвратить сближение миров.

На улице стоял одинокий рикша.

– Куда изволите? – крикнул он.

– Осторожнее, это агент Берии, – предупредил Егор.

– Ах, оставьте, – откликнулся рикша. – Берии нет, я работаю сам на себя. Я привез вам приглашение на свадьбу генерала и Крошки. И привет от Люси Тихоновой.

Никто не стал садиться в его коляску.

Пошли пешком.