Стройная, легкая – в таких влюбляются безнадежно и безответно.
– Ждите, желаю успеха, – сказала девушка и пошла дальше по улице в сторону поля.
– Погоди, – понизил голос дядя Миша, – дай ей отойти. Я не хочу, чтобы местные видели, куда мы с тобой направились.
Когда девушка скрылась за деревьями, мы обежали здание, чтобы оказаться у задней двери.
От нее вели ступеньки вниз, в подвал.
Дверь в подвал была отперта и приоткрыта.
Пройдя через служебные помещения, ничем не выдававшие специфики этого подземелья, мы оказались в лаборатории.
Лаборатория была умеренно запущена.
В шкафу висели защитные комбинезоны.
Во мне росла тревога.
– Все неладно, – сказал я.
– Тогда быстро одеваемся, – предложил генерал.
Он снял с креплений самый большой комбинезон и влез в него. Я последовал его примеру. Но закрывать забрало шлема не стал.
– Бахилы надевать? – спросил я.
– Обязательно.
Мы потеряли еще минуту. Тревога во мне все росла, даже под ложечкой дергалась тоска.
– Скорее, – попросил я дядю Мишу.
– Сэкономишь минуту – потеряешь жизнь. – Он почти не шутил.
Мы пошли дальше.
К счастью, все двери на нашем пути были открыты.
Даже дверь в хранилище – достаточно скромное помещение с массивными стеллажами, на которых лежали различного вида баллоны. Самые большие, похожие на сардельки почти метровой длины, лежали на нижней полке. Одно место пустовало. Может быть, оно всегда пустовало, а может быть, именно этот баллон они и взяли.
Из хранилища двери вели дальше. В одну мы вошли, другая была закрыта. Дядя Миша потрогал рукоять двери – ничего не вышло. Он постучал в дверь.
И когда я уже хотел сказать, что он зря тратит время, изнутри послышался стук.
Нам ответили.
Дядя Миша склонил голову набок, будто надеялся прочесть в стуке азбуку Морзе.
Ничего не прочел, но вдруг спросил меня:
– Эта девушка... она пошла к станции?
– Наверное, к автобусной остановке.
– Ты ничего не почувствовал?
– Ровным счетом ничего, кроме возбужденных чувств.
– Дураки, – сказал дядя Миша. – Надо ее задержать.
Изнутри стучали. Даже молотили в дверь.
На двери было колесо, как в подводной лодке.
Я попробовал его, штурвал начал поворачиваться.
– А теперь погоди, – велел дядя Миша.
Он быстро прошел назад, закрыл дверь в лабораторию.
– Не надо рисковать, – сказал он. – Ты чего перчатки не надел? Они в верхнем кармане костюма. И забрало опусти.
Пока я надевал перчатки, он несколько раз повернул колесо.
От его напора дверь отворилась.
В отворившуюся дверь ввалился пожилой человек с бородкой клинышком. Как дедушка Калинин.
Он попытался сбить нас с ног и убежать.
– Погодите, – сказал ему дядя Миша. – Всему свое время.
Я окинул взглядом относительно небольшой подвал, в углу которого пол уходил полого вниз, к крупной решетке – метр на метр. На решетке лежал баллон красного цвета. На боку его было отверстие, и из него выливалась на прутья решетки маслянистая коричневая жидкость, похожая на плохого качества олифу.
Возле баллона, сложив на груди руки и не обращая на нас внимания, стоял человек в защитном, как у нас, комбинезоне, словно Наполеон, наблюдающий с холма за битвой при Ватерлоо.
Наконец, третьим человеком там оказался Егор.
Он стоял, прижавшись спиной к стене. Егор был напуган, но старался не подавать виду, как человек, услышавший плохой диагноз, но помнящий, что на него смотрит хорошенькая медсестра.
Болт, которым завинчивалось отверстие в баллоне, валялся на полу.
Первым делом дядя Миша подобрал болт и завинтил отверстие, прервав поток жидкости.
– Поздно, – сказал человек в комбинезоне. – Все уже свершилось.
– И что же свершилось? – спросил дядя Миша.
– Земля погибла.
– Сомневаюсь, – сказал дядя Миша, – и это ваше заявление требует проверки.
Затем дядя Миша обернулся к Егору и сказал:
– А ты чего здесь стоишь, студент?
– А что?
Егору хотелось кинуться ко мне в объятия, я всей шкурой это чувствовал, но он понимал, что положение настолько серьезно, что пока лучше постоять на месте.
– Немедленно выходи в лабораторию.
– В лабораторию?
– В следующее помещение.
Егор послушно вышел из моечной.
– Вы кто? – спросил дядя Миша у человека в комбинезоне.
– А вы?
– Его фамилия Лядов, – сказал из лаборатории Егор. – Он здесь раньше работал. Он убил коменданта.
– Ах, чепуха, – ответил Лядов. – Я фантом в мире мертвецов. Я не существую. Вы, кажется, тоже.
– Ваша гадость испаряется? – спросил дядя Миша.
– Мой тигренок слабо испаряется, но концентрация его в комнате такая, что вы все существуете в облаке. В смертельном облаке.
– Он не врет, – сказал я. – Эта штука испаряется.
– Почему все они живы? – спросил генерал.
– Потому что они помрут через шесть часов. Включая эту сучку.
– Кого?
– Убийцу, которую притащил с собой этот мальчик, – сказал Лядов. – Вашу агентшу.
– Ну да, конечно, – послушно согласился дядя Миша, к моему вящему удивлению.
– Если я до нее доберусь, – продолжал Лядов, – я ей покажу.
– Куда ведет слив? – спросил дядя Миша.
– Прямо в речку, – сообщил Лядов.
Он вел себя как террорист, выполнивший долг – убивший премьера.
– Не врет, – сказал я.
Вдруг Лядова прорвало:
– Да скажите вы вашему детектору на кривых ножках, что я никогда не вру!
Почему он решил, что у меня кривые ноги, – ума не приложу, никогда раньше меня в этом не подозревали.
– А теперь, – сказал дядя Миша, – все покидают это помещение. Я повторяю: все!
И тут я не отказал себе в удовольствии.
Я схватил Лядова за рукав и потащил к выходу. Он вяло сопротивлялся и заработал от меня подзатыльник, что, конечно, не так чувствительно, если у тебя на голове пластиковый шлем, но всегда обидно.
Дядя Миша закрыл дверь, повернул колесо.
Меня смущало его спокойствие. Словно Земля сейчас не была на пороге гибели.
Где-то щелкают часы – на экране появляются красные цифры: до взрыва шесть минут, до взрыва пять минут сорок секунд...
– А этого зовут Майоранский, – сказал Егор, который поджидал нас в лаборатории. – Это страшный убийца, хуже любого Менгеле, хуже Гитлера. Он испытывал смертельные яды на живых советских людях.
– Я выполнял долг, я боролся с мировым империализмом...
– Ага, – согласился дядя Миша. – Такие опаснее всего.
Лядов спросил:
– А где эта баба?
– Поймаем, – спокойно ответил дядя Миша.
– Я ничего не понимаю, – сказал Егор. – Это же Верка-снайпер.
– Кто?
– Прозвище – Верка-снайпер. А вообще-то Вера, журналистка. Она мне очень помогла.
– Откуда она выскочила? – спросил дядя Миша. – Она из вашего мира?
– Нет, я ее здесь встретил, у переходника. На трамвайной остановке. В Питере.
– Журналистку или Верку-снайпершу? – спросил генерал.
– Сначала она была бомжихой, она, понимаете, наблюдала за переходником, заподозрила неладное и пошла в журналистский поиск.
– Ax, как трогательно! – отметил генерал.
– Вам что-то не нравится? – спросил Егор.
Будто все забыли о яде. Я с трудом сдерживался, чтобы не прервать эту беседу.
Дядя Миша словно почувствовал мое состояние, положил мне руку на плечо и слегка надавил.
Он хотел меня успокоить.
Но я все равно никак не мог успокоиться. И к тому же в этом экранированном подвале среди людей, чувства и мысли которых были в полном раздрызге, я был беспомощен и не мог воспользоваться моими способностями.
– Что же делать? – спросил вдруг Майоранский. – Я умру?
– Это два разных вопроса и две разные проблемы, – откликнулся Лядов. – «Что делать?» – извечный вопрос русской интеллигенции. Никогда не думал, что вы к ней относитесь.
– К кому же я отношусь?! – Майоранский выпятил вперед острую бородку.
– К убийцам, сэр, к убийцам.