– Что еще? – спросил я. Мне хотелось, чтобы Калерия подтвердила или развила мои мысли.

– Места назначения он не знает. Иначе бы дал хоть это слово.

– Чего нам ждать? – спросил я.

– Через двадцать минут я буду в институте, – сказала Калерия. – Пока позвони домой Мише... и на вокзал. В справочную. Сначала даже в справочную. Когда отходит ближайший к телеграмме поезд на Москву с остановкой в Бологом и во сколько он там будет.

Мне стало легче. Калерия взяла дело в свои руки.

Она не ахает, не вздыхает. Если бы дело было пустым, она бы велела мне ехать домой и легла бы спать.

Эх, донести бы до Егора мои мысли, знать бы ему, что он не один. Бологое в пять сорок утра, при условии, что они взяли билеты именно на ближайший поезд. Так что до прибытия поезда остается три часа.

Гигантский отрезок времени!

Затем я решился и набрал телефон дяди Миши. Ему в конечном счете решать.

Никто не взял трубку. Затем включился автоответчик и сообщил мне, что Михаилу Ивановичу можно позвонить утром по такому-то телефону после девяти часов.

Может, он в командировке и именно сейчас прижимает к своей груди нашего Чехонина либо не выносит, когда его будят среди ночи.

Затем я позвонил во Внуково, чтобы узнать, когда ближайший рейс на Бологое. Таковых рейсов не оказалось.

Пока я занимался звонками, прошло минут десять-пятнадцать.

В коридоре послышались быстрые шаги.

В дверях возникла Калерия Петровна, свежая, веселая, бодрая и в меру накрашенная.

За ее спиной маячил охранник, который не пожелал оставить ее без внимания.

– Тут явилась, – сообщил он мне.

– Все правильно, – сказал я, не без труда принимая образ его строгого начальника. – Пропусти женщину и иди на пост.

Охранник был счастлив оттого, что им так хорошо командуют. Он шикарно развернулся и скрылся в темном коридоре.

– Гарик, – сказала Калерия, – ты опять за свое?

– Это был единственный способ его урезонить, – ответил я. – И сейчас не время быть деликатным.

– Не согласна, – сказала Калерия, – деликатным никогда не мешает быть. Быть деликатным – допустимо, – процитировала она известного мне поэта.

Она прошла к моему столику и взглянула на листки бумаги, на которых я записывал информацию и чертил загогулины, пока ждал ответа.

– Так, – сказала она. – Осталось три часа. Нам туда не успеть, а пускать на этом этапе чужих людей, даже очень умных и ответственных, мне не хочется.

– Мне тоже.

– Не зная, что происходит и в каком положении находится Егорка, мы можем наломать дров.

С этим я тоже не спорил.

– А что с Мишей?

Я сказал, что автоответчик отослал меня далеко.

– Давай я попробую другой телефон, – сказала Калерия.

Она села и набрала номер. Причем сделала это так, чтобы мне номер виден не был. Я не обижался. Как говорил Максим Горький совсем по другому поводу, некоторые вещи лучше не знать, потому что их значение ничего нам не дает.

– Галочка, – сказала Калерия, – извини, что тебя разбудила, но дело важное. Как мне отыскать Мишу?

Последовал какой-то короткий ответ.

Затем Калерия сказала:

– Извини, Миша, надеюсь, ты не успел заснуть?

После довольно длительной паузы, в ходе которой Калерии пришлось выслушать реприманд нашего дяди Миши, она сказала:

– С тобой хочет поговорить Гарик Гагарин. У него новости.

Калерия передала мне трубку, но дядя Миша не захотел со мной разговаривать.

– Это не телефонный разговор, – сказал он. – Буду через пятнадцать минут.

Он повесил трубку.

– Чудесные люди, – сказал я, – среди ночи вскакивают и несутся выполнять свой служебный долг. Ну прямо как Ленин.

– Ленин соблюдал режим, – серьезно ответила Калерия. Будто знала, как это было в Шушенском.

– Где вы его нашли? – спросил я.

– Тебе нужно знать?

– Нет.

Калерия велела мне притащить из библиотеки атлас, но библиотека была закрыта, и только с бескорыстной помощью охранника Федора, который почитал меня как отца родного, удалось вскрыть помещение и раздобыть атлас.

– Нас интересует не само Бологое, – сказала Калерия. – Нам любопытно, куда он двинется оттуда.

Мы в четыре глаза принялись шастать в окрестностях города вплоть до Твери, искали Максимовку или Максимово. И ничего не нашли.

Тут приехал дядя Миша.

Охранник Федор осознал важность события, в котором он принимает участие, и возгордился. Это выражалось, в частности, в том, что он предложил сгонять в кафе «Сумбур вместо музыки» на соседней улице, открытое круглые сутки, и принести сандвичей и выпить.

Мы не воспользовались предложением.

Закрыли дверь и уселись за стол думать.

Вернее, это охранник Федор был уверен, что мы думаем.

Все было сложнее.

– Сам явился? – спросил дядя Миша.

Я показал ему телеграмму.

– А других адресов ему мы не дали, – сказал осуждающе дядя Миша.

– Других у него нет.

– Значит, делаем так, – сказал дядя Миша. – На перроне в Бологом поезд должен встречать наш сотрудник. Он передаст Егору конверт с деньгами и все телефоны.

– Он его узнает?

– А факс зачем изобретали? – спросил дядя Миша. – Рожа его лица у нас оттиражирована многократно.

– Что дальше? – спросила Калерия.

– А между тем Гарик вылетает в Бологое на вертолете.

И было все в порядке, а все проблемы решились сами собой, и Земля была спасена.

Но...

– Тут есть одна заминочка, – сказал дядя Миша.

Он вытащил расческу и прошел умело по линии раздела левых и правых волос.

– Не люблю я этих «но», – сказала Калерия, выразив и мою точку зрения.

– Дело в том, что меня повысили по службе, – сказал дядя Миша.

– Кому же ты мешал? – спросила догадливая Калерия.

– Я обязан был докладывать о своих... находках. Моя фирма подчинялась непосредственно президентской администрации, так что начальников у меня было немного и о моих бредовых приключениях они знать не желали. У них были дела поважнее.

– Удобно устроился! – похвалила дядю Мишу Калерия.

Дядя Миша не оценил комплимента Калерии Петровны. Он переживал свои обиды.

– В ФСБ решили, что мне Нижний мир не по зубам, хотя они совершенно не представляют, что это такое и кому он по зубам. Я просил оставить меня консультантом. Но я не из их конторы, и они наивно полагают, что обойдутся без меня, без вас, без специалистов.

– И где ты теперь?

– Я первый заместитель главного советника. С правом проезда в служебном авто без билета.

– А что за люди пришли вместо тебя? – спросила Калерия.

– Хорошие люди, советские люди, преданные люди. Но пока они сообразят, что держат в лапах раскаленный кирпич, рук уже не будет.

– И что ты делаешь?

– Пишу докладные президенту и близким к нему людям.

– И они не отвечают.

– Пока не отвечают, так как заняты реорганизацией.

– Чем ты можешь нам помочь?

– Старыми связями, – ответил дядя Миша и взял телефонную трубку.

Он подождал гудков шесть. Потом кто-то подошел.

– Иван Сергеевича можно побеспокоить? – спросил дядя Миша. – А когда будет? А кто за него? Да не беспокойся, это я, ты мой голос знаешь. Ну ладно, ладно, утром позвоню.

Дядя Миша положил трубку и сказал:

– Только не падайте духом.

Как будто кто-то, кроме него, пал духом.

Дядя Миша позвонил еще в одно место. Там никто не подошел.

– Ладно, – сказал он, как будто не признавая поражения, – утро вечера мудренее. С утра займемся.

Калерия не стала с ним спорить. Ничего, кроме огорчений, спор не смог бы принести.

Вместо этого она спросила:

– А ты знаешь людей, которые занимаются нашей проблемой?

– Руководитель – Спартак Ахмедов. Молодой, амбициозный, не верящий в чудеса и не читающий фантастики.

– Катастрофа, – вырвалось у меня.

Дядя Миша обернулся ко мне:

– И уж тем более не допускающий существования инопланетных пришельцев.

– Мне стыдно, – признался я.