Дебрецен, декабрь 1848 г.
БОЕВАЯ ПЕСНЯ
Трубит трубач, бьют барабаны!
Вперед, друзья, на подвиг бранный,
Вперед, мадьяры!
Пуля поет, палаш сверкает,
Все нас на подвиг вдохновляет.
Вперед, мадьяры!
Пусть развевается над нами
Все шире, шире наше знамя.
Вперед, мадьяры!
Написано на нем «Свобода».
Пусть это видят все народы!
Вперед, мадьяры!
Мадьяр – так, значит, он бесстрашен?
Бесстрашен,- значит, родич наш он!
Вперед, мадьяры!
Мадьяр и ты, небесный боже,
Замыслили одно и то же!
Вперед, мадьяры!
Травы побагровела зелень:
Увы, друзья, там друг застрелен!
Вперед, мадьяры!
Он умер, этот храбрый витязь!
Как смерч, сквозь смерть, живые, мчитесь!
Вперед, мадьяры!
Раскинув руки, наземь грянем,
Но отступать теперь не станем.
Вперед, мадьяры!
Кто уцелеет? Я не знаю!
Но не умрет страна родная,
Вперед, мадьяры!
Дебрецен, 8 декабря 1848 г.
НА ВИСЕЛИЦУ КОРОЛЕЙ!
Нет больше Ламберга – кинжал покончил с ним.
Латура вздернули. Теперь черед другим.
Все это хорошо, прекрасно спору нет!
Народ заговорил – и вот залог побед.
Но мало двух голов! Смелей, друзья, смелей!
На виселицу королей!
Косарь скосил траву – но завтра вновь она
В полях расстелется, свежа и зелена.
Садовник обрубил деревья – через год
Их ветви новые дают и цвет и плод.
Когда корчуешь лес – не оставляй корней.
На виселицу королей!
Когда же наконец, о глупая земля,
Возненавидишь ты и свергнешь короля?
О, неужели я в народ мой не волью
Неисчерпаемую ненависть мою?
Клокочет, как прибой, она в груди моей.
На виселицу королей!
Природа яд взяла, чтоб кровь его создать,
Преступной подлостью его вскормила мать,
В позоре он зачат, и жизнь его – позор,
Чернеет воздух там, куда он кинет взор,
Гниет земля, как труп, вокруг его костей.
На виселицу королей!
Война свирепствует во всех концах страны,
Пылают города, деревни сожжены,
От воплей в воздухе немолчный гул стоит,-
Довольна жатвой смерть, один король не сыт –
Виновник стольких бед, убийств и грабежей.
На виселицу королей!
Напрасно льешь ты кровь, о мой народ-герой!
Корону с головы, и голову долой!
Не то чудовище поднимется опять,-
Тогда придется все сначала начинать.
Покуда время есть, о жертвах пожалей.
На виселицу королей!
Всем – наша дружба, всем – прощенье и привет.
Одним лишь королям вовек прощенья нет.
И если некому повесить их – добро!
Я саблю отложу, оставлю я перо,
Сам стану палачом,- но только бы скорей!
На виселицу королей!
Дебрецен, декабрь 1848 г.
КОНТ И ЕГО ТОВАРИЩИ
Венгрия моя родная,
Ты от горя чуть живая,
Вся в слезах, сочатся раны…
Что с тобой, мой край желанный?
«Тяжело мне, боже правый!
Сжав меня рукой кровавой,
Чудище сидит на троне,
Сеет зло и беззаконье.
Жигмонд, изверг человечий,
Не дави мне так на плечи:
Подогнутся мои ноги,
И свалюсь я на пороге.
Для того ли я вручила
В черный час тебе кормило,
Чтоб меня ты, лютый дьявол,
Истерзал и обесславил!
Все, куда я взор ни кину,
В злую ввергнуто пучину,
Всюду скорбь, нужда и смуты…
Будь ты проклят, дьявол лютый!
Сыновья мои, придите,
Мать-отчизну защитите!
Где ж вы, где мои герои?
Почему вас нет со мною?»
Ой, напрасно, мать, вздыхаешь,
Сыновей зовешь, скликаешь:
Разбрелись они по свету,
Им путей обратных нету.
Лишь в лесной глуши Баконя
Иштван Конт, как зверь в загоне,
Притаился ночью длинной
С поредевшею дружиной.
Вот он, думою объятый,
Под сосной сидит мохнатой.
Все черней ночные тени,
Все сильней в душе смятенье.
И когда созрела дума,
Он друзей созвал угрюмо,
Оглядел их и сурово
Молвил им такое слово:
«Все погибло, все пропало!
Нас осталось очень мало,
Нас осталось только тридцать,
Нам победы не добиться.
Родина, господь с тобою!
Мы повержены судьбою.
Нам одно осталось ныне:
Приготовиться к кончине,
В Буду! К Жигмонду с повинной!
Кончим, други, спор с судьбиной:
Палачу сдадимся в руки,
Но спасем детей от муки».
И, потупившись в печали,
Витязи ему внимали.
Будь, что будет! В стремя ногу,
И отправились в дорогу.
Едут молча, стремя в стремя,
Ночь идет, к рассвету время,
Едут чащею дремучей
Тихо, молча, туча тучей.
Наконец в рассветном блеске
Замок вырос королевский.
В замке сумрачном старинном
Конт предстал пред властелином.
Стал он с гордой головою:
«Вот мы здесь перед тобою,
Можешь нам грозить могилой,
Но детей, детей помилуй!»
И мятежники вздохнули,
Молча сабли отстегнули,
Молча с ними попрощались,
Будто с сердцем расставались,
В кучу жалкую сложили…
«Хорошо вы нам служили,
Полежите, горемыки,
Как рабы, у ног владыки».
Образ кроткий и печальный
Родины многострадальной,
Что лежит, вздохнуть не смея,
Под пятою у злодея.
И король, довольства полный,
Оглядел отряд безмолвный,
Глаз прищурил и, помешкав,
Выдавил со злой усмешкой:
«Ну, бесстрашные герои,
Отшутились – вон из строя!
И поджали хвост, вояки,
Как побитые собаки.
Ах, скажите, уж не вы ли
Власти короля грозили?
Уж не ваши имена ли
В страх и дрожь его вгоняли?
Что ж,- добавил он надменно,-
Раз, как нищие, смиренно
Вы простерли руки к трону,-
Так и быть, я вас не трону!»
Тут у витязей во взорах
Ярость вспыхнула, как порох,
Обожгло сердца их пламя,
Мир качнулся пред глазами.
И, усы свирепо дернув,
Конт обрушил, словно жернов,
Гневом налитое слово
На властителя лихого:
«Замолчи, во имя бога!
Чести воина не трогай!
Сам ты был бы нищим, вором,
Если б не был живодером.
Нам, познавшим муки ада,
Милости твоей не надо!
Мы пришли, чтоб наши дети
Не были за нас в ответе…
Дети… Но такому зверю
И младенца я не вверю.
Кровь течет с твоей короны,
Провались ты в ад бездонный!
Если крови тебе мало,
Можешь нас казнить, пожалуй.
Только знай: к тебе, тирану,
Обращать мольбы не стану».
Речью разъярен такою,
Онемел .король… Рукою
Вдруг махнул он в диком раже,
И вошел палач со стражей.
Все готово для расправы…
«Стой!-вскричал король кровавый. -
Тем, кто станет на колени,
Обещаю я прощенье».
Он тревожно оглянулся:
Ни один не шевельнулся,
И в ответ на обещанье -
Лишь презренье и молчанье.
«Жизнь постыла? Смерти ждете?
Приступай, палач, к работе!
Пусть зароют в грязной яме
Спесь их вместе с головами!»
Вот уже лежат во прахе
Головы, скатившись с плахи,
За кровинкою кровинка
Капает на камни рынка.
И тридцатым тут по счету
Конт подходит к эшафоту.
Конт – последний луч свободы
В царстве тьмы и непогоды.
Он взошел и стал без страха,
И под ним качнулась плаха,
На врагов в священной злобе
Посмотрел он исподлобья;
Он на короля воззрился,
И король поник, склонился,
Пригвожденный гордым взором,
Словно божьим приговором.
Крикнуть бы, прервать молчанье,
Но язык прилип к гортани…
Грудь ногтями он терзает,
Губы бледные кусает.
Мастер смерти наготове…
Вдруг нагнулся Конт и крови
Зачерпнул рукой нежданно
И плеснул в лицо тирана.
И сквозь вой придворной знати
Разнеслось его проклятье:
«Ты, проливший крови реки,
Проклят, проклят будь навеки!»
Тут блеснул топор точеный,
И, как солнце с небосклона,
Конта голова скатилась…
Луч погас, и все затмилось.
Злой был Жигмонд, как собака,
Королей других, однако,
Не страшней: ведь их различье
Только в кличках да в обличье.
Слушай, мир: ты болен с детства…
Лишь одно осталось средство:
Нож возьми и вырежь сразу
Самовластия проказу!