Пешт, январь 1848 г.
СТЕПЬ ЗИМОЙ
Степь вправду – степь теперь, и вся седа
как лунь.
Ну и хозяйка осень: дом у ней хоть плюнь!
Все, чем весна горда И летняя страда,
Мотовка на ветер бросает без стыда.
Зимою – мерзость запустенья, холода.
Не звякают вдали бубенчики отар;
На дудке перестал наигрывать овчар;
Не слышно птичьих стай,
Увеселявших край;
Совсем умолк на кочках перепел-дергач,
И больше не пиликает сверчок-скрипач.
Замерзшим морем смотрит пустоши печаль.
Усталой птицей солнце низко тянет вдаль.
Лучей холодных пук Стал стар и близорук,-
Нагнуться надо, чтоб увидеть что-нибудь.
Напрасный труд. Кругом одно унынье, жуть.
Пуста сторожка и дощаник рыбака.
Скотина вся в хлевах, на хуторах тоска,
Пред пойлом у корыт По стойлам рев стоит,
Артачатся бычки, упрутся и не пьют:
В закутах духота, им хочется на пруд.
Батрак снимает с балки листовой табак,
И на порог кладет, и режет, взяв тесак.
За трубкою в сапог Полез, набил, разжег,
Сопит, попыхивает и косится вбок:
Не опустел ли в стойле кормовой лоток?
Шинкарь с шинкаркой спят, стоит их мерный
храп,
Хоть выкинь вон ключи, замкнув подвал и шкап.
На шест у их ворот Никто не завернет:
Зимой сюда ничья не сунется нога,
Метели замели пути. Снега. Снега.
Порывы ветра в поле рыщут вверх и вниз.
Вот вихря клуб рванулся к небу и повис,
Другой размел сугроб,
Рассыпав целый сноп
Снежинок, блещущих, как искры из кремня,
А третий взвыл и бьется с первыми двумя.
Но вот пурга без сил и уползла в углы.
Из разостлавшейся кругом вечерней мглы
Всплывает тень с кнутом разбойника верхом.
Пофыркивая, конь несет его домой;
За ними следом волк, над ними ворон злой.
Как изгнанный король с границы смотрит вспять
На родину, пред тем как на чужбину стать,
Так солнца диск, садясь,
Глядит в последний раз
На землю, и, пока насмотрится беглец,
С его главы кровавый катится венец.
Пешт, январь 1848 г.
ИТАЛИЯ
Им ползать по земле осточертело,
И поднялись они, на страх врагам.
И вот их вздохи превратились в громы,
Взамен цепей клинки бряцают там!
Не бледное цветенье апельсинов,
А красных роз там нынче торжество,
О, как прекрасны вольности солдаты!
Дай счастья им, свободы божество!
Вы, чванные могучие тираны,
Куда румянец с ваших лиц пропал?
Я вижу, вы смертельно побледнели,
Как будто призрак перед вами встал,
Как будто бы явился перед вами Дух
Брута! Испугались вы его!
О, как прекрасны вольности солдаты!
Дай счастья им, свободы божество!
Брут спал, теперь проснулся он и ходит,
И вдохновляет войско он свое:
«Ведь вот – земля! С нее сбежал Тарквиний,
Свалился мертвым Цезарь на нее.
Он, великан, склонился перед вами,
А это гномы – больше ничего!»
О, как прекрасны вольности солдаты!
Дай счастья им, свободы божество!
Настанет час великий, достославный!
Туда, к нему, надежд моих полет;
Они, как птицы, мчатся в день осенний
Под небеса полуденных широт.
Падет насилье, и восстанет снова
Земля в красе расцвета своего.
О, как прекрасны вольности солдаты!
Дай счастья им, свободы божество!
Пешт, январь 1848 г.
К СОСЛОВНОМУ СОБРАНИЮ
Способны вы красно и много говорить,
Но только родине на это не прожить!
Хоть ваша речь порой достойна мудреца,
За дело принялись вы не с того конца,
Но так уж, видимо, у нас заведено,
Такими промахами славимся давно.
Представьте зодчего, который, строя храм,
Решил бы приступить сначала к куполам
И перекрытиям, а стены в храме том
Он вознамерился б воздвигнуть уж потом
И ухитрился бы фундамент подвести
Под это здание, готовое почти!
А вы вот именно такие мастера!
Отчизна кормит вас, на хлеб она щедра
И кровью сердца не скупится вам платить.
А вы? Чем так творить, уж лучше не творить!
Ведь вы – растратчики и времени и сил!
Вы возражаете: успех порою был!
Но если даже был, какой он был тогда?
Я, скажем, пить хочу – ищу я, где вода;
А вы даете мне, когда хочу я пить,
Соленую еду, чтоб жажду раздразнить.
Вот так везде, кругом, куда ни посмотрю.
И если я теперь не верно говорю,
То, видно, в люльке я рассудок потерял.
Нет! Надобно начать с начала всех начал:
Свободу слова нам пора завоевать!
Давайте же сюда свободную печать!
Чтоб нация была здорова и жива,
Такие же великие слова,
Как слово господа: «Да будет свет!» -
Пора провозгласить… А если все же нет
Гражданской гласности, то будь богатств полна,
Но тем не менее бедна еще страна!
Пусть даже золото посыплется из рук
У пахарей простых и у последних слуг,
А все ж без гласности счастливыми не быть,
И кличку нищенки страна должна носить.
А там, где гласности препон сегодня нет,
Пусть даже тот народ в тряпье еще одет,
Пускай еще пока и сыт он не вполне,-
А он богаче всех живет в такой стране:
Все будущее той стране принадлежит! …
Стремимся к знанию… А путь к нему открыт?
О, боже! Не найти того, кто нас глупей!
Хоть на ногах у нас и нет уже цепей,
Но снять повязки с глаз мы все же не хотим.
Куда идем, слепцы? Ведь в яму угодим!
Глаза завязаны, дух скован… Рвемся ввысь,-
Но нет, не улететь, хоть как ты ни стремись!
Сознанье бедное в тюрьму заключено,
Проклятий собственных вдыхает смрад оно.
Сознанье, словно пес, который во дворе
Томится на цепи в зловонной конуре.
Зачем же, словно псам, нам грызться и ворчать?
Пора бы нам идти отчизну защищать!
Сознанье сковано! А мы-то нос дерем,
Свободной нацией венгерцев мы зовем.
Неправда! Слуги мы! Мы – как рабы сейчас!
Поэтому-то все и презирают нас!