— А еще «Нат Пинкертон», — подтвердил я. — Это все?

— Поэма написана. Я видел завершающие главы. Но мы так и не смогли найти текста.

— Серхио помахал им у вас перед носом, но трогать не разрешил?

Мои слова уязвили Элдариона, но он хотел расположить меня к себе, поэтому засмеялся.

— Признаюсь, я даже не смог их прочесть.

— Еще бы. Иначе бы начеркали по памяти.

— В любом случае… Миллионы читателей, во всем мире, только и ждут завершения «Моих слов радуге». Ченселлор. Подумайте о тех, для кого стихи Багдади — единственный смысл жизни. Представьте, скольких людей вы сможете сделать счастливыми, если найдете рукопись. Разве это не достойная цель? Разве это не значит, помочь тем, кто попал в беду?

Я усмехнулся.

— Не будьте смешным. Единственный, у кого крошки-неприятности, — это вы, раз не сможете настричь денег. Миллионам людей плевать. Более того! Они будут счастливы, раз поэма осталась незаконченной. Такова судьба многих шедевров.

— Хорошо, ченселлор. Но разве вам не будет интересно заняться поисками — из любви к искусству? Во всех смыслах этого слова.

— Копаться в рукописях, залитых водкой, — ответил я. — Да разговаривать с окружением поэта — полуспившимися, получокнутыми людьми — не вижу здесь ничего приятного. Я не собираюсь искать предсмертные бредни застрелившегося алкоголика.

Внезапно Элдарион засмеялся.

— Слава богу! — воскликнул он.

— Что? — вежливо осведомился я.

— Хоть кто-то оценивает Багдади так, как тот заслуживал!

Элдарион казался очень довольным.

— Я издавал его магические стихи — правда, потому что они приносили деньги. И принесут еще больше после того, как поэт застрелился. Но я никогда не понимал, чему тут все восхищаются. Багдади был отвратителен — от него всегда несло выпивкой, я ни разу не видел на нем чистого воротничка. Я тоже не против выпить — но Серхио жил, как грязный баргест. Приятно встретить того, кто смотрит на вещи здраво! Ладно, ченселлор — если не хотите искать пропавшую рукопись, не стану вас больше уговаривать. Найду того, кто сделает это за деньги. Или потому, что боготворил Багдади.

— Подумайте, прежде чем раскошеливаться, — посоветовал я. — Перед самоубийством поэт мог просто сжечь стихи — нашел их недостаточно гениальными, или решил наказать жестокий мир, лишив его своего творчества. Это тоже было бы возвращением к классике.

Элдарион перестал смеяться.

— Как, говоришь, они тебя называют? — спросил я.

— Франсуаза Мирандарэль.

— Нет, — я покачал головой. — В переводе.

Девушка надулась.

— А, — вспомнил я. — Френки Мозгодавилка.

— Скотина.

Летающий экипаж нес нас высоко над Санта-Хаваной.

— Это прекрасный вид спорта, — Франсуаз начала горячиться. — Чистый, благородный, для настоящих воинов. Я лучшая среди любителей; теперь хочу стать профессионалом.

— Напомни-ка правила.

— Ну, претендент бьет чемпиона три раза кулаком в лоб. Если тот умирает, теряет титул.

— И правда, какой чудесный вид спорта.

— А то, — ответила девушка, не услышав иронии. — Не могу понять, почему в Преисподней его не жалуют.

Летающий экипаж опустился перед таверной.

Я заплатил кредиткой, засунув ее коренному в зубы.

По случаю отборочных соревнований, в трактире никого не было. Хозяин поспешно вытирал со столов крошки. Завидев нас, перекинул через плечо полотенце и скрылся в задней двери, даже не предложим нам эля с дороги.

В дальнем углу высился на лавке огромный риноман, с тяжелым рогом между маленькими глазами. Серый гнолл массировал ему плечи.

Три кобольда, в серебристых кольчугах, перекидывались в картишки. Перед одним уже высилась горка медных монет, а остальные поглядывали на него недобро, — подозревали, что мухлюет.

— И все? — разочарованно спросил я. — А где торжество? Трибуны, полные беснующейся толпы. Олимпийский огонь. Букмекеры принимают ставки.

— А, — Франсуаз отмахнулась. — Это просто кастинг. Претендентов полно; каждый деревенский дурак уверен, что его лоб крепче кулаков. На каждого не нафанфаришься.

Она глубоко задумалась.

— Вот почему плохо быть чемпионом среди непрофессионалов. Какой прок побеждать всяких неудачников? Нет, я хочу в высшую лигу…

К нам шагнул второй гнолл, в длинной голубой мантии.

— Кто соискатель? — спросил он, не пытаясь скрыть, какую скуку наводят на него эти местечковые соревнования. — Протяните руку.

В его мохнатых пальцах появился скипетр с двумя наконечниками. На обоих сверкали волшебные камни. Волшебник повел им вдоль ладони Франсуаз, проверяя, нет ли у девушки невидимых колец или амулетов, которые усиливают удар.

— Можно начинать, — сказал он. — Распишитесь здесь. Будете страховаться на случай смерти? Очень зря, девушка. Воскрешение в Санта-Хаване стоит дорого, к тому же, потеряете все имущество, с которым приехали в город. Имейте это в виду.

Френки тут же выдала фразу, где главную роль играли слова «иметь» и еще одно, однако я приводить ее здесь не буду, ибо вышло грязно и не смешно.

Впрочем, на вкус и цвет.

Риноман поднялся; это был великан, ростом в полтора минотавра. Даже для своего народа он казался огромным. Чемпион шагнул к Франсуаз, и самодовольная улыбка играла на его отвислых губах.

Лоб борца находится так высоко, что девушке пришлось бы забраться на табуретку, — причем на очень высокую. А если учесть, что между глазами гиганта поднимался тяжелый рог, закрывавший половину лица, — становилось ясно, что дотянуться до его тыквы будет непросто.

Френки презрительно фыркнула.

Она резко ударила риномана кулаком в пах. Тот согнулся пополам, воя от боли, затем упал на колени.

Демонесса врезала ему в лоб; такой удар не выдержала бы и крепостная стена, и я уже думал, что соревнования кончились. Не тут-то было.

Череп риномана раздался, как диафрагма, пропустил кулак девушки сквозь себя и сомкнулся вновь на запястье. Франсуаз оказалась в западне; великан поднялся и громко захохотал.

— Смерть! — закричали кобольды, ринувшись к Френки.

В лапах у каждого сверкала острая сабля; гноллы тоже выхватили оружие. Я не вмешивался; знал, что девушка потом мне этого не простит.

Призрачный меч вырос в свободной руке Франчески. Одним ударом она рассекла мускулистую шею риномана, и его отсеченной головой, словно молотом, врезала подбегавшему справа гноллу.

Тот захлебнулся кровью. Упал, и девушка наступила ему на горло. Второй ногой она пнула тяжелую лавку, и та отлетела прочь, припечатав к стене трех кобольдов, словно мух.

Последний гнолл ринулся бежать к выходу; Франсуаз превратила призрачный клинок в диск, и швырнула в спину убийце. Кружащее лезвие отсекло ему ноги, и он рухнул, бессильно царапая руками пол.

Острый диск провернулся в воздухе, и, покорный воле демонессы, обрушился вниз, разрубив гнолла надвое.

— Merde, — пробормотала девушка, освобождая руку. — Наверняка их нанял кто-то из моих соперников. Вот второй раз со мной такое. Стырили мое приглашение, и заменили фейком. Зря я убила их так быстро.

Я задумчиво оглядывал окровавленную таверну.

— Лучше поскорее уйти отсюда, — предложил я. — Претор вряд ли одобрит такие развлечения.

В это время дверь распахнулась, и два орка-стражника выросли на пороге.

— Его сиятельство, королевский следователь, требует вас к себе, — пророкотал первый.

— Вот, — наставительно произнес я. — Что бывает, когда убиваешь людей сразу после завтрака. А с какой целью пригласил нас милейший претор?

— Ему нужна ваша помощь, — ответил орк.

— Диана Вервье, — произнес гном.

Такой тон мало подходил для того, чтобы говорить о зверски убитой девушке. Скорее, он соответствовал фразе: «Она была шлюхой, и не удивительно, что ее прирезали».

Я подошел к телу, лежавшему на полу. Встав на одно колено, заглянул в мертвые глаза.

— Подружка поэта, — продолжал королевский следователь. — Поэтому я решил, что вам стоит взглянуть.