известную поправку к рассказу Герцена, его письма к Георгу и Эмме Гервегам

(1848—1850) в публикации и с комментариями Л. Р. Ланского и обзор,

составленный им же: «Письма Н. А. Герцен к Гервегам» (ЛН, т. 64, стр. 9—318).

Работая над воспоминаниями, Анненков знал о существовании тогда не

напечатанной пятой части «Былого и дум», но сам ее не читал. Очевидно, он

слышал пересказ ее содержания от Тургенева, познакомившегося с этой частью в

рукописи. Знал Анненков и о существовании интимных писем Н. А. Герцен к

Гервегу, хранившихся после смерти поэта у Эммы Гервег, но содержание их было

ему неизвестно.

[288] Имеется в виду одно из примечаний к «Легенде о Костюшке»

французского историка и публициста Мишле, в котором он пытается объяснить

истоки ошеломившей его талантливости Герцена, когда он познакомился с книгой

последнего «О развитии революционных идей в России».

[289] Речь идет о Марии Федоровне Корш (сестре Е. Ф. Корша), московской

приятельнице Герценов, путешествовавшей с ними за границу. Она

действительно являлась связующим звеном между Герценами и их московскими

друзьями, но ее роль в этой связи была подчас далека от «элегии» (см., например, 439

обзор ее переписки с Герценами в публикации Н. П. Анциферова в ЛН, т. 63, стр.

430—441).

[290] Анненков едва ли точно передает здесь суть мысли Герценов. В

дневнике Натальи Александровны, относящемся по времени к разладу в кругу

друзей (конец 1846 г.— начало 1847 г.), встречается, например, такая запись:

«Иногда в бедности есть столько жестокости, гордости, столько неумолимого, как

будто в отмщение (но кому в отмщение?) за то, что другие имеют больше

средств...» (Герцен, т. IX, стр. 274). В таком же духе высказывался неоднократно

и сам Герцен, именуя - подобное чувство «аристократизмом бедности».

А «гордость» бедности отнюдь не одно и то же, что «демократическая

зависть».

[291] Имеется в виду ходатайство В. А. Жуковского в 1837 г. о возвращении

Герцена из вятской ссылки. Жуковский познакомился с Герценом в Вятке, сопровождая наследника, впоследствии царя Александра II, в его путешествии по

России. В 1846 г. Жуковский дал благожелательный отзыв о Герцене Л. Дубельту

и тем способствовал снятию с Герцена полицейского надзора. Это и позволило

Герцену беспрепятственно уехать за границу.

[292] Герцен именовал это впоследствии «цензурой нравов», которой

особенно любил предаваться Н. X. Кетчер (см. в «Былом и думах» главу о нем).

«Цензура Кетчера» возмущала и Белинского.

[293] Анненков повторяет слова «москвичей» по поводу дурного влияния

Огарева на Герцена во всех случаях, когда линия общественного и личного

поведения последнего шла вразрез с либеральными упованиями «друзей». И. С.

Тургенев писал, например, Герцену 3 декабря 1862 г., выражая мнение

либеральных кругов: «Колокол» гораздо менее читается с тех пор, как в нем стал

первенствовать Огарев», эта фраза стала в России тем, что в Англии называется

«a truism» («Письма К. Дм. Кавелина и Ив. С. Тургенева к Ал. Ив. Герцену»»

Женева, 1892, стр. 176). Отзвуки этих пересудов встречаются и в эпистолярном

наследстве и в мемуарной литературе, но в своем большинстве они не имеют

ничего общего с истиной.

[294] Так в сознании либерала-постепеновца отразились реальные факты

критики Герцена революционерами-демократами шестидесятых годов (Н. Г.

Чернышевским, А. А. Серно-Соловьевичем и др.) за колебания и отступления к

либерализму в период крестьянской реформы 1861 г.

[295] В этой части воспоминаний Анненковым верно подмечены некоторые

важные черты в духовном облике Н. А. Герцен — ее внутреннее изящество, отвращение к мещанским добродетелям, ее возвышенно-романтические порывы к

жизни, выходящей за пределы семейного очага. Вместе с этим Анненков говорит

много несправедливого по адресу Н. А. Герцен, например приписывая ей

«диффамацию» прежних друзей, якобы подозрительное отношение к устоям

семейной жизни и т. д. О действительных идеалах общественной и семейной

жизни в заграничный период, об отношении к прежним друзьям, об

умонастроениях Н. А. в период до и после поражения революции 1848 г., то есть

как раз в тот момент, который описывает Анненков, см. чрезвычайно важные

новые материалы: «План автобиографии», составленный Н. А., ее «Записки», 440

относящиеся к событиям 1848 г., ее письма к Т. Грановскому, Т, Астраковой, М.

К. Рейхель и др. {ЛН, т. 63, стр. 355—. 392).

[296] «Записки — «Былое и думы».

[297] Имеется в виду издание «Полярной звезды» (1855), начатое Герценом

вскоре после создания им в Лондоне Вольной русской типографии (1853).

[298] О женитьбе Боткина на Арманс Рульяр см. также рассказ Герцена под

названием «Эпизод из 1844 года», примыкающий к четвертой части «Былого и

дум». Факты, описанные Герценом, относятся к 1843 г.

[299] «Письма об Испании» В. П. Боткина печатались в 1847 г. в

«Современнике» и вышли отдельным изданием в 1857 г.

[300] В таких уголках жило много немецких ученых, приезжавших в Париж

доканчивать свои работы, а из русских в это время там находился Н. Г. Фролов, переводивший «Космос» Гумбольдта, и П. Н. Кудрявцев, дописывавший

диссертацию «Судьбы Италии». (Прим. П. В. Анненкова.)

[301] О тяжелом состоянии Белинского, только что вернувшегося с еще

более расстроенным здоровьем из путешествия на юг вместе с М. С. Щепкиным, Боткин сообщал Анненкову в первом же своем письме по возвращении в Россию

— 20 ноября 1846 г. из Петербурга — и в нем же высказал мысль, что Белинскому

нужна такая «поездка, где он забыл бы свое положение и себя» (Анненков и его

друзья, стр. 523). Вскоре после этого, когда выяснилась необходимость для

Белинского ехать на целебные воды и встал вопрос о средствах, Боткин сразу же

стал собирать их и написал письмо Тургеневу и Анненкову, приглашая их

принять участие в подписке. Очевидно, это письмо, до нас не дошедшее, и имеет

здесь в виду Анненков. Он сразу же ответил Боткину согласием не только

денежно помочь Белинскому, но и провести с ним время в Силезии, отказавшись

от путешествия в Грецию и Константинополь. Боткин переслал это письмо

Белинскому, и оно растрогало его чрезвычайно (см. письмо Белинского к

Анненкову от 1/13 марта 1847 г.— Белинский, т. XII, стр. 341—342).

[302] Белинский выехал из Петербурга 5/17 мая 1847 г. Встреча его с

Тургеневым в Штеттине не состоялась. Белинский нашел Тургенева в Берлине

(см. письма Белинского к М. В. Белинской от 10/22 мая 1847 г. из Берлина и от 24

мая/5 июня того же года из Зальцбрунна — Белинский, т. XII, стр. 362—369).

[303] В письме к жене от 24 мая/5 июня 1847 г. Белинский писал:

«Анненков приедет к нам в Зальцбрунн 10 июня/29 мая. Мы получили от него

письмо. Июня 4-го он выезжает из Парижа». Судя по письму Белинского от 16/28

нюня 1847 г., Анненков приехал в Зальцбрунн вечером 29 мая/10 июня и пробыл

там с Белинским весь курс его лечения по 3/15 июля 1847 г. (Белинский, т. XII, стр. 368, 372).

[304] О состоянии здоровья Белинского Анненков, очевидно, сообщал

друзьям в Париж. Н. А. Герцен писала Т. А. Астраковой в двадцатых числах июня

1847 г.: «Анненков уехал к Белинскому и пишет, что нашел его в отчаянном

положении, обещает притащить его сюда, я буду ужасно рада им, теперь мы что-

то сиротливо здесь живем» (ЛН, т, 64, стр. 519—520). Об этом же, только со

ссылкой на письмо Фролова, писал Астраковым и Герцен (ЛН, т. 64, стр. 518).

441

[305] В издании 1880 г. И. С. Тургенев впервые в печати дал точную

датировку рассказа «Бурмистр»: «Зальцбрунн, в Силезии. июль 1847 г.». Там же

Тургенев закончил и рассказ «Контора», Об успехе первых рассказов Тургенева