Как слёзы ни лей,
Тощих речек
Иссохшими венами
Не могли
Напоить
Мы полей.
Век от веку,
Родные,
Как водится,
Вам нельзя
Уставать и болеть!
Дорогие мои Богородицы,
Берегини российских полей...
Слезы вдовьи
Везде одинаковы.
Но тогда,
Когда бился народ,
Вы по-русски,
Особенно плакали,
На сто лет выгорая вперёд.
Шаг за шагом,
Без крика-безумия
160
На валёк налегали вдвоём...
До сих пор
Под железными зубьями
Разбивается сердце мое.
Бороздою
И пристяжью пройдено -
Тот не знает,
Кому не пришлось.
Не познав
Родословную Родины,
Не поймёшь
Родословную слёз.
КОРОВА
Дым ползет от хвороста сырого,
Виснет на кустах невдалеке.
Бабкина пятнистая корова
Тащит в дождь меня на поводке.
Листика коричневого орден
Прилепился на её губу,
И слезинки катятся по морде
За мою сиротскую судьбу.
Я гляжу надуманно-сурово
И в который раз, кривя душой,
Говорю ей: «Ты не плачь, корова,
Ты не плачь... Я вырасту большой!
И тогда ходить тебе не надо,
В вымокшее поле глаз кося,
Да и мне в колдобинах не падать,
В сапогах солдатских грязь меся».
* * *
Раздумья, раздумья...
Вкипели - не вырви, ни выкинь.
Живьём по живому
Упали в глубины души.
Сожжённые избы -
Как будто Руси горемыки
Сошлись и застыли,
На посохи лет опершись.
Сижу у окна.
И гляжу в облаковую завязь.
А мысли - совсем не о том,
Что сейчас на виду...
Повеяло детством
И болью.
И вдруг показалось -
Какими путями!
Метелица...
В мёртвом саду.
Воронки ровняла
161
Равнинною беглою мретью.
И в сердце вгоняла
Не грустный, а яростный вой.
Крутая, февральская,
С запахом тем,
В сорок третьем:
И пахло свободой
И смертью
У передовой.
Сжигали мне легкие яростью
Север и запад.
Но там, в сорок третьем -
В нем правда, свобода,
Мой суд.
И воли, и чести
Метельный Отечества запах
До смертного часа
В душе болевой пронесу.
* * *
Не тобой
Я единственно болен.
Отдышал ураганом стальным.
Дай мне мужества,
Детское поле,
До родимой дойти стороны!
Подними меня,
Юности птица,
Над простором,
Что мною воспет,
Чтобы мог я с разгону разбиться
На земле, где родился на свет.
Захлебнуться тем давним,
Что было,
Раз единственный
Счастьем вздурев,
В той земле
Прорасти чернобылом
Среди серых крестов на бугре.
ТВОЕЙ ЧАСТИЦЕЮ
Я не был
Беспокоен или тих.
Жил напряжённо,
Тяжело и сложно.
Как дирижёр -
От каждой ноты ложной
Я задыхался, Родина.
Прости.
Прости меня.
Иначе я не мог.
162
Я - как слепой
Вставал на поле боя.
Не страх
Бросал вперёд меня.
Не долг,
А невозможность
Не дышать тобою.
Мне важно - где
И важно - как умру!
Душа моя вольна,
Как в небе птица.
Оттуда я,
Где предок шёл за Русь,
Забыв перед резней перекреститься.
Я знаю все огни
И холода.
Сдыхал в тифу.
И не был лишь инертным.
Не славу дай -
Ты
Умереть мне дай,
Чтоб стать
Твоей частицею
Посмертно.
ХОДИКИ
Вперёд, мои ходики.
Тикайте, верные ходики.
Прошла семилетка, другая...
Кукушка: ку-ку.
Прошло изобилие.
Вышли в герои угодники.
Чего не пришлось повидать нам
На этом веку!
Прожил так, как надо.
И сверху не ждал перемены.
Когда на подъёмах гудели
Поджилки мои -
Считали поэты за строчки рубли,
Как бармены,
И лирики скромные
Шли к холуям в холуи.
По всем тупикам-лабиринтам, судьба,
Мы протопали.
Душа разрывалась,
Но... дебри покоя - извне.
И бешеным чёртом
Кружил я в пылающем во поле,
По самой - по саменькой
Жал по его крутизне.
Сиротской, военной дорогой
163
Бежал по заснежью я,
На тяжкий свой крест
Восходил по босяцкой стезе.
Враги не добили.
Ты слышишь меня,
Моя нежная?
Молитвой своей защити
От судей-лжедрузей.
Ро-ди-менькая...
Над чужими мне землями дальними
По детскому полю
Дыханье
Холстом простели...
Знамёна гудят.
Ослепляет сиянье медальное.
К земле припаду -
Там увечно гремят костыли.
В чем счастье земное?
Не в том ли, что прошлое помнишь?
Стою вот теперь,
В перекрестьях морщинок лицо.
Во взгляде,
Еще удивлённо распахнутом в полночь,
Огни батарей,
Поездов, пересылок, лесов.
* * *
Что было езжено,
Что было пожито,
Водою вешнею
Метнуло по желтью.
О чем страдать уже,
Зачем, печальница?
Горит- горит в душе
И не кончается...
На травы волглые
Какой уж снег летит!
Такая долгая
Любовь у памяти.
Не потревожат степь потерь
Гудками сизыми -
Все эшелоны те
Давно уж списаны.
Не жди вихрастого
Мальчишку-воина...
Одна ветла стоит
Пристанционная.
СОЛДАТАМ РОССИИ
Полвека снятся сны о битвах
Степных, метельных, дождевых...
164
Что я живой
Среди убитых
И неживой -
Среди живых.
И тягостно от лжепричастья
Словес:
Никто не позабыт!
Из бездны лет
Не докричаться:
Кровавым грунтом
Рот забит.
И слышу без вести пропавших,
Их мысли шепчут ковыли:
«Что там за жизнь
У близких наших?
Ответь:
Не зря мы полегли?»
И я броском -
Назад от даты,
Туда,
Сквозь грязь,
По гужевым,
Где примут исповедь
Солдаты
И нарекут
Меня
Живым.
165
Я ТЕБЕ НЕ ПИСАЛ...
Из лагерных тетрадей 1968-1969 гг.
«Лагерные
тетра-
ди», написанные на
поселении Глубинное
Чердынского района
Пермской
области,
пролежали в домаш-
нем архиве около со-
рока лет. Там многие
сотни стихов. Они
ещё полностью не
прочитаны, нигде не
напечатаны, даже не
сосчитаны.
Прочи-
тать их действитель-
но трудно: бисерные
строчки карандашом
в каждую клеточку
общих тетрадей, иногда по два столбца на каждой странице, заполнено
буквально всё и без помарок... Неудачное подтиралось резинкой - из эко-
номии бумаги. Тетрадь нужно было всегда держать при себе, чтобы не
пропала, не надругались, не использовали на курево...
На поселение заключённых выводили после отбытия ими двух третей
общего срока при отсутствии грубых нарушений лагерного режима. Труд
такой же, как в зоне, но вместо постоянного конвоя - надзор. Разрешалось
носить гражданскую одежду, иметь деньги и пользоваться услугами ма-
газина (в котором, как правило, нечего купить), вести переписку и иметь
свидания. За нарушение границ поселения - возвращение в зону.
«Лагерные тетради» - это дневниковые записи внутренней жизни за-
ключённого, и только в очень редких случаях - внешних ее проявлений.
Между тем, от Михаила ждали и даже просили именно бытописания. «Все
написано, все известно, - говорил он в таких случаях. - Читайте Шаламо-
ва, Солженицына...».
* * *
Опять на сердце
Омут странный
И учащённо-тяжкий
Гул.
Текут стихи,
Как кровь из раны.
Бегут и стынут...
И бегут.