– Ксантипп лишь ничтожный слуга македонского царя и только его доверенному лицу может раскрыть свои уста.

– Царь мертв, – Птолемей, заинтригованный наглостью лазутчика, никак не мог заставить себя рассердиться, хотя другому бы уже самолично выбил половину зубов.

– Ксантипп слышал, нет, – купец все не разгибался, – царь жив и здоров. Ксантипп слышал, сейчас у Македонии даже два царя. Один, по слухам, младенец, но зато другой зрелый муж и государь вполне законный.

Птолемей вскочил из-за стола.

– Он самозванец!

– Ну, если господин так говорит...

– Ты испытываешь мое терпение.

Манера речи купца дико контрастировала с именем и вполне эллинской внешностью. Не может быть, чтобы он не понимал это. Из записей Эвмена следовало, что этот варвар говорит на десятке языков и диалектов и способен выглядеть своим для кого угодно. Нарочно так говорит, подтверждая, что никакой он не эллин? А если бы не вываливать на него знания имен, как бы он себя повел? Впрочем, все это уже бесполезные измышления.

– Ксантипп сказал – сведения дорогие, он должен взять плату. В том числе и терпением господина. Господин – не из тех, кому Ксантипп может раскрыть свои уста. Он получал приказы от других людей, но если господин хочет знать – узнает.

– Безусловно!

– О, господин сердится. Он думает, что под пыткой Ксантипп скажет все? Господин ошибается. Ксантипп получал от царя Филиппа хорошую плату. Тот, кто открывает уста под пыткой, не достоин ее.

– Скоро мы это выясним.

Он не станет пытать лазутчика. Другой на его месте, например Пердикка, уже потерял бы терпение, но только не Птолемей. Этот "купец" возбуждал любопытство хилиарха все сильнее. Достаточно, чтобы принять правила игры.

– Господин не боится, что ничтожный Ксантипп может быстро умереть и тогда никто ничего не узнает?

– Чего ты хочешь?

– Всего лишь увидеть, выгодно ли Ксантиппу начать говорить перед господином хилиархом или приберечь слова для царя Македонии?

– Царя Македонии ты не увидишь в любом случае, кого бы ты ни имел в виду.

Лазутчик кивнул.

– Да, это так. Никто не заплатит Ксантиппу.

Хилиарх снова сел за стол. Открыл стоящий сбоку сундук, выставил на стол и пододвинул к купцу небольшую шкатулку.

– Здесь десять мин. Получишь еще столько же, если сведения заинтересуют меня. А если нет – вобью эти деньги тебе в рот.

– Господин щедр. Но этого недостаточно.

– Вот как?

– Те сведения очень важны, для господина и его друзей. Они стоят шестьдесят мин. Это очень дешево. Ксантипп поиздержался на службе царя Македонии, но готов и дальше терпеть лишения.

– Талант? Ты хочешь целый талант? – Птолемей откинулся на спинку кресла, глядя лазутчику в глаза, – ну, ты и наглец. Ты сам-то понимаешь, что я с тобой сделаю, если ты разочаруешь меня?

Лазутчик снова кивнул.

– Ты получишь, тридцать мин и ни оболом больше. Если соврешь, а это я рано или поздно выясню, пеняй на себя. Говори.

Купец медлил.

– Ни оболом больше, – напомнил Птолемей.

Лазутчик пожевал губами и заговорил:

– Ксантипп очень спешил, он загонял коней и молил ветер сильнее раздувать паруса корабля. Полтора месяца назад в Вавилоне прошел совет великого царя с его военачальниками. Присутствовавшие в едином порыве обратились к царю с просьбой не поручать ведение войны с дерзкими македонянами сатрапам. Великий царь лично выступит во главе государственного ополчения. Это должно случиться в середине скирофориона. Через пятнадцать дней. Пятью днями раньше или позже. Ксантипп очень спешил.

– Сколько войск собрал Дарий?

– Люди говорят, что им нет числа, а если все же попытаться счесть, то выйдет никак не меньше шестисот тысяч человек. Люди склонны преувеличивать. В войске великого царя не более восьмидесяти тысяч воинов, но если учесть многочисленных слуг, оно гораздо больше.

Птолемей крякнул: с Антигоном всего пятнадцать тысяч бойцов, а если поскрести по всем сусекам, Союз может выставить тысяч сорок, не больше. При этом большинство ополченцев копья ни разу в руках не держали. Здесь не Эллада, где граждане, хотя бы в учениях регулярно участвуют. В Ионии под персами ничего подобного не проводилось.

– Много ли в войске царя эллинских наемников?

– Не меньше десяти тысяч. И еще столько же кардаков.

Кардаки представляли собой нововведение персов. Это были воины-азиаты, вооруженные на эллинский манер и обученные сражаться фалангой. Персидские цари давно по достоинству оценили эллинов-наемников, но те брали слишком большую плату, а многим властителям, гребущим деньги лопатой, не чужда скупость. К тому же, сколько можно зависеть от эллинов? Предстоящее столкновение с Антигоном должно было стать первым испытанием кардаков в бою.

– Каким путем Дарий двинется в Малую Азию?

– Северным. По Царской дороге.

Этого и следовало ожидать. Персы сильны конницей, им нет резона лезть в горы. Антигон никак не сможет вытащить их на удобную для себя позицию. Если он займет Киликийские ворота, Дарий просто пройдет у него за спиной, отрезав войско союзников от их городов, путей подвоза припасов, подхода подкреплений. Тогда конец всему. Но принимать бой на равнине...

– Чего они ждут?

– Египетского сатрапа Сабака и бактрийцев. Сбор назначен у города Арбелы, на Царской дороге. Сабак сейчас в Дамаске.

– Понятно. Что еще можешь сообщить?

– В Тире почти готов к выступлению большой флот, под командованием царя Адземилькара. У него сто триер и пентер. Еще тридцать триер собираются на Кипре. Ими командует наемник Аристомен.

Птолемей заскрипел зубами.

– Это все?

– Все, господин. Все, что стоит тридцати мин, – ответил лазутчик со смиренной улыбкой, пряча глаза.

Птолемей не обратил внимания на его последние слова. Пододвинул к сирийцу-киликийцу шкатулку.

– Ты свободен. Пока. Из Милета не уезжай, будешь при мне, некоторое время.

– Как долго, господин?

– До тех пор, пока я не удостоверюсь, что оплата, которую ты получил, справедлива. Ступай.

Ксантипп-Фраат согнулся пополам и, пятясь, удалился. Птолемей снова подумал, что для эллина подобное раболепие немыслимо. Он не видел, что лазутчик скалится как-то недобро, злорадно. Он не знал, что уже вышел из финикийского порта Триполь корабль, на котором едет к Мемнону второй его племянник, сын Ментора Тимонд. Приказ царя царей, который везет посланник своему дяде, способен спасти Союз. По крайней мере, облегчить его положение.

"Все, что стоит тридцати мин..."

"Не слишком ли он легко согласился на половину названной цены? А может специально завысил ее, ожидая, что я буду торговаться? Не исключено... Как и то, что все его слова, вполне возможно, хорошо продуманы в ставке Дария. Что бы там ни было записано в свитках Эвмена, а чужая душа – потемки. Что, если все это – хитрая игра персов и царь пойдет южной дорогой? Но с какой стати ему самого себя лишать стольких выгод, которые сулит северный путь. Единственный его недостаток – он длиннее, но стоит ли переживать о том? Зато войско пойдет не по горам и пустыням".

Нет, здесь лазутчик не соврал. А что насчет численности персов? Все прочие распространяют басни про сотни тысяч воинов, а этот наоборот, приуменьшает их число. Обманывает? Так ведь не может не понимать, что Лагид непременно обратит внимание на столь значительную разницу в показаниях. Про пятьсот тысяч-то на всех рынках сплетники кричат. Но даже если не обманул. Восемьдесят тысяч воинов. На равнине, удобной для разбега конницы, которой у союзников почти нет...

Лагид, конечно, даже не подозревал, что мог бы приобрести за те тридцать мин, которые недодал лазутчику до полного таланта.

Если боги Олимпа действительно существуют, то не иначе двое из них сейчас незримо стояли за спиной Птолемея, ведя свой тайный, непостижимый смертными спор.

"Ну и дурак", – презрительная усмешка искривила холодно-прекрасное лицо Аполлона.